Туэйт кивнул:
— Прекрасно вас понимаю, — наклонился и вполголоса произнес: — я могу вам это устроить, — Туэйт сообразил, что можно сделать.
Уайт улыбнулся, его белые зубы сверкнули.
— Кого мне надо для этого спрятать в морге?
Они оба засмеялись, и Туэйт понял, что согласие достигнуто.
— Вы можете достать мне парочку фотографий из досье?
— Проще простого, мамочка.
— Из закрытого шкафа. Уайт поднял брови:
— В таком случае вы должны привести веские причины, чтобы совесть меня до конца жизни не грызла.
— Самые веские. Я расследую одно дельце, но по собственной инициативе.
— Законное расследование?
— Если добьюсь результатов — на все сто процентов.
— А если нет? Мне ж тогда головы не сносить.
Туэйт засмеялся:
— Не волнуйтесь. Я вас прикрою. Вы приносите мне товар, а я беру на себя заботу о вас: мне в подразделении нужен надежный человек. Ну, что скажете?
Уайт улыбнулся, затряс Туэйту руку:
— Я все сделаю, только вытащите меня отсюда!
— Отлично, — Туэйт взял листочек бумаги и что-то на нем накарябал. — Когда у вас дневная смена? Уайт ответил.
— Хорошо. Принесете материал ко мне домой, — Туэйт протянул ему листочек. — Скажем, послезавтра ночью. Подойдет?
— Матушка, я весь к вашим услугам!
* * *
Пятнадцать минут спустя доктор Миранда поднялась в свой кабинет. Она соврала Туэйту — она ходила в подвал, в морг, вовсе не затем, чтобы сделать вскрытие, а чтобы выпить чашку свежего кофе и съесть булочку. Ей нравилось наслаждаться жизнью именно там, в царстве мертвых. И наслаждаться в одиночестве.
Но в эту ночь она пила кофе не одна. Человек, который уже приходил к ней утром, ждал, прислонившись к центральному холодильнику. Близкое соседство трупов, казалось, совершенно его не волновало.
— Кто к вам приходил?
Доктор Миранда очень не любила расспросов — это был ее мир, ее святилище, и хотя этот человек показал ей документ, удостоверяющий его работу на правительство, отвечать ей не хотелось. Поэтому она для начала сделала глоток кофе — посетителю она и не подумала предложить чашечку, — и только потом сообщила:
— Полицейский.
Ким — ибо это был он — кивнул:
— Туэйт.
Доктор Миранда удивленно глянула на посетителя, а тот повернулся к хранилищу и выкатил из люка каталку. На ней лежал воскового цвета труп, а Т-образный разрез на груди свидетельствовал, что этого бедолагу уже вскрывали.
— От чего он умер?
Доктор Миранда осуждающе нахмурилась: ей не нравилось холодное любопытство по отношению к ее обязанностям. Тела лежавших здесь были ее работой, и интересной работой, она разгадывала тайны их смерти и либо приносила, либо не приносила успокоение в души скорбящих родственников.
— Я не помню, мне надо взглянуть в досье. А зачем вам знать? Вы были знакомы с этим человеком?
— Нет, — ответил Ким. — Простое любопытство.
— Вам интересна смерть? Он глянул на нее:
— Я знаю множество способов лишать людей жизни, но всегда готов учиться.
— Вы шутите.
Он толкнул каталку назад, люк захлопнулся.
— Мне пора идти. Доктор Миранда, Федеральное правительство выражает вам свою признательность. Кстати, через два-три дня фотографии Джона Холмгрена из досье исчезнут.
— Вы в этом так уверены?
Ким пропустил мимо ушей ее вопрос.
— И я лишь хочу заверить вас, чтобы вы не волновались, ибо они будут использованы в благородных целях.
Она пожала плечами:
— Мне все равно. Они просто валялись без толку. Но я не понимаю, почему вы вчера сами брали их на час.
Ким решил, что ему следует постараться быть обязательным: эта холодная война местного значения уже действовала ему на нервы.
— Доктор Миранда, вам и так уже известно слишком многое, — улыбаясь, солгал он. — И дальнейшая информация может стать угрозой для вашей жизни.
Она положила булочку.
— Правда?
Ким кивнул.
— Истинная правда. Но, как я уже сказал, я очень благодарен вам за помощь, — и, уже повернувшись уходить, добавил: — Но все может коренными образом измениться, если вы об этом хоть кому-нибудь скажете.
Доктор Миранда поняла.
— Я уже забыла.
Улыбка Кима была чарующей:
— Замечательно. Именно это я и хотел от вас услышать.
Апрель — май 1967 года
Баттамбанг, Камбоджа
Под прикрытием густых джунглей Сока пробирался на север. Небо из грязно-серого превратилось в почти черное, по нему неслись грозовые облака. Время от времени земля дрожала — довольно низко проносились самолеты, однажды он услышал глухой удар и принял его за первые раскаты грома. Но деревья, окружавшие его, вздрогнули совсем не так, как при громе, и он понял, что удар был нанесен не небом, а человеком.
Он все чаще встречал группы монтаньяров, пребывавших в постоянном напряжении и страхе перед регулярными частями Лон Нола. Они кормили его, оставляли ночевать, но от них исходил резкий запах страха, и он не мог его долго выдерживать и шагал дальше.
Теперь он чувствовал себя солдатом и даже находил успокоение в долгих часах переходов, в дисциплине, закалявшей его и готовившей к будущей жизни.
Он не хотел этой войны, более того, молил Будду Амиду предотвратить ее. Но война втягивала его все глубже и глубже, он стал ее частью и знал, что должен быть готов ко всему. Смерть и разрушение — вот что теперь окружало его.
Начался сезон дождей, и Соке часто приходилось идти в обход, потому что равнинные места превратились в трясину.
Подобно буддистскому монаху, он питался тем, что давали ему крестьяне из разбросанных в джунглях деревень. В одном маленьком форпосте, в двух днях ходьбы от Пномпеня, он впервые услыхал об «Ангка» как об организации, которая стояла за спиной маки. Никто толком не знал, что это такое, но все относились к «Ангка» со страхом и почтением.
И с тех пор он всякий раз, когда хотел получить в деревне еду, небрежно бросал это слово, и получал все, что хотел. В деревнях всегда был рис, а благодаря обилию озер — свежая рыба. Древние кхмерские боги одарили его страну неистощимыми запасами пищи.
Он оставил в городе свои очки и свое настоящее имя — двусложные имена были признаком принадлежности к высшим кругам, а по тому, что он слышал о маки от Сама и Рене, он догадывался, что они настороженно относились к выходцам из этих кругов. И поэтому теперь он называл себя просто Сок.
Однажды он совершил ошибку: ответил на хорошем французском одному из горцев, который обратился к нему на том же языке. Мелькнувшее на лице этого человека недоверие подсказало ему, что впредь он должен коверкать французский, чтобы эти люди могли принимать его за своего. И, останавливаясь на ночлег в джунглях, он практиковался в искажении правил грамматики, которые с детства вдалбливали в него в лицее. Он учился говорить так, как говорят безграмотные.
День был серым, все утро шел дождь, идти было трудно, и он ужасно устал. Положив голову на пень старой пальмы, он закрыл глаза. Даже непрестанное жужжание насекомых не тревожило его.
Он шел уже четыре дня. Ноги у него гудели, голова кружилась. Несмотря на то, что он намекал крестьянам на принадлежность к «Ангка», еды он получал недостаточно — да им и самим не хватало. У крестьян регулярно отбирали их урожай, их долги местным землевладельцам росли день ото дня, и перед ними постоянно маячили призраки двух ужасных близнецов — нищеты и голода.
Неужели его Кампучия превратилась в нищую страну? Ее богатства поглотила революция, война и алчность политиков. И он понял, насколько ложными были все его «городские» мысли. Ему-то казалось, что вслед за революцией сразу же наступят мир и счастье для всех. Но сейчас революция представлялась ему темным грозовым солнцем, накрывшим все небо, поглотившим солнце. И, лежа на пропитанной влагой земле, он думал о том, что его Кампучия уже никогда не обретет мира, никогда не наступит конца ее страданиям и мукам.
Он почувствовал, что вот-вот расплачется. И в этот миг услышал какие-то странные звуки, отличавшиеся от обычных звуков джунглей. Кто-то шел в его сторону, и он не знал, как себя вести — то ли бежать, то ли притвориться спящим. Ладно, будь что будет...
— Мим морк пи на?
— Мим чумос ей?— это был уже второй голос.
Он открыл глаза и увидел троих мужчин в черных рубахах и штанах. В руках у них были старые автоматические винтовки М-16. Маки!
— Я пришел с юга, — ответил он. — С рисовых полей. Мою семью уничтожили солдаты Лон Нола. Меня зовут Сок...
— МимСок, — поправил один из маки. Сок кивнул:
— Да, товарищ Сок. Я хочу участвовать в революции.
Они взяли его с собой, но в качестве кого — пленника или товарища — он определить не мог. Километров тридцать они пропетляли по джунглям и, наконец, вышли на открытое пространство, на котором стояло несколько зданий. Среди них выделялась пагода со светло-зеленой черепичной крышей.
