уверенным в том, что ты постиг Природу и сложные взаимные связи того дела, за которое ты берешься. Надо помнить, что то, что здорово одному, может быть совершенно гибельно другому, точно так же как тепло гостиной, подходящее для обычных детей из плоти и крови — таких, как Фиалка и Пион, — хотя, безусловно, и для них не слишком полезное, не принесло ничего, кроме вреда, бедной снегурочке.
Но разве можно научить чему-нибудь мудрецов такого склада, как добрейший мистер Линдси? Они всё знают — можете быть уверены! Всё, что было, всё, что есть, и всё, что будет. И столкни их природа или судьба с чем-нибудь необычным, чем-то, выходящим за пределы их привычных представлений, они не заметят этого, даже если это произойдет перед самым их носом.
— Моя дорогая, — сказал мистер Линдси после минутного молчания, — посмотри, сколько снегу нанесли дети на ногах. Целая лужа перед печкой. Пожалуйста, вели Доре принести тряпку и вытереть пол.
ХОХОЛОК
Назидательная сказка
— Диккон! — крикнула матушка Ригби. — Горячий уголек для моей трубки!
Почтенная матрона произнесла эти слова, держа трубку во рту; она сунула её туда, предварительно набив табаком, но не стала нагибаться, чтобы раскурить её от огня в очаге. Да, по правде говоря, не было никаких признаков, чтобы в нем разводили огонь в это утро. Тем не менее, не успела она отдать приказание, как ярко-красный огонек уже пылал в отверстии головки и струя дыма слетала с уст матушки Ригби. Откуда взялся этот горячий уголек и чья невидимая рука положила его в трубку — этого мне не удалось узнать.
— Ладно, — промолвила матушка Ригби, кивнув головою. — Спасибо, Диккон! А теперь займемся чучелом. Ты далеко не уходи, Диккон, на тот случай, если ты мне снова понадобишься.
Эта славная женщина поднялась в такую рань (ибо ещё едва-едва рассветало), для того чтобы смастерить чучело, которое она намеревалась водрузить посреди своего кукурузного поля. Май был на исходе, и вороны и дрозды уже обнаружили маленькие зеленые закрученные в трубочки листочки кукурузы, которые только-только начинали вылезать из земли. Поэтому она решила соорудить самое человекоподобное чучело из всех когда-либо существовавших, и при этом смастерить его с ног до головы тотчас же, дабы оно могло немедленно начать свою охранную службу. А надо сказать, что матушка Ригби (что, вероятно, ни для кого не являлось тайной) была одной из самых ловких ведьм в Новой Англии и обладала самыми могучими чарами, так что ей ничего не стоило смастерить чучело достаточно безобразное, чтобы напугать самого священника. Но на этот раз, поскольку она проснулась в необыкновенно добром расположении духа и настроение это ещё смягчилось от выкуренной трубочки, она решила соорудить нечто изящное, полное красоты и блеска, а отнюдь не безобразное и не отвратительное.
— Я вовсе не желаю сажать какое-либо чудище на собственное кукурузное поле, и притом чуть ли не у самого порога, — промолвила матушка Ригби, обращаясь к самой себе и выпуская изо рта струю дыма. — Я бы могла сделать так, если бы мне этого захотелось, но я устала совершать всякие чудеса, и потому для разнообразия я не выйду за пределы привычного и разумного. И вдобавок нет никакой нужды пугать маленьких детей на целую милю в окружности, даже если я ведьма.
Поэтому она твердо решила, что чучело будет изображать изящного джентльмена той поры, насколько имеющиеся в её распоряжении материалы это позволят.
Пожалуй, полезно было бы перечислить главнейшие предметы, использованные при создании этой фигуры. Из всех частей её, вероятно, самой главной, хоть и наименее бросающейся в глаза, была некая палка от помела, на котором матушке Ригби не раз приходилось летать по полуночному небу. Палка эта служила чучелу позвоночным столбом, или, попросту, хребтом, как выразился бы человек непросвещенный. Одной его рукой был сломанный цеп, которым в своё время пользовался покойный мистер Ригби, до того как его сжила с этого грешного света любезная супруга. Вторая рука, если я не ошибаюсь, состояла из кухонной скалки и ломаной перекладины от стула, не слишком крепко связанных как бы в локте друг с другом. Что же касается ног, то правая представляла собой ручку от мотыги, а левая — самую обыкновенную» ничем не примечательную палку, вытащенную из кучи хвороста. Легкие, желудок и прочая требуха чучела были представлены мучным мешком, набитым соломой. Таким образом, мы полностью выяснили, из чего состояли его скелет и тело, за исключением одной лишь головы. Эта последняя была великолепно представлена несколько ссохшейся и съежившейся тыквой, в которой матушка Ригби просверлила два отверстия для глаз и прорезала щель вместо рта, оставив торчать посередине синеватую шишку, которая могла сойти за нос. Все вместе взятое, составляло, право, очень благопристойное лицо.
— Мне, во всяком случае, приходилось видеть на людских плечах головы куда хуже, — заметила матушка Ригби. — Да и у многих благородных джентльменов на шее сидят не головы, а тыквы, совсем как у моего чучела.
Однако в данном случае самым главным в создании человека являлась одежда. Посему почтенная старушка сняла с вешалки старинный, цвета сливы, кафтан лондонского покроя с остатками золотого шитья вдоль швов, на манжетах, на клапанах карманов и на петлях, но при этом безнадежно изношенный и полинялый, с заплатками на локтях и разодранными полами и вытертый повсюду почти до самой основы.
Слева на груди кафтана зияла круглая дыра, вероятно на том месте, откуда была выдрана орденская звезда, или, может быть, там, где пламенное сердце прежнего владельца прожгло материю насквозь. Соседи матушки Ригби сплетничали, что этот роскошный наряд являлся частью гардероба самого дьявола, который хранил его здесь, чтобы с удобством переодеваться, когда ему взбредет в голову появиться во всем блеске за столом губернатора. Под стать кафтану был и бархатный жилет очень большого размера, некогда расшитый золотыми листьями, которые горели на нем, словно клены в октябре, но уже не сохранивший ни одной золотой нити. Вслед за тем появилась пара коротких алых штанов, принадлежавших некогда французскому губернатору Луисберга[48], штанов, которым в своё время даже довелось коленями касаться нижней ступеньки трона великого Людовика. Француз подарил их одному индейскому колдуну, который променял их старой ведьме на четверть пинты водки во время одной из их плясок в лесу. Далее матушка Ригби вытащила пару шелковых чулок и натянула их на ноги чучелу, причем на них они казались бесплотными, как сновидения, в то время как обе деревянные палки, видневшиеся сквозь дыры, выглядели необыкновенно убого в своей низкой вещественности. И наконец
