маленькие кегли. Не те гигантские с отверстиями для пальцев, которые показывают по телевизору.
— Маленькие кегли — это то, что нужно, — говорит Андре, всегда говоря то, что нужно, чтобы ты чувствовала себя более комфортно. — Они никогда не получают достаточно уважения. — Он ведет нас к выходу и обходит сбоку помещение для проката обуви, и все здание открывается, открывая пространство с яркими огнями, сверкающими деревянными полами и тоннами и тоннами людей.
— Вау. Здесь так… оживленно! — восклицаю я, когда Андре садится в кабину и начинает вводить наши имена на клавиатуре.
— Сегодня вечер понедельника, — говорит он, как будто это очевидно. — Вечер лиги боулинга.
Я пристально смотрю на него. — Откуда ты так много знаешь обо всем?
Он выглядит самодовольным. — Я умный, наверное. Кроме того, это написано вон на той табличке. — Он указывает на табличку рядом с автоматом для пинбола.
Я закатываю глаза. — Ладно, но я имею в виду этот город в целом. Похоже, ты знаешь все места.
Андре смотрит вниз, его улыбка растет, и я могу поклясться, что он покраснел. Когда он снова поднимает взгляд и встречается с моими глазами, я вдруг чувствую себя неловко. — Думаю, я просто внимателен.
Я сажусь рядом с ним, пока он заканчивает вводить нашу информацию в компьютер, и позволяю своим глазам более внимательно осмотреть помещение, впервые замечая, насколько все старое. Место, куда мы ходили в Бостоне, было темным внутри и имело так много неоновых ламп, что едва можно было видеть прямо. Lanes and Games выглядит так, будто к нему почти не прикасались шестьдесят лет, за исключением, может быть, телевизоров для боулинга на каждой станции. Стены пастельно — розового цвета, деревянные кегли покрыты царапинами, а водостоки, похоже, вырезаны вручную. Несколько ступенек вверх и направо — старомодная пиццерия и большой полулунный бар.
— Было бы гораздо веселее, если бы у нас сейчас были белые русские, — говорит Андре, его взгляд метался по сторонам, пока он постукивал ногой.
— Что такое 'Белый русский'? — спрашиваю я, шевеля пальцами ног, пытаясь понять, полностью ли они онемели или нет. — А ты в порядке? Ты выглядишь немного… не в себе.
Андре тупо смотрит на меня. — Чувак в порядке? — спрашивает он.
Я моргаю. — Кто этот чувак?
— Большой Лебовски! — Андре практически кричит, упираясь руками в голову, как будто не может поверить в то, что я говорю. Люди рядом с нами оборачиваются и смотрят, и он протягивает руку в знак извинения, прежде чем продолжить. — Только величайший фильм всех времен! Скажи мне, что ты его видела.
Я качаю головой. — У нас не было телевизора, пока мне не исполнилось тринадцать…
Андре трет глаза, как будто даже присутствие рядом со мной его утомляет. — Ты так говоришь, как будто это уважительная причина. Фильм 'Большой Лебовски' должен посмотреть каждый.
— Ладно, а о чем он?
— Джефф Бриджес играет укурка, которого по ошибке опознали, обмочили его ковер, и когда он отправляется на поиски человека, ответственного за его все более дерьмовый день, его втягивают в сумасшедший преступный мир.
Я делаю лицо. — Звучит мрачно.
— На самом деле это комедия, — объясняет Андре.
— О. Ну, тогда это звучит запутанно.
Андре качает головой. — Это потрясающе. Он также пьет White Russians весь день напролет и находится в финале своей клубной лиги по боулингу.
— Неудивительно, что тебе нравится этот напиток, — говорю я, просматривая его в своем телефоне. — По сути, это просто молочный коктейль с алкоголем.
Андре ухмыляется. — Точно. — Затем он поворачивается к дорожкам. — Может, займемся этим делом?
Андре берет мяч и бросает его по дорожке с большей силой, чем нужно. Затем он отступает назад, переминаясь с ноги на ногу. Как будто он боится остановиться. Даже когда я играю в боулинг, он кажется рассеянным, смотрит на свой телефон, покачивая ногой, или болтает с соседними игроками.
— Андре, серьезно, ты в порядке? — наконец спрашиваю я, когда снова присоединяюсь к нему на скамейке.
Он хмурится, вставая. — Абсолютно. У меня просто были проблемы со сном, вот и все. — Он избегает смотреть мне в глаза, когда говорит это, что на него не похоже. Мне интересно, готов ли Андре полностью погрузиться в разговор, если он не имеет отношения к тому, что его действительно беспокоит.
— Знаешь, ты можешь поговорить со мной. Я имею в виду, ты всегда рядом.
Андре прочищает горло. — Ничего страшного, просто это все из — за моих родителей, — говорит он. — Они сказали мне, что думают, что я зря трачу время, ожидая Уилсона. Что мне лучше пойти в Тулейн. — Его глаза стали темными и сердитыми.
— Как ты думаешь, почему они так сказали? — деликатно спрашиваю я.
— Они, конечно, знают, что Уилсон — отличная школа, но они сказали, что мне следует расширить свои горизонты. Что для меня было бы хорошо уехать отсюда на некоторое время.
Я сглотнула. — Тогда зачем ты подал документы в Тулейн, если ты не хочешь туда поступать?
Андре двигает головой вперед — назад, размышляя. — Меня завербовал тренер по лакроссу. И у них есть знаменитая программа по социальной психологии. Мой консультант в колледже подумал, что мне это может быть интересно.
— А тебе было?
Андре пожимает плечами. — То есть, да. Но я бы предпочел быть здесь.
Наблюдая за Андре, откинувшимся на спинку кресла и сложившим руки на груди, я впервые осознаю кое — что. Он не пытается оставаться рядом с домом, потому что он так одержим им. Он пытается остаться здесь, потому что боится уехать.
Андре прерывает мои мысли. — Я знаю, что ты скажешь мне жить дальше, в стиле Чарли Оуэнс. Но я не могу. Все говорят о следующем годе, а сейчас я понятия не имею, на что будет похож следующий год. Я не хочу представлять.
Я вздыхаю. — Мне жаль, Андре, — говорю я, и выражение его лица смягчается.
— И это все? Ты не собираешься сказать мне, что я веду себя глупо?
Я качаю головой. — Нет.
Немного погодя, когда Андре встает, чтобы сыграть свою партию, я говорю ему, что он может сыграть и мою. Андре не протестует, и к тому времени, когда снова наступает моя очередь, я возвращаюсь с двумя кремово — белыми коктейлями.
— Как ты это сделала?! — спрашивает Андре.
— Я сказала бармену, что у моего друга тяжелая неделя, и, может быть, он сможет нам помочь. — Каждый из нас делает по глотку. Вкус хороший, но он обжигает. Андре закрывает глаза.
— Боже, это прекрасно, — восклицает он. Затем, прежде чем я поняла, что он делает, он обнимает меня.
