Я понятия не имею, как далеко ушла. К этому моменту я могу находиться в нескольких милях от своего временного жилья.
Поклявшись никогда больше не нестись по незнакомым улицам вслепую, я принимаю быстрое решение последовать за одним из пешеходов; они непременно выведут меня обратно к Темпл-бар Дистрикту.
Застегнув куртку от лёгкого моросящего дождя, я выбираю того, что поближе — женщину лет пятидесяти в бежевом дождевике с синим клетчатым шарфом. Я подхожу ближе, беспокоясь, что потеряю её.
Через два квартала она прижимает сумочку к боку и бросает нервные взгляды через плечо. Мне требуется несколько минут, чтобы понять, кого она боится: меня.
Я запоздало вспоминаю то, что читала в путеводителе о преступности в городе, пока летела из Джорджии в Дублин два дня назад. Молодые люди обоих полов с невинной внешностью ответственны за многие преступления.
Я пытаюсь её успокоить:
— Я потерялась, — кричу я. — Я пытаюсь вернуться в свой отель. Пожалуйста, вы можете мне помочь?
— Прекратите следовать за мной. Не подходите, — кричит она, ускоряя шаги, отчего полы её плаща-дождевика начинают хлопать.
— Ладно, я останусь тут, — я останавливаюсь на месте. Мне меньше всего хочется спугнуть её; другой пешеход скрылся, так что она мне нужна. Туман с каждой секундой становится более плотным и угрожающим, и я нахожусь в чужой стране, не имея ни малейшего понятия, как вернуться в единственное знакомое мне место. — Мне жаль, что я вас напугала. Можете просто показать мне в сторону Темпл-бар Дистрикта? Я ищу Кларин Хаус. Пожалуйста, я американская туристка, приехала в Ирландию буквально вчера и совсем потерялась, — говорю я с растущим отчаянием.
Не поворачиваясь и ни чуточки не сбавляя шагу, она машет рукой куда-то влево, затем скрывается за углом, оставляя меня одну в тумане.
Я вздыхаю. Значит, налево.
На ходу глядя по сторонам, я немного прибавляю шаг. Я направляюсь вглубь пришедшей в упадок индустриальной части города. Витрины, изредка имеющие жилые здания над ними, уступают место обветшалым складам по обе стороны дороги, с разбитыми окнами и просевшими дверями. Тротуар сужается до узкой дорожки и с каждым шагом всё сильнее усыпан мусором.
Я начинаю ощущать сильную тошноту — наверное, от вони канализации. Должно быть, где-то поблизости находится старая бумажная фабрика; толстая шелуха пористого желтоватого пергамента кувыркается и перекатывается по улицам. Узкие сырые переулки на входе помечены табличками-стрелками с облезшей краской, которые показывают на доки, выглядящие так, будто последняя партия товара поступала туда двадцать лет назад.
Здесь маячит рушащаяся дымовая труба, исчезающая в тумане. Там стоит пустая машина с приоткрытой дверцей. Возле дверцы лежит пара обуви и кучка одежды, словно водитель вышел, разделся и просто бросил всё это здесь, чтобы голышом прогуляться по району.
Жуть.
Здесь зловеще тихо. Единственные звуки — это мои приглушенные шаги да капанье воды, стекающей из канав в решётки канализации. Чем дальше я захожу в район разрухи, тем сильнее мне хочется убежать или хотя бы перейти на лёгкий бег трусцой, но я беспокоюсь, вдруг в этом районе есть сомнительные представители рода человеческого, и частый стук моих каблуков по брусчатке привлечёт их внимание.
Я боюсь, вдруг данная часть города настолько заброшена потому, что все предприятия съехали, когда сюда прибыли бандиты. Кто знает, что таится за этими разбитыми окнами? Кто может сказать, что скрывается за той полуоткрытой дверью?
Следующие десять минут становятся самыми ужасающими в моей жизни.
Я одна в дурном районе незнакомого города, понятия не имею, иду ли я в нужном направлении или приближаюсь к чему-то похуже.
Мне дважды кажется, что я слышу какой-то шорох в переулке, мимо которого прохожу. Дважды я проглатываю панику и отказываюсь бежать.
Невозможно не думать об Алине, о схожем месте, в котором нашли её тело — грязный тупик переулка с мутными лужами и кучками мусора. Моя сестра умерла в куче отбросов. Брошенная, как горка ненужного хлама. Я не могу отделаться от ощущения, что здесь что-то всерьёз не так, и дело не только в запустении и разрухе. Эта часть города кажется не просто пустой. Она ощущается заброшенной. Словно десять кварталов назад я должна была встретить вывеску «Оставь надежду всяк сюда входящий».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Моя тошнота становится всё сильнее, по коже ползут мурашки. Я спешно преодолеваю квартал за кварталом, стараясь двигаться в направлении налево, насколько это позволяют улицы. Сейчас ещё только время ужина, но дождь и туман превратили день в сумерки, и те немногие уцелевшие фонари начинают мигать и светиться. Ночь наступает с пугающей скоростью. Через считанные минуты в длинных тенистых промежутках между слабыми и редкими лужами света будет так темно, что хоть глаз выколи.
Я начинаю легонько бежать трусцой.
Я на грани истерики от мысли о том, чтобы потеряться в такой ужасной части города ночью, и я едва не рыдаю от облегчения, когда замечаю впереди, через несколько кварталов от меня, ярко освещённое здание, полыхающее как оазис света.
Я перехожу на настоящий бег, которому сопротивлялась.
Приближаясь, я вижу, что все окна целые, и высокое кирпичное здание выглядит безупречно, щеголяет дорогим фасадом первого этажа из тёмного вишнёвого дерева и меди. Огромные колонны обрамляют альков входа с красивой дверью из вишнёвого дерева со светильниками из нержавеющей стали и такой же притолокой. Высокие окна сбоку здания обрамлены схожими колоннами меньшего размера и ограждены замысловатыми решётками из кованого железа. Спереди припаркован седан последней модели и дорогой мотоцикл.
За этим зданием виднеются витрины с жилыми апартаментами на втором этаже. По улицам ходят люди.
Абсолютно нормальные люди ходят за покупками, заглядывают в закусочные и пабы.
Вот так запросто я вновь оказалась в приличной части города. «Слава Богу», — думаю я.
«Книги и сувениры Бэрронса» написано на яркой вывеске, которая висит перпендикулярно зданию над тротуаром, крепясь к замысловатому медному штырю, вделанному в кирпичную кладку над дверью. Табличка в старомодном зеленоватом окне сообщает «ОТКРЫТО». Это не могло быть более идеальным местом для вызова такси, даже если бы на вывеске значилось «Добро Пожаловать, Потерянные Туристы/Вызывайте Свои Такси Отсюда».
Низкий бархатный баритон плавно разносится в ночи, когда я нахожусь примерно в двадцати метрах от убежища книжного магазина.
— МакКайла.
Я резко останавливаюсь, озадачившись. Как кто-то в Дублине может знать моё имя? Я пробыла в Ирландии всего один день. Голос доносился из тёмного переулка слева от меня. Мурашки пробегают по шее, сердце начинает стучать, и я испытываю чрезвычайно тревожное дежавю. Хотя я знаю, что этого не было (я никогда даже не выезжала за пределы Штатов), у меня такое ощущение, что я бывала прямо здесь, в этом самом месте, в этот самый миг, и тогда случилось нечто, колоссально меняющее жизнь. Момент так и отдаёт кайросом — это греческое слово означает «миг возможности, ключевой момент, необходимое мгновение», кусочек хроноса (это греческое слово, обозначающее время), когда могут свершиться великие вещи.
Великое добро или великое зло.
Я стою, колеблясь. Поддаться ли мне любопытству, взглянуть налево и исследовать загадку, или поспешить вперёд, к зданию, которое пылает бастионом в ночи и манит меня на уровне, которого я не понимаю?
На моей шее висит массивное, осязаемое бремя, точно этот крошечный, как будто незначительный момент, это решение и то, как я его приму, может определить и переписать остальную часть моей жизни.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Вполне возможно, что стоящий в тени мужчина знал мою сестру, и вот откуда ему известно моё имя… искушение, которому невозможно противостоять.
— Ты хочешь узнать про Алину? — говорит он.
Я ахаю, и моё сердце начинает бешено колотиться. Я поворачиваюсь и смотрю в тень, но могу различить лишь смутные очертания высокого мужчины. Хочу ли я узнать про Алину? Я хочу узнать всё, а потом хочу прикончить её убийцу голыми руками! Он разрушил мою жизнь, жизнь моих родителей, весь мой мир, когда отнял у меня Алину!
