— Смерть не даёт мне секса. Может, это сделаешь ты?
Лор мгновенно перестаёт смеяться.
— Спал я с одной из ваших чокнутых фейри. Не бывать этому, детка.
Библиотекарь фыркает и поворачивается обратно к Кристиану.
Я решаю, что должно быть выжила из ума, потому что меня действительно оскорбляет то, что Лор отверг библиотекаря. Сваливать всех людей в отверженную категорию просто из-за одного неудачного опыта — это совершенно нечестно.
Я дрейфую внутрь себя, открываю свои чувства, деликатно ощупывая Лирику. Что она такое? Откуда она взялась? Почему она в настоящее время разумна, тогда как остальные фейри слетели с катушек?
— Ты никогда не пила из Котла, не так ли?
Она резко разворачивается ко мне.
— Прекрати это!
Интересно. Она чувствует, как я ощупываю её со всех сторон, пытаясь выудить её секреты. Несмотря на все внешние сдерживающие факторы, она могущественна. Я задаюсь вопросом, вдруг её посадили в бутылку по этой самой причине.
Я продолжаю легонько изучать её суть. Необъяснимым образом в моём сознании всплывает Круус. Возможно, потому что я в настоящий момент хочу, чтобы он оказался жив и мог бы либо возглавить фейри, либо научить меня вещам, которых я не знаю.
Её глаза широко раскрываются; она выглядит ошарашенной и выпаливает:
— Ты знаешь моего отца? — затем она зажимает ладонью рот, выглядя потрясённой и ужаснувшейся.
Я прищуриваюсь.
— Круус был твоим отцом?
Она притихает на долгие несколько секунд, сощурившись и словно лихорадочно думая; её выражение сменяется со страха на злость и обратно. Наконец, она рьяно качает головой, словно завершив спор с самой собой и отвечает:
— Он так говорит.
— Говорит, — выразительно подчёркивает Бэрронс.
Настоящее время. Не прошедшее.
— Он выпускал… выпускает тебя? — настаиваю я.
Она опять погружается в хмурое молчание, затем отвечает:
— Мне запрещается о нём говорить.
— Ты только что это сделала.
— Ты застала меня врасплох, и я просто выпалила. Пока ты изучала мой разум, в твоём сознании сформировался образ.
Она подсмотрела образ в сознании Верховной Королевы. Бэрронс бросает на меня предостерегающий взгляд. «Подними свои ментальные барьеры, — беззвучно рычит он. — Немедленно».
Я укрепляю свой разум против неё.
— Когда ты видела его в последний раз? — спрашиваю я.
— Это запре…
— Отвечай на вопрос королевы, и я не засуну тебя обратно в бутылку, — перебивает её Кристиан.
Она притихает, глядя на каждого из нас, затем настороженно парирует:
— Надолго ли?
— За каждый день, в течение которого ты мне подчиняешься, я дарую тебе ещё один день, — говорит Кристиан.
Она несколько долгих секунд смотрит вдаль, затем бормочет:
— Если я ослушаюсь, мой отец сделает со мной куда более ужасные вещи, чем ты. Если он узнает, что я сказала вам, что он породил меня… — она умолкает, шумно сглотнув. — Вы не должны ему говорить.
Мне не нужен детектор лжи Кристиана, чтобы подтвердить, что она боится Крууса, хоть отец он ей, хоть нет. Я награждаю Кристиана жёстким взглядом, и он правильно интерпретирует мой посыл.
— Я встану между тобой и Круусом, если он попытается тебе навредить.
Библиотекарь бросает на него взгляд, её глаза широко раскрываются, а лицо освещается как маленькое солнышко.
— Ты защитишь меня? Не позволишь ему наказать меня?
Я награждаю Кристиана ещё одним выразительным взглядом.
Он тяжело вздыхает и отвечает:
— В пределах моих возможностей, да…
— Твои возможности безграничны! — восклицает библиотекарь.
— …Я буду оберегать тебя и не позволю ни одному мужчине…
— Или женщине, или существу иного рода, — поспешно уточняет она.
— …наказать тебя. Я не позволю никому и ничему навредить тебе. Однако если ты предашь меня или кого-то из моих друзей, я тебе сам наврежу.
— Это формальная клятва, — говорит библиотекарь с благоговением. — Которой обменялись члены королевской элиты.
Кристиан снова вздыхает.
— Да, я знаю.
— Значит, ты теперь мой защитник. Связанный этой клятвой.
От его порывистого вздоха развеваются мои волосы, и он награждает меня сердитым взглядом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Да знаю я, проклятье.
Лирика поворачивается ко мне и произносит приглушённым тоном, словно она боится даже произносить эти слова в полный голос.
— Я видела своего отца сегодня.
— Правда? — уточняю я у Кристиана.
Он кивает.
Чтобы быть абсолютно уверенной, что мы поняли друг друга правильно до последнего грёбаного слова, я произношу:
— Ты видела Крууса сегодня. Очень даже живым и во плоти.
Снова раздражаясь (я начинаю думать, что это естественное состояние Лирики), она рявкает:
— Какое слово тебе не понятно?
— Повтори это для меня, — холодно приказываю я.
Закатив глаза, она произносит:
— Я видела Крууса сегодня. Очень даже живым и во плоти.
Часть II
Мы редко достигаем превосходного ясного осознания нашим интеллектом того поворотного момента времени; момента, на который мы можем взглянуть из далёкой точки в будущем и сказать: если бы не А, то не было бы Б.
Например, если бы моя машина не сломалась той ночью, я бы никогда не встретила своего мужа, следовательно, наши трое детей никогда бы не родились. Или если бы я не провалила экзамен по адвокатуре, я никогда бы не воплотила свою мечту стать концертирующим пианистом. Или если бы я не решила, что при таком ПМС ни за что не могу лечь спать, не поев мороженого, и не рванула бы в продуктовый магазин поздно ночью, меня бы не ограбили, не пырнули ножом и не наградили бы ПТСР[27].
Вот такие моменты.
Думаю, мы ощущаем их до мозга костей, когда они происходят.
Это могут быть неожиданные мурашки на шее сзади, или внезапное внутреннее изменение давления в черепе, сопровождаемое мимолётным головокружением; возможно, всего лишь сбивающее с толку ощущение дурного предчувствия и ужаса.
Думаю, в нашем подсознании происходит намного больше, чем мы знаем, но поскольку нами руководит отчаянная потребность воспринимать жизнь как нечто управляемое, рациональное и поддающееся нашему контролю, мы отвергаем те необъяснимые предупреждения, заставляющие нас останавливаться как вкопанных (безо всякой причины, которую может объяснить наш мозг — и ведь мозг всегда выигрывает этот спор, не так ли?) и вызывающие глубинную тревогу из-за того, что мы собираемся сделать дальше.
Вы должны прислушиваться к таким моментам.
Вы должны уделять им пристальное внимание.
Если двери лифта открываются, и вы ощущаете внезапные мистические мурашки при виде «совершенно нормального» мужчины, не заходите в кабину. Не позволяйте хорошим манерам заглушить атавистическую мудрость вашего зверя. Уходите. Пойдите по лестницам. Окружите себя другими людьми как можно быстрее.
Бегите, когда ваша кровь говорит вам бежать.
Из дневников МакКайлы Лейн-О'Коннор,
Верховной Королевы Фейри
КРОВАВЫЙ СОН
Снова и снова[28]
Именно из-за тумана я теряюсь.
Туман в Дублине не похож ни на что из того, с чем я сталкивалась. Он кажется почти разумным существом, которое намеренно отыскивает самые тёмные и самые пугающие уголки, чтобы проникнуть в них и окутать, и имеет возможность превратить даже самый знакомый пейзаж в нечто зловещее и злобное.
Отвлёкшись на внутренние муки, я думаю, что направляюсь прямиком к Кларин Хаус, вслепую пропахивая квартал за кварталом, но в следующее мгновение оказываюсь в редеющей толпе в неопознанной части города. Боже милостивый, я нахожусь в Дублине меньше двадцати четырёх часов, и я уже потерялась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Внезапно я оказываюсь одной из трёх человек на неестественно тихой, укрытой туманом улочке, которая позволяет лишь редкими проблесками видеть моё непосредственное окружение. Дымка окутывает меня, змеится завитками, врывается густыми волнами, кружит возле моих лодыжек и влажно льнёт к лицу.
