Чтобы убрать ледяной шип, потребовалась каждая унция её самоконтроля. Иксай убрала его медленно, дюйм за осторожным дюймом, пока остриё отступало, вращаясь вокруг своей оси. Она развернула его к себе, принимая в свою плоть, используя боль в теле, чтобы заглушить боль в груди.
Спустя несколько долгих моментов дрожи она осознала, что физическая боль в извращённой манере питала тот ядерный лёд, который угрожал взорваться в её нутре.
Впервые за своё существование Иксай намеренно попыталась призвать тепло в тело. Как её дар ледяного ветерка остудил ярость Азара и вернул ему рассудок в Роще, так теперь она нуждалась в даре тепла, чтобы растопить свой арктический шторм. Если она себя взорвёт, то множество несправедливых поступков в отношении её рода останутся неотомщёнными. Королева разрушит их всех, и фейри быстро прекратят существование, окажутся забытыми, превратятся в миф, в который никто даже не поверит.
Закрыв глаза, она принялась рисовать в своём сознании картинку дня — по-прежнему зима, но поздняя, на границе с весной — оттаивающий сад, по которому она прогуливалась под тусклым (вот гадость!) солнцем. Она сдабривала образ деталями, добавила крошечные белые подснежники, прораставшие на отталинах, песни птиц в далёком лесу, блеклые лучи едва заметной голубой сферы, согревавшей её плоть…
Она презирала жар. Она ненавидела солнце.
Лёд был непреклонным, гордым и прекрасным. Лёд сохранял свою форму, ничему не поддавался, как величественный ледник, полз, полз и полз, пока не поглощал всё на своём пути.
Но именно то, что спасло её давным-давно, теперь разрушало.
Снова и снова Иксай осмеливалась создавать образ тепла в своём сознании, и снова и снова лёд, который она так боготворила, накатывал, и видение рушилось под грузом её застывшего сердца.
Она неспособна быть чем-то другим, помимо того, чем она являлась.
Лёд. Неподатливый. Жёсткий.
Внезапно, когда она подумала, что всё потеряно, в этот самый момент краешки её сущности начали покрываться тоненькими трещинами, лёд зарокотал зловещим громом, и она ощутила на своей плоти неожиданный завиток тепла. Он был нерешительным, обдавал её слишком нежно для её потребностей, но когда она заставила себя принять это, жар обрёл уверенность, и знойный ветерок закружил вокруг её сущности, скользнул по коже, проник в нутро.
Задрожав, Иксай запрокинула голову, блаженно прикрыла глаза, полностью принимая это ощущение. Вопреки всем обстоятельствам она одержала триумф, сумела призвать жар и выживет, чтобы сразиться в грядущих днях.
«Впусти меня».
Глаза Иксай распахнулись, и она резко развернулась, осматривая комнату.
«Здесь, у окна».
Прижав руку к груди, она снова повернулась. За стеклом виднелся Азар, паривший высоко над землёй.
«Я почувствовал твоё горе и ярость и пришёл. И да, Северина попытается тебя уничтожить. Но в то же время ты ошибаешься. Я этого не сделаю. Королева поступит с моим двором точно так же, как с твоим. Мы будем стоять бок о бок. У тебя есть человек. Королева принесёт Эликсир в обмен».
«С чего бы мне доверять тебе?»
«Я только что исцелил тебя. Оттаял своим жаром».
«Нет, неправда. Я сделала это сама».
«Икс, ты не смогла бы призвать жар даже тогда, когда от этого зависит твоё существование. И ты только что это доказала».
«Никогда не называй меня так».
Но он прав, и она это понимала. Это была не она. Она слишком холодна, слишком долго была холодной. Она бы взорвалась, если бы Азар не почувствовал её боль и не пришёл. Но зачем спасать её? Такова манера правителей, всех фейри — обращаться против слабых и уничтожать их. Она была неоспоримо слабой.
Принцесса ничего.
«Пока что будь консорт-принцессой двора Осени. Я призову силу своего двора на твою сторону. Мы заберём Эликсир и восстановим наши королевства».
Иксай всмотрелась в глубокий янтарь его взгляда. «С чего бы тебе делать это?»
«Когда-то, — медленно произнёс он, — мы были любовниками».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Она вздрогнула. Она помнила то время, испытала изумление и ужас, обнаружив тот период, примостившийся среди её воспоминаний. Она также вспомнила те множество раз, когда Северина пытала её, пользуясь тем, что Иксай был ослаблена наказанием королевы. «Воспоминания, уйдите», — хотелось закричать ей.
Она также вспомнила, что случилось в конце.
Лёд был непобедимым. Лёд был умиротворением.
«Когда-то я всерьёз произносил те комплименты, которыми одарял тебя. Когда-то, — с нажимом произнёс Азар, — я любил тебя».
Иксай дёрнулась, словно его слова вонзили нож в её грудь. Она презирала эмоции и всё, что они с ней творили. Они делали её слабой, уязвимой, глупой, и всегда приводили к предательству.
«Ты помнишь. Скажи это, Иксай».
Никогда. Она скорее взорвёт себя, чем признается, что когда-то тоже любила его.
Любовь — это величайшая слабость из всех.
«Ты мне не нужен», — прорычала она.
«У тебя нет никого, Икс».
«У меня есть человек. И если ты попытаешься забрать его или мой замок, я уничтожу тебя. Ты никогда не был моей ровней».
Азар вздохнул, послав вокруг неё очередной тёплый ветерок, который ласково задержался на её ледяных изгибах. «Я буду в Роще, когда ты образумишься. Мы вместе призовём лжекоролеву».
Он исчез.
Глава 20
Хэй, хэй, вся банда здесь[26]
Мак
Ревемаль-стрит, 939.
Ирония не ускользает от моего внимания. На французском rêve значит «сон», а mal значит «плохой». Как, должно быть, Риодан повеселился тысячелетия назад, устраивая базовый лагерь на улице с названием Кошмар. Я бы не удивилась, узнав, что он сам повесил изначальную табличку.
Риодан не просто заново отстроил наземную часть Честера. В нижней части тоже сделали ремонт. Вход в подземный куб уже не располагается за двумя массивными дверьми-люками, за которыми следуют две чрезвычайно неудобные для спуска лестницы. Теперь элегантная (пусть и немного обвешанная теми липкими паутинами, которые в последнее время висят везде) лестница цвета слоновой кости спускается к роскошному современному фойе, со вкусом отделанному в цветах слоновой кости и угля. Пол из чёрного мрамора, отполированный до состояния обсидианового зеркала, подводит к чёрным матовым дверям с панелями из кованого железа, которые изгибаются замысловатыми дизайнами и ведут к дюжинам уникальных подклубов за ними.
Прошлое омывает меня волнами, пока я стою во внутреннем фойе и смотрю поверх балюстрады на поразительно оживлённые клубы (хотя это больше не должно меня удивлять; вечеринка в Честере в наихудшие времена не только продолжается, но и достигает особенных размахов). Я помню, что впервые обнаружив клуб, я была слишком наивной, чтобы понять необходимость держать друзей близко, а врагов ещё ближе.
Вон там я болтала с Парнем с Мечтательными Глазами, который обслуживал бар, пока Фир Дорча зловеще притаился на соседнем стуле со мной; там, левее, я сама стояла за барной стойкой и смешивала напитки в период сокрушительной нерешительности; а там, наверху, я разбила стеклянный пол офиса Риодана, пока находилась под контролем Синсар Дабх.
Хотя в этих стенах случились одни из худших моментов моей жизни, Честер — часть меня. Мой дом стал совокупностью многих мест: «Книги и сувениры Бэрронса» — это моя спальня, Честер — моя гостиная, дом моих родителей в Дублине — это моя кухня, водонапорная башня с видом на город, вместе с Дэни рядом — это моя любимая кофейня. Аббатство Арлингтон — это моя библиотека. А где-то там, в нескольких милях к югу от коттеджа Наны О'Рейли у моря, могила одного из моих предков, Патроны О'Коннор — это моя часовня. Я бы хотела когда-нибудь зажечь там свечу и произнести молитву. Будем надеяться, что к тому времени, когда я это сделаю, я не предам всю свою родословную.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
