Вместо письма
Дым табачный воздух выел.Комната —глава в кручёныховском аде.[176]Вспомни —за этим окномвпервыеруки твои, исступленный, гладил.Сегодня сидишь вот,сердце в железе.День еще – выгонишь,может быть, изругав.В мутной передней долго не влезетсломанная дрожью рука в рукав.Выбегу,тело в улицу брошу я.Дикий,обезумлюсь,отчаяньем иссечась.Не надо этого,дорогая,хорошая,дай простимся сейчас.Все равнолюбовь моя —тяжкая гиря ведь —висит на тебе,куда ни бежала б.Дай в последнем крике выреветьгоречь обиженных жалоб.Если быка трудом уморят —он уйдет,разляжется в холодных водах.Кроме любви твоей,мненету моря,а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.Захочет покоя уставший слон —царственный ляжет в опожаренном песке.Кроме любви твоей,мненету солнца,а я и не знаю, где ты и с кем.Если б так поэта измучила,онлюбимую на деньги б и славу выменял,а мнени один не радостен звон,кроме звона твоего любимого имени.И в пролет не брошусь,и не выпью яда,и курок не смогу над виском нажать.Надо мною,кроме твоего взгляда,не властно лезвие ни одного ножа.Завтра забудешь,что тебя короновал,что душу цветущую любовью выжег,и суетных дней взметенный карнавалрастреплет страницы моих книжек…Слов моих сухие листья лизаставят остановиться,жадно дыша?
Дай хотьпоследней нежностью выстелитьтвой уходящий шаг.
26 мая 1916 Наш марш
Бейте в площади бунтов топот!Выше, гордых голов гряда!Мы разливом второго потопаперемоем миров города.
Дней бык пег.Медленна лет арба.Наш бог бег.Сердце наш барабан.
Есть ли наших золот небесней?Нас ли сжалит пули оса?Наше оружие – наши песни.Наше золото – звенящие голоса.
Зеленью ляг, луг,выстели дно дням.Радуга, дай дуглет быстролетным коням.
Видите, скушно звезд небу!Без него наши песни вьем.Эй, Большая Медведица! требуй,чтоб на небо нас взяли живьем.
Радости пей! Пой!В жилах весна разлита.Сердце, бей бой!Грудь наша – медь литавр.
(1918) Мелкая философия на глубоких местах
Превращусьне в Толстого, так в толстого, —ем,пишу,от жары балда.Кто над морем не философствовал?Вода.Вчераокеан был злой,как черт,сегоднясмиреннейголубицы на яйцах.Какая разница!Все течет…Все меняется.Естьу водысвоя пора:часы прилива,часы отлива.А у Стеклова[177]водане сходила с пера.Несправедливо.Дохлая рыбкаплывет одна.Висятплавнички,как подбитые крылышки.Плывет недели,и нет ей – ни дна,ни покрышки.Навстречумедленней, чем тело тюленье,пароход из Мексики,а мы —туда.Иначе и нельзя.Разделениетруда.
Это кит – говорят.Возможно и так.Вроде рыбного Бедного —обхвата в три.Только у Демьяна усы наружу,а у китавнутри.Годы – чайки.Вылетят в ряд —и в воду —брюшко рыбешкой пичкать.Скрылись чайки.В сущности говоря,где птички?Я родился,рос,кормили соскою, —жил,работал,стал староват…Вот и жизнь пройдет,как прошли Азорскиеострова.
3 июля 1925 Атлантический океан.
Эгофутуризм
“Эгофутуризм” был другой разновидностью русского футуризма, но кроме созвучия названий по существу имел с ним очень мало общего. История эгофутуризма как организованного направления была слишком коротка (с 1911 до начала 1914 г.).
В отличие от кубофутуризма, который вырос из творческого содружества единомышленников, эгофутуризм был индивидуальным изобретением поэта Игоря Северянина.
В литературу он входил трудно. Начав с серии патриотических стихов, затем пробовал себя в стихотворной юмористике и, наконец, перешел к лирической поэзии. Впрочем, лирику молодого автора газеты и журналы тоже не печатали. Издав в 1904–1912 гг. за свой счет 35 стихотворных брошюр, Северянин так и не обрел желанной известности.
Успех пришел с неожиданной стороны. В 1910 г. Лев Толстой с возмущением высказался о ничтожестве современной поэзии, приведя в качестве примера несколько строк из книжки Северянина “Интуитивные краски”. Впоследствии поэт с удовольствием разъяснял, что стихотворение было сатирико-ироническим, но Толстой воспринял и истолковал его всерьез. “Об этом мгновенно всех оповестили московские газетчики… после чего всероссийская пресса подняла вой и дикое улюлюканье, чем и сделала меня сразу известным на всю страну! – писал он в своих воспоминаниях. – С тех пор каждая моя брошюра тщательно комментировалась критикой на все лады, и с легкой руки Толстого… меня начали бранить все, кому не было лень. Журналы стали охотно печатать мои стихи, устроители благотворительных вечеров усиленно приглашали принять в них <…> участие…”[178]
Чтобы закрепить успех, а возможно, и с целью создать теоретическую базу своему поэтическому творчеству, идейной и содержательной основой которого являлось самое обычное противопоставление поэта толпе, Северянин вместе с К. Олимповым[179] (сыном поэта К. М. Фофанова[180]) основывает в 1911 году в Петербурге кружок “Ego”, с которого, собственно, и начался эгофутуризм. Слово, в переводе с латыни означающее “Я – будущее”, впервые появилось в названии сборника Северянина “Пролог. Эгофутуризм. Поэза грандос. Апофеозная тетрадь третьего тома” (1911).
Однако, в отличие от кубофутуристов, имевших четкие цели (атака на позиции символизма) и стремившихся обосновать их в своих манифестах, Северянин не имел конкретной творческой программы либо не желал ее обнародовать. Как он сам позднее вспоминал: “В отличие от школы Маринетти, я прибавил к этому слову (футуризм) приставку “эго” и в скобках “вселенский”… Лозунгами моего эгофутуризма были: 1. Душа – единственная истина. 2. Самоутверждение личности. 3. Поиски нового без отвергания старого. 4. Осмысленные неологизмы. 5. Смелые образы, эпитеты, ассонансы и диссонансы. 6. Борьба со “стереотипами” и “заставками”. 7. Разнообразие метров”(Там же.).
Даже из простого сравнения этих заявлений с манифестами кубофутуристов видно, что никаких теоретических новшеств данная “программа” не содержит. В ней Северянин фактически провозглашает себя единственной и неповторимой поэтической личностью. Встав во главе созданного им нового течения, он изначально противопоставляет себя литературным единомышленникам. То есть неизбежный распад группы был предрешен самим фактом ее создания. И нет ничего удивительного, что в скором времени так и произошло.
Но это было позднее. А в январе 1912 года, несколько раньше московской “Гилеи”, в Петербурге была создана “Академия эгопоэзии”, под крышей которой вокруг своего лидера И. Северянина объединились еще не имевшие литературного опыта Г. Иванов, К. Олимпов, и Грааль-Арельский[181] (С. Петров). Ими был выпущен манифест Вселенского эгофутуризма под громким названием “Скрижали эгопоэзии”, где предтечами нового литературного течения были объявлены, как ни странно, Мирра Лохвицкая[182] и Константин Фофанов, чьи эстетические позиции были гораздо ближе поэтике символизма, чем эфемерному “искусству будущего”. Впрочем, и сами тезисы, состоящие главным образом из громких фраз типа “человек – эгоист”, “божество – Единица”, “человек – дробь Бога”, кроме заявленной в разделе II некоей опоры на теософию, ничего нового не содержали: все это встречалось в русской поэзии задолго до появления эгофутуризма.
