исторического и социологического знания и приходит к видению задач исторической науки, последовательно отстаиваемых С.Ф. Платоновым, считавшим, что цель истории – чисто идеографическая[595]. В этом вновь проявилась тенденция сближения Московской и Петербургской школ. В то же время заметим, что Готье в исследовательской практике стремился к поиску закономерностей.
Анализируя категорию «исторический процесс», ученый вынужден был признаться своим слушателям, что в реальности она распадается на «ряд более детальных процессов»[596]. Историк придерживался теории многофакторного подхода, что отразилось в его идее «многочисленных факторов, строящих жизнь народа»[597]. Он категорически отрицал доминирование какого-либо фактора в историческом процессе. В частности он отвергал стремление некоторых историков ставить на передний план экономику. С его точки зрения, духовная жизнь людей оказывала на историю также весьма значительное влияние[598].
Итак, в данной лекции отчетливо проявился позитивистский стержень научного мировоззрения Готье, основанный на идеях Ключевского. В то же время он высказал ряд положений, отличных от концепций его учителя.
Не менее насыщенной, чем преподавательская, была и археографическая деятельность историка. В 1912 г. он публикует документы, относившиеся к истории обороны Смоленска в Смутное время, которые хранились в шведских архивах. Эта публикация стала во многом итоговой, завершив работу, начатую еще во время посещения Швеции в 1897 г. Как он вспоминал об этом в 1937 г.: «…Я обратился к таможенному начальственному аппарату: давайте напишем в Стокгольм письмо, не вышлют ли они эти документы? Написали. В ответ мне прислали очень любезное согласие. Потом мы просили их выполнить его, и в один прекрасный день в тогдашнем Румянцевском музее был получен прекрасно сделанный ящик и в нем все эти документы»[599]. С документов сняли копии и впоследствии опубликовали. В предисловии к изданию Готье указывал, что впервые на след этих документов об осаде Смоленска напал профессор С.В. Соловьев. Но он расценил эти документы как отрывки следственных смоленских дел, не имеющих большой исторической ценности[600]. В 1897 г. Готье вновь обнаружил эти документы и пришел к выводу, что эти источники представляют значительный интерес, поскольку освещают «делопроизводство Смоленской приказной избы в один из самых интересных и драматических моментов жизни этого города»[601]. Документы в сборнике были разделены на несколько типов в зависимости от их содержания. Автор-составитель выделил: 1) документы, относящиеся ко времени до начала осады Смоленска, 2) документы, относящиеся к осаде, 3) списки различного содержания, 4) документы из польского стана. Издание было сопровождено топографическим и именным указателями. В целом издание было осуществлено на высоком археографическом уровне.
Заметным событием в исторической науке стало появление монографии Готье, посвященной изучению истории областного управления в постпетровской России. Как уже отмечали исследователи[602], тематика работы была отнюдь не случайна и вписывалась в рамки традиций Московской исторической школы, с ее интересом к истории государственных учреждений. Более того, она органично заполняла те пробелы в изучении истории России XVIII в., оставшиеся после капитальных монографий А.А. Кизеветтера и М.М. Богословского. Фактически книга Готье «ложилась» между книгой М.М. Богословского о петровской областной реформе[603] и исследованием А.А. Кизеветтера о городовом положении Екатерины II[604].
Монография была написана в рамках методологии, предложенной впервые Ключевским в его докторской диссертации о боярской думе.
Маститый историк проанализировал историю данного общественного института с точки зрения его классового контекста[605], рассмотрев эволюцию думы на широком историческом фоне. Данный подход, принятый всеми учениками Ключевского (а вскоре и не только ими), получил дальнейшее развитие в работе Готье. Не случайно именно Ключевскому автор фактически посвятил свое исследование.
Готье признавал существование устойчивой традиции в изучении темы местного управления в отечественной историографии. Тем не менее он отмечал скудность источниковой и методической базы предшественников. В особенности осуждение историка вызывала «склонность изучать учреждения вне связи с обществом, мало учитывая реальную жизнь, которая нередко безжалостно ломает самые стройные и самые разумные нормы, диктуемые человеческим разумом»[606]. Таким образом, автор резко критически выступил против формально-юридического подхода к решению поставленной проблемы. Исследователь, тем не менее, признавал типичный для школы московских историков подход, при котором юридический и социально-экономический фактор признавались равнозначными.
В понимании историка к теме, целью которой является изучение провинциального управления, может быть два подхода: анализ только «русских областей» или всей империи в целом. Историк предпочел первый вариант, признав, что для решения второй проблемы еще недостаточно знаний и материалов[607]. Для рассмотрения полученного документального материала автор отказался от широких статистических обобщений. «Моей задачей, – писал Готье, – было выбрать яркие и типичные примеры из документов, беспрерывно и бесконечно обращающихся вокруг одних и тех же фактов и явлений и, по возможности, заставить говорить самые документы»[608]. Причин отхода от ранее апробированных методов было несколько. Во-первых, сама тематика исследования, концентрировавшая внимание на функционировании государственного аппарата, не требовала обязательных статистических подтверждений (хотя это добавило бы основательности). Во-вторых, повлияло мнение учителя, Ключевского, который раскритиковал Готье на защите магистерской диссертации о Замосковном крае. По свидетельству Н.Н. Ильина: «Ключевский… добавил вскользь, что те же выводы можно получить из более компактного и давно известного материала, и тут же показал, что масса времени и труда была диссертантом [потрачена?] без надобности. Полученный урок, очевидно, оставил на Готье неизгладимый след…»[609]. Надо отметить, что такое решение, в общем-то, было шагом назад, по сравнению с магистерской диссертацией.
Изучаемый период автор разделил на четыре периода: 1) 1720-е гг. – «время нового областного строя»; 2) 1730-е гг. во время правления Анны Иоанновны – «время понуждения и выколачивания налогов»; 3) правление Елизаветы – «время дворянского благоденствия»; 4) 1762–1775 гг. – подготовка новых реформ[610].
Центральным мероприятием первого периода, определившего дальнейшую эволюцию местного аппарата, стала областная реформа 1727 г. Городовые воеводы снова получали значительную власть на местах, поскольку ликвидировались посредники в сборе налогов и управлении. Были восстановлены уезды. В ходе реализации реформы были ликвидированы многие институты, введенные Петром. Новое правительство отказалось от Главного магистрата, а местные городовые магистраты были переподчинены губернаторам и воеводам. Наиболее ярко возвращение к старине, с точки зрения автора, проявилось в Сибири, где возобновлялась деятельность Сибирского приказа[611]. Автор отметил, что «упрощение, с одной стороны, и идеализация московской старины, с другой, привели к полному объединению власти в единоличных руках губернаторов и воевод»[612].
Наиболее интересной стороной реформ «была его попытка создать стройную систему учреждений». Этого не удалось, поскольку, по образному выражению историка, «областная реформа Петра Великого была попыткой строить на зыбучем песке»[613]. Причины неудач реформатора Готье видел в следующем.
