- Чья усадьба-то? - спросил Ладомир у подвернувшегося челядина.
- Боярина Мечислава.
- А сам боярин где?
- Про то нам не ведомо, - конопатый вильнул глазами в сторону, из чего Ладомир заключил, что дело здесь нечисто.
- Тебя как зовут?
- Пятерей кличут, - почесал заросший редким волосом затылок челядин.
Ладомир поднёс витень прямо к его носу:
- Будешь врать - шкуру спущу.
- Так ведь, милостивец, - ахнул Пятеря. - Я ведь холоп, разве ж станет боярин со мной турусы разводить. Съехал со двора и съехал.
- Ох смотри, Пятеря, - покачал головой Ладомир. - Узнаю, что правду скрыл про своего боярина - не взыщи.
- С Ярополком-княжем он ушёл, но хозяйка запретила об этом говорить, - зашептал конопатый.
- С хозяйки и будет спрос,- похлопал Ладомир холопа по загривку.
А спрос тот не иначе как Пересвет собрался чинить - так и бьёт в половицу копытом, словно застоявшийся жеребец. А хозяйка молода, бела, румяна, и от жаркого шепота молодца прикрывается рукавом.
- Неужели это твои дети? - удивился Войнег, разглядывая выводок боярских чад, годами от пяти до десяти.
- Это от старшей жены, а я молодшая. Второй год как за боярином и пока праздна.
- Ну, это дело поправимое, - усмехнулся Ладомир. - Добрые люди помогут пока боярин в отлучке.
Славна с лица слегка побледнела и испуганно глянула в сторону старшей Блудовой жены. Та годами лет на семь-восемь молодшей постарше, а потому и станом полновата, и свежести той уже нет в лице - четверо детей даром не даются. Глаза, правда, хороши -большие карие глаза на пол-лица.
- Вели топить баню, - сказал ей Ладомир. - А то нанесём вшей в боярские ложницы.
С улицы послышался шум - Владимировы дружины вступали в город. Ладомир вышел на крыльцо и подозвал конопатого Пятерю:
- Прикрой ворота, а если кто начнёт ломиться, позови меня.
Испуганный холоп бросился выполнять приказ сурового мечника в волчьей шкуре. Тяжёлые ворота затворились со стуком. А засову, чуть ли не в полобхвата толщиной, позавидовали бы и городские ворота. С опаской жил боярин Блуд. Видно было, что скрывать от чужого глаза.
- За водой бы надо отправить холопов, - тихо сказала за Ладомировой спиной старшая Блудова жена.
-А в Новгороде бани ставят прямо у Волхова, - Ладомир чуть обернулся назад, так удобнее.
- И у нас бани у Днепра стоят, но это для чёрного люда, а старшина строит в усадьбах.
- Твердислав, - крикнул Ладомир товарищу, - проводи челядинов к Днепру, а то как бы у них не отобрали лошадей.
Твердислав, неспешно спускавшийся с крыльца, кивнул в ответ головой. Роста он был среднего и в движениях на первый взгляд развалист, но когда дело доходило до драки - удержу ему не было. Вертелся в седле ужом и разил без промаха. А ещё Твердислав жалел всякую живность, вечно у него ходил кто-нибудь под опёкой - то птенец, выпавший из гнезда, то лисёнок, отбившийся от мамки. Бирюч иногда поругивал Твердислава за пристрастие к живности, но беззлобно. Войнег говорил, что Твердислав знает звериный язык, оттого все лесные жители липнут к нему, но сам Твердислав помалкивал, предпочитая слушать других.
-Тебя как зовут? - обернулся Ладомир к Блудовой жёне.
- Людмила.
- Твой муж, Людмила, ушёл к князем Ярополком.
- Он мне ничего не сказал, - испуганно хлопнула ресницами жёнщина.
Была Людмила в просто сарафане, не богаче холопьих. То ли яркого цвета не любила, то ли вырядилась так специально, чтобы не привлекать чужих взоров. Женщина была широкозада и грудаста, и по числу детей видно, что плодовита. Худого слова о её внешности не скажешь, но и слюной не изойдёшь.
-У Владимира на твоего мужа большой зуб. Боярин Блуд согнал его с новгородского стола.
- Я знаю, - кивнула головой Людмила.
- Потому и обхаживаешь нас, чтобы слово за тебя замолвили перед князем?
- Не за себя хлопочу, а за детей. Коли прогонят со двора, куда я с ними пойду?
Это ещё хорошо, если просто прогонят, а то по характеру Владимира можно ждать и чего похуже. Старого Рогволда с сыновьями он казнил без жалости, а вины-то всего было на них, что девка назвала князя рабичем. А боярин Блуд не угодил не только Владимиру, но и Добрыне, так что действительно есть чего бояться этой жёнщине. Но есть ли Ладомиру смысл вступаться за неё - это ещё большой вопрос. После выходки Войнега на полоцком пиру, когда тот снял голову Рогволда, не дав Вельямиду замарать меч и честь кровью родича, князь Владимир косо смотрит на Ладомира и на весь выводок Бирючева гонтища. Злопамятен Владимир и горд, не любит, чтобы его слова пропадали попусту
- Пока мы здесь, никто не тронет твоих чад, - хмуро бросил хозяйке Ладомир.- А что будет дальше не знаю. Мы живём волей не своей, а Перуновой.
В граде Киеве всё было тихо - ни полохов огня, ни бабьего визга. Да и то сказать - не на щит князь Владимир взял город, а добром был впущен. Не всем ратником это, может быть, по нутру, но ведь кровь они не лили за город, а потому и чист перед ними Владимир.
В Блудовы ворота тоже стучались и простые воины, и бояре, но, завидев волчьи шкуры во дворе, в свару не ввязывались и разворачивали коней.
Просторная баня боярина Блуда без труда вместила семерых Волков и полдюжины холопок, вызвавшихся попарить им спины. Пересвет звал с собой и Славну, но та только посмеивалась в рукав, искоса при этом поглядывая на жену старшую. Славну Людмила не пустила, а сама пошла, рассудив видимо, что до её тела, поражавшего и изрядно располневшего, охотников не будет. Благо в Блудовом доме хватает молодых челядинок. А Славна всё же мужняя жена, ее для боярина поберечь надо, а то изотрут по ларям пришлые люди.
Как успел заметить Ладомир, тихую Людмилу все домочадцы и челядины слушались беспрекословно, хотя она ни на кого ещё при нём не повысила голос. И здесь в банном чаду она зорко следила, чтобы челядинки не баловали, а справляли свою работу, как положено.
- Ночью за ними догляда не будет, тогда и сговаривайте, - сказала она негромко. - А в бане люди грязь смывают не только с тела, но с души.
Волки посмеивались, но не перечили. Отчего-то неловко было под взглядом её больших строгих глаз тискать девок.
- Строга ты очень, - сказал Ладомир, подставляя ей под удары спину.
- В доме должен быть порядок. Коли челядь избалуется - беда.
Волос у Людмилы был тёмен, и без платка лицо её уже не казалось таким строгим. Разве что брови чаще чем нужно сходились у переносицы, но это уже скорее для острастки Ладомиру, который и без того лежал себе тихо, не мешая чужим рукам выпаривать из тела въевшуюся за время похода грязь. Руки у Людмилы были крепкие, и мять мужское тело ей, надо полагать, не в диковинку. Ладомир только покряхтывал от удовольствия в ответ на её старания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
