— Как у вас обстоят дела с Эдельманом, Рудольф?
— Да как… — Кёрнер почесал взъерошенную голову. — Сплошная потеря времени…
— Я вас не про ваше время спрашиваю.
— Виноват, оберштурмбанфюрер, — буркнул Кёрнер. — Доложить всё по порядку?
— Разумеется.
Кёрнер заговорил монотонным канцелярским голосом:
— В десять часов вечера я вышел в инфраастрал с целью пассивного наблюдения за штурмбанфюрером Эдельманом. Объект не обладает сверхчувственным восприятием, но постоянно контактирует с ясновидящим, из-за чего осведомлён о возможности слежки. Общее время астрального сеанса — два часа. Час двадцать — перемещение по инфраастралу с целью непосредственного наблюдения, сорок минут — пребывание на втором уровне астрала с целью перехвата мыслеобразов. Порядок физических действий объекта: разговаривал с ясновидящим Габровски об истории Адлерштайна…
— Поляк вас не заметил?
— Вроде нет.
— Дальше.
— Сначала они разговаривали о местной церкви. О том, что она была построена какими-то еретиками, и что в конце пятнадцатого века инквизиция спалила на кострах почти всех жителей Адлерштайна, и потому город пришёл в упадок. Оберштурмбанфюрер, у меня сложилось впечатление, что этот поляк имеет свободный доступ к Хроникам Акаши. Он выдавал такие подробности…
— А может, у него просто хорошо развито воображение. Хотя умение читать информацию с Акаши очень даже неплохо объясняет его исключительные знания о назначении Зонненштайна. О чём ещё они говорили?
— Потом, — Кёрнер прочистил горло, — потом они обсуждали вас, оберштурмбанфюрер. Доложить подробно?
— Не надо. Ничего нового, думаю, им сказать не удалось. Что дальше?
— Затем поляк ушёл, а объект читал Библию. Всё внешнее сознание сосредоточил на чтении. Это я понял, когда на десять минут погрузился во второй уровень астрала для перехвата мыслеобразов. «Первое послание к коринфянам», начиная с первой главы и далее. Объект размышлял только над содержанием текста. А до того думал только о предмете разговора.
— Очень интересно…
— Затем объект пил ромашковый настой. Затем пошёл в ванную… Доложить подробно?
— Увольте, Рудольф. Собственно, меня не интересуют его действия. Разве что только и впрямь заслуживающие внимания. Мне нужно содержание его мыслеобразов.
— Я трижды выходил на второй уровень. Объект постоянно размышлял над содержанием «Послания к коринфянам». Это всё. Больше ничего перехватить не удалось.
— В высшей степени любопытно. Ему явно есть что скрывать. Что-нибудь ещё?
— Затем он улёгся спать. Перед этим выпил снотворное.
— Значит, на сновидения, вероятнее всего, рассчитывать не приходилось.
— Так точно, оберштурмбанфюрер. Всё мёртво. С половины двенадцатого я наблюдал за поляком. Его мыслеобразы имеют сильный энергетический заряд и высокий уровень обособленности и потому не подлежат прочтению. Ровно в полночь я вышел из инфраастрала путём возвращения в физическое тело…
— Вы приставили наблюдателей к этим двум господам?
— Так точно. Фенглер, как самый опытный, в данный момент находится на посту возле этого Эдельмана. Цуфаль следит за поляком, и поляк, вероятно, знает, что за ним следят…
— Наплевать.
— Фогель следит за группенфюрером. Вильке и Редлих совершают общее патрулирование территории… Оберштурмбанфюрер, у меня не хватает людей для контроля всех подозрительных лиц, не говоря уж об охране территории. Кроме того, уровень подготовки моей нынешней группы никуда не годен. Позвольте вам напомнить, я просил выделить мне группу оберастральфлигера Ройтера, а не этих желторотых, или хотя бы увеличить мою группу до десяти человек…
— Да сколько вам можно твердить одно и то же, Рудольф? Вы что, хотите обескровить мне весь отдел? С вашими непомерными запросами… И не забывайте о нашей договорённости с СД. Что вы им-то прикажете делать — гадать на рыбьей требухе да кофейной гуще? Или обращаться ко всяким звездочётам вроде Вульфа? — чтобы в итоге у них всё с треском провалилось, как в случае этих позорных поисков Муссолини. Подобного рода фиаско бросают тень и на наш отдел, Рудольф. А группа Ройтера сейчас работает именно с СД.
— Мне не хватает специалистов, — упрямо повторил Кёрнер. — Я не могу следить за всеми людьми группенфюрера.
— А вам за всеми следить и не требуется. Кто там ещё остался? Шушера. Набитый дурак Верниц и это ничтожество… как его там…
— Фляйг, — подсказал Кёрнер.
— Просто посматривайте время от времени, чем занимаются эти олухи. Эти двое прозрачнее стекла. Не они меня беспокоят.
— Слушаюсь, оберштурмбанфюрер, — мрачно сказал Кёрнер. Помолчал немного, со скрежетом почесал щетинистый подбородок и добавил: — Я передал своим людям ваше распоряжение раздобыть что-нибудь из личных вещей Эдельмана. Пока ничего информационно ценного достать не удалось, Эдельман предельно внимателен. Правда, вечером Редлих стащил из бара бокал, которым Эдельман неосмотрительно воспользовался, — Кёрнер позволил себе хмуро усмехнуться. — Не мог не воспользоваться, хе, ведь Редлих провозгласил тост за здоровье фюрера…
— И ведь самое поразительное, что этот дремучий трюк всё ещё работает, — прокомментировал Штернберг.
— Но ментальный след оказался слишком слаб, никто из моих так и не сумел ничего прочесть. Быть может, вы сумеете?..
Штернберг подался вперёд.
— Рудольф, так чего ради вы, скажите мне на милость, тянете? Ради того, чтобы след окончательно размылся? Редлиха надо было сразу ко мне посылать.
— Так он к вам и пошёл. — Кёрнер свёл плешивые брови, собирая на переносице глубокие складки. — А там хауптшарфюрер Вайсдорф. Он передал Редлиху ваш приказ. Ни в коем случае вас не беспокоить. Так и сказал: «Хоть Армагеддон, хоть Рагнарёк, хоть и то и другое вместе взятое». Мол, ваши слова буквально. Вот и всё…
— Тьфу ты, Франц, что за вредитель, — пробормотал Штернберг. — Ладно, давайте сюда этот бокал.
Кёрнер поплёлся к столу и принялся задирать наваленные поверх чего-то бумаги. Штернберг смотрел ему в спину сквозь привычную дымку лёгкой брезгливости, которую всё старался изжить из своего отношения к этому подчинённому — что у него до сих пор так и не получалось.
Из приоткрытого окна веяло дождевым холодом. В дальнем углу горели пять толстых длинных свечей — по числу вышедших в Тонкий мир патрульных (возвращаясь из дозора, каждый должен был загасить свечу, чтобы уведомить Кёрнера о благополучном возвращении). Покуда Кёрнер рылся в своём барахле, Штернберг нервно разглаживал на коленях полы халата и вспоминал последний телефонный разговор с Гиммлером. Давно Гиммлер не разговаривал с ним так жёстко и так сухо. Это был скверный знак. Вдвойне скверно было то, что глава СС всячески открещивался от своего недавнего обещания не ставить в известность никого лишнего — а в особенности фюрера — о сроках реализации проекта «Зонненштайн» и тем самым просто не мешать Штернбергу. Теперь Гиммлер не уставал твердить, что «фюрер должен знать всё». Это было очень скверно. Вообще, после двадцатого июля многое в Гиммлере изменилось к худшему. Гиммлер, ещё недавно обдумывавший возможность устранения Гитлера ради заключения мира и спасения Германии от полного разрушения, на следующий день после покушения с диким кличем «Провидение сохранило нам фюрера!» запустил на полную мощь гигантскую мясорубку гестапо, перемоловшую почти всех заговорщиков и бесчисленных случайно подвернувшихся людей — хотя за несколько месяцев до того Гиммлер отдал секретное распоряжение подотделу оккультной прогностики просчитать все возможные варианты развития будущего Германии после убийства фюрера, — а через два дня после покушения он же, угрожая расстрелом, приказал уничтожить все материалы крамольного исследования.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
