Даже Гиммлер (судя по всему, основательно проболтавшийся насчёт того, о чём сам Штернберг пока едва смел говорить) — и тот был озадачен услышанным.
— Мой фюрер, — произнёс Штернберг твёрдо, — мои исследования касаются лишь выигрыша во времени. Либо его будет больше у нас, либо — у наших противников.
— Просто вы осторожничаете! Сразу видно, что вы учёный, — даже самый трусливый и никчёмный офицер моего Генерального Штаба будет порешительней вас!
Штернберг почувствовал себя припёртым к бетонной стене.
— Да, возможно, я излишне осторожен, мой фюрер. Я могу дать отечеству время на то, чтобы собраться с силами и затем вновь, с удвоенной мощью, обрушиться на врагов. Решение за вами.
— Народ должен уметь идти на жертвы!
— Прежде народ должен получить новое оружие, на производство которого требуется время.
Говоря так, Штернберг ощущал лишь мутный тёмный провал где-то внутри вместо положенного трепета. Зато Гиммлер трусливо поджался. Жаль, придворный фотоман встал к нему спиной — вот перепуганную рожу шефа сейчас бы и снять на плёнку, скакнула мысль. Болтун… Штернберг ожидал взрыва, бури, горного обвала. Но яростное зияние пустоты в глазах человека напротив вдруг померкло.
— Оружие… Да, на это нужно время. Все эти учёные и конструктора так долго возятся, они, прямо как мои генералы, никогда не бывают ни к чему вполне готовы, и им вечно требуется время! — Видимо, последнее фюрер счёл удачной шуткой. — А вы прямо сейчас поедете со мной. Мне не терпится взглянуть на это ваше устройство.
«Не подпускать его к Зеркалам. Ни в коем случае не подпускать». Штернберг, как в ледяную воду, с головой окунулся в воспоминания о том кошмаре, что разразился в прошлом году в Бёддекене. Если тогда установка начала кромсать на куски время и пространство только оттого, что пара эсэсовских генералов внесла в фокус Зеркал фотопортрет Гитлера — бледный биоэнергетический отпечаток оригинала, — то что же произойдёт, если в установку зайдёт сам фюрер? Что будет, если Зеркала многократно отразят мертвенную пустоту его иссушенной — или от рождения безжизненной — души? Клинок мертвящего ужаса кольнул в солнечное сплетение, прежде чем войти по самую рукоять.
Адлерштайн
24 октября 1944 года (ночь)
Ну и экземпляр. Мерзкая тварь.
Стекло долго хранит муть отпечатков человеческих пальцев и тепловатое медленно клубящееся марево человеческих мыслей и чувств. Бесстрастное стекло много лучше дерева, живо помнящего шелест листвы в солнечной вышине и игру теней на умудрённом десятками долгих зим морщинистом стволе.
Чёртов иллюзионист. Это будет сложнее, чем я ожидал. Отвратная тварь, опасная тварь.
При сеансе психометрии сознание напоминает запруду с кристально чистой водой. Все мысли оседают на дно, сливаясь с мглой неосознанного, и в холодной прозрачной пустоте проплывают отражения чужих размышлений, запёчатлённые на предмете, лежащем в левой руке.
Гораздо сложнее, чем я думал. Что же делать? Сидеть тихо и не дёргаться. Господи, как всё это некстати. На что эти идиоты надеются? Такое впечатление, будто каждый подданный стремится превзойти своего фюрера в безумии… Как же мне теперь?
Скорее отчаяние одиночки, нежели решимость пешки. Всегда странно смотреть на себя со стороны. Особенно — через подставленный чужим воображением прицел.
— Рудольф, закройте окно. Здесь чертовски холодно.
Скрипнули петли. Рассохшиеся рамы столкнулись с глухим пыльным стуком. Шелест дождя стал тише и словно бы на октаву ниже.
— Вот наш герой и попался. Самоотверженный дурак. Кретин, кого он пытается обмануть? Ведь всей же шкурой чувствовал, что здесь нечисто. Передайте Редлиху мою благодарность — или нет, лучше я с ним сам завтра поговорю.
Штернберг пружинисто встал и прошёлся по комнате, теребя в пальцах захватанный бокал. После трясины ночного кошмара и бредовой пустоты бессонницы особенно уютной казалась теплота обыкновенного человеческого удовольствия поймать за руку изворотливого пакостника. А ведь как виртуозно этот Эдельман имитировал плоскость и благонамеренность своих мыслей — тем самым прежде всего и выделяясь. «Любопытно, — с хладнокровием хозяина положения думал Штернберг, — кто же за Эдельманом стоит? Не Шелленберг ли?» Вокруг шефа внешней разведки давно скучились сторонники заключения сепаратного мира с Западом, и кое-кто из них неоднократно высказывался о том, что некоторые амбициозные околовоенные проекты рейха могут стать значительным препятствием на пути к мирному договору. Но Шелленберг наверняка изобрёл бы что-нибудь гораздо более надёжное, со страховкой. Всё это куда больше походило на инициативу одиночки, из тех, что в день праздничного парада ложатся со снайперской винтовкой на подоконник в сортире, чтобы метким выстрелом снять с трибуны какого-нибудь, по их мнению, мерзавца…
— Не спускайте с этого Эдельмана глаз. Пусть ваши люди ни на секунду не оставляют его без присмотра. Только пока не трогайте, для начала я хочу с ним побеседовать.
— Слушаюсь…
Штернберг направился к двери, но остановился и обернулся ещё до того, как Кёрнер произнёс:
— Разрешите вопрос, оберштурмбанфюрер.
— Валяйте. Только ваш вопрос неоригинален.
— Вы правы, кхе… подобный вопрос был как-то задан рейхсфюреру. Есть ли у вас альтернатива исходу операции?
— А вы знаете, что на это ответил рейхсфюрер? — Штернберг усмехнулся. — Нет? Цитирую: вы не с ума ли сошли, или у вас нервы сдают?.. Исход может быть только один, Рудольф. Самый что ни на есть благополучный.
— Так точно. Но разрешите высказать кое-какие соображения.
Какие бы соображения ни собирался высказать Кёрнер, суть их была Штернбергу давно знакома. Выслушав первую реплику, Штернберг рисковал быть втянутым в один из тех изматывающих споров, все извилистые тропы которых были не раз им пройдены — но он замешкался, не в ту сторону толкнув дверь, а Кёрнер тем временем уже говорил:
— Видите ли, успешный итог операции был бы уже сам по себе слишком хорош. И уж тем более был бы неправдоподобно хорош для нас. Именно поэтому, я считаю, нам следует приготовиться к большим трудностям.
— Знаете, Рудольф, — раздражённо отозвался Штернберг, — есть такое элементарное правило: чего от жизни ждёшь, то она тебе и преподносит.
— Вы хотите сказать, что восемьдесят миллионов наших соотечественников ждали поражения в этой войне?
— А вы не ищите одни и те же причины для бури на море и несварения желудка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
