Старая рассказывала и плакала. Вера уже больше не таилась перед Надей, рассказывала ей о своей службе, о страшных порядках в комендатуре…
До войны Вере и ее матери помогал дядя, начальник станции, стараясь хоть в какой-то степени заменить девушке умершего отца — машиниста. Мать получала пенсию, немного зарабатывала шитьем, жили хоть и не богато, но неплохо. У Веры были все возможности учиться. И вот теперь все разлетелось в пух и прах. В доме господствовали растерянность, безнадежность. Надя утешала мать, как могла, но она сама чувствовала, что все ее утешения мало чем помогали матери. Да и держалась Вера настороже, не очень раскрывая перед матерью свои мысли, свои чувства.
В конце концов она и не могла сказать этим людям, что пришла в город по специальному заданию дядьки Мирона, уже управилась с несколькими делами, установила связь с нужными людьми, что и к ним она заглянула по тому же самому поручению. Еще когда Надя рассказала Мирону о своей встрече с Любкой, о переводчице из комендатуры, тот сразу же сказал:
— Если ты хорошо знаешь эту Веру Смолянкину, попытайся с ней увидеться. Но сделай это так, чтобы она не подумала, что ты специально ею интересуешься. Одним словом, посмотри, проведай, разузнай, чем там люди живут. А там разберемся.
Уже уходя и чувствуя, что эти люди — наши, она остановилась на крыльце и, глядя прямо в глаза Вере, сказала ей:
— Вот что я должна тебе сказать: если твоя душа по-прежнему чиста, так горевать нечего… как-нибудь выкарабкаемся из беды!
— Ну что ты говоришь! Где ты тут выкарабкаешься, когда вечно над твоей душой с пистолетом стоят?
— С пистолетом? А ты не бойся. Знаешь, пистолеты нашим людям не страшны. Fly, бывай! Может, еще встретимся. Думаю, что встретимся…
11
Как-то поутру, когда Василий Иванович и его спутники подъехали к одному глухому полесскому местечку, немного левее, километрах в шести-восьми, поднялась бешеная стрельба. Доносились пулеметные очереди, раздавались частые, торопливые орудийные залпы. Стреляли, очевидно, беглым огнем. Потом один за другим раздались громкие взрывы, от которых содрогнулась земля. Со старой ели, под которой стояли люди, посыпалась прошлогодняя хвоя, ошметки высохшего моха и разная другая труха, которую в изобилии нашвыряли белки на косматые еловые лапы.
— Что б это могло значить? Как будто из танков бьют!
— С танков-то оно с танков… но по какому поводу, когда фронт отсюда за сотни километров? — задумчиво произнес Василий Иванович.
Стрельба не утихала. Она то ослабевала немного, то разгоралась с новой силой. Потом внезапно стихла, и только винтовочные выстрелы изредка доносились с той стороны, откуда только что били танки. Потом умолкли и винтовки.
— Замаскируйте машины! — приказал Соколов. Запыленные эмки загнали вглубь молодого сосняка, сами люди осторожно пробрались к местечку, глухими закоулками вышли на улицу. Там было полно народу. Попадались штатские, которые все еще питали надежду пробраться на восток и выбрали эти глухие полесские районы, куда гитлеровцы еще не успели прислать гарнизоны, где вообще не попадались их крупные части.
Близкая стрельба всех сильно встревожила. Люди яростно спорили, сбившись в кучки, горячо убеждали друг друга. Попадались в этой суетливой толпе и такие люди, которые равнодушно прислушивались к спорам, безучастно поглядывали на все окружающее и, мрачные, молчаливые, лениво жевали хлеб.
Кое-где в толпе суетились командиры, пытаясь придать этому сборищу более или менее воинский вид.
Василий Иванович только было собрался вмешаться во все эти дела — он хорошо знал окрестные места и мог дать толковый совет насчет маршрута, — как в конце улицы кто-то пронзительно крикнул:
— Танки!
Людской гомон затих, люди настороженно оглянулись. Но слово это — танки! — уже летело по улице, росло, ширилось и вскоре заполнило все. Людей, как вихрем, сдуло с улицы. Прыгая через плетни, огороды, все мчались, куда глаза глядят: одни в близлежащий лес, другие в болотный кустарник, начинавшийся сразу же за огородами. Вместе с ними спасались и жители с детьми и узлами. Они бросились в ржаное поле, начинавшееся сразу же за околицей.
Василий Иванович увидел, как сразу побледнело лицо у его шофера Феди, как у него выступил пот на лбу. А с конца улицы уже доносился нарастающий гул моторов.
— В самом деле танки, откуда их только чорт принес! — невольно выругался Соколов и скомандовал: — За мной!
Он неторопливо свернул в какой-то закоулок, перелез через ограду, чтобы податься в густой кустарник, которым заросли берега болотной речушки, протекавшей около самых гумен. Все пошли за ним. Гул моторов уже раздирал воздух, дрожала земля под ногами — танки, очевидно, уже мчались по улице.
Соколов и его спутники переждали в кустарнике, пока не промчалась по улице последняя машина из немецкой танковой колонны. Гитлеровцы почему-то не остановились в местечке, а на полной скорости двинулись дальше — не удобной лесной дорогой, а по проселочной, через поля.
Вскоре все стихло. Из кустов, из леса, из ржаного поля медленно возвращались жители, настороженно оглядывая дорогу, которая вела к местечку.
— Ну, давайте дальше!
Они поехали по той же дороге, откуда появились танки. И когда свернули на старый большак, проходивший мимо огромного болота, начинавшегося здесь, сразу поняли причину громких взрывов. В узком проезде дороги, где с одной стороны вплотную подходила болотная речушка, а с другой подымалось крутое взгорье, сгрудилось в беспорядке около десятка немецких танков. Некоторые еще дымились. Первый танк, видимо, хотел развернуться, чтобы податься назад, но так и застыл на месте, загородив всю дорогу. Второй, должно быть, хотел обойти его и полез на косогор, но тоже врос в землю. Его громоздкая башня была отброшена сильным взрывом на несколько метров в сторону. Огромная ель, в которую уткнулся танк, обгорела по самую макушку, и слабые порывы ветра отряхали с ее почерневших сучьев серые хлопья пепла.
Третий танк по самую башню утонул в болоте на берегу речушки: наверное, искал там спасения от огня. Последние танки остались на дороге. Вся земля вокруг, узловатые корневища деревьев были разворочены гусеницами, вытоптаны, опалены. Судя по тому, что на танках не видно ни одной пробоины, можно было думать, что их просто подожгли. Только у первой машины да у двух последних оказались сбитыми и искромсанными левые гусеницы, должно быть, от взрыва противотанковых гранат.
— Вот это, хлопцы, работа и, видать, наших рук работа! — в радостном возбуждении произнес Василий Иванович, обходя место недавней стычки. — Теперь мне понятно, почему так бешено промчались танки через местечко и свернули на проселок… Леса боятся! Напоролись, вот и ошалели от страха. Видите, колонна двигалась по большаку, а отсюда резко свернула влево, ища спасения. Кто-то им подсыпал жару на пятки, нагнал страху. Вот это молодцы, не дремлют на печи!
Веселое оживление воцарилось в группе. Сразу рассеялась печаль, что подчас незаметно закрадывается в души людей, оторванных от своих, лишенных уже много дней вестей о том, что делается там, на востоке… Исчезло гнетущее чувство неуверенности, неизвестности, которое невольно находило, когда они глядели на осиротевшие деревни, на хмурых, растерянных людей, на испуганные лица детей.
Ехали дальше осторожно. Порой останавливались, чутко прислушивались, чтобы не напороться на какую-нибудь моторизованную немецкую часть. Пробирались густым, глухим бором, километрах в десяти от сожженных танков. Василий Иванович уже подумывал об удобном месте для ночлега. Он собирался было сказать шоферу, чтобы тот остановил машину перед небольшим мостиком через лесной ручей, но за него это сделали другие: с обеих сторон из гущи леса выскочили на дорогу несколько вооруженных людей, а один из них, с автоматом, стремительно бежал навстречу, крича что есть мочи:
— Стой, стой!
Шофер рванул было вправо, чтобы ускользнуть в темную прогалину среди широкоствольных сосен. Сухо резанула автоматная очередь, стреляли поверх машины. Василий Иванович дернул шофера за руку:
— Остановись, чего там. Видишь, станкача вытаскивают!
Действительно, впереди на дороге молниеносно появился станковый пулемет. Серые в вечернем сумраке заметались среди деревьев фигуры людей, обегавших с боков обе машины.
И юркий человек с автоматом, который вблизи оказался молоденьким лейтенантом, уже дергал дверцу кабинки и кричал на чем свет стоит:
— Не вам команда разве? Руки вверх!
— Погоди, погоди, кипяток ты этакий! Где тут руки вытянешь?
— Не разговаривать! Вылазь, пока не пристрелил! — лейтенант тыкал в грудь автоматом, делая страшное лицо, словно хотел показать, что он далек от каких бы то ни было шуток.
