— Пятна пота? Семенная жидкость? Что же, под комбинезоном он был голым, что ли?
— Вряд ли, если он зашел за угол на улице Герона и там сунул комбинезон в бак, — сказал Рамирес. — Но вечер был и вправду очень душный, а кроме того, возможно, они были на машине.
— Гангстеры, разъезжающие на машине в нижнем белье? — усомнился Фалькон, направляясь к двери.
— Куда это ты? — удивился Рамирес. — Ты же только что зашел.
— Побеседовать с Эстебаном Кальдероном.
— Новый следственный судья по делу Марисы Морено раньше или позже нас обязательно вызовет, — сказал Рамирес. — Это новичок Анибал Паррадо. Парень толковый. В каком состоянии Консуэло?
— В не очень хорошем, — сказал Фалькон. — Мы оба в не очень хорошем состоянии.
— Значит, ты рассказал ей насчет Марисы и звонков с угрозами?
— И она вспомнила, как четыре года назад эти русские проникли к ней в дом и перечеркнули красным ее семейную фотографию.
— Прости, — сказал Рамирес. — С моей стороны опрометчиво было рассказывать тебе о следах семени. Такое тебе знать не следовало бы… учитывая похищение Дарио.
— Нет, мне надо было это знать, — сказал Фалькон. — И позвони мне, когда прибудут результаты экспертизы. Поручи генетический анализ семени Висенте Кортесу и Мартину Диасу. Пусть проверят, не совпадет ли анализ с анализами кого-либо из содержавшихся под стражей русских в базах данных ОБОП и ЦРОП. И втолкуйте каждому сыщику в нашем подразделении, что все это взаимосвязано — взрыв в Севилье, убийство Инес, зверское умерщвление Марисы и похищение Дарио.
— Единственная трудность, — сказал Рамирес, щелкнув пальцами, — это доказательство.
Это был день доставки, но Калека сомневался, появится ли русский. Он знал одно: товара, добытого через итальянцев, у него оставалось лишь четыреста граммов, что никак не устроит тех его клиентов, которые уже повылазили из своих нор и нетерпеливо дергали и теребили его. Они подстерегали и его курьеров на улицах, пытаясь выведать, прибыл ли товар и скоро ли смогут они поправиться.
Калека заглянул к Хулии. Все еще дрыхнет. Разбудить? Растолкать и обоим давай бог ноги, пока не явились эти двое? Он стыдливо пожал плечами. Тихонько прикрыл дверь. Сильна дрыхнуть эта его девчонка. Надо проследить, не балуется ли она сама его товаром. Он сел, глубоко дыша, заставил страх утихомириться, угнездиться где-то в глубинах живота. Страшно, конечно: деньги теперь пошли нешуточные, а от этих русских не знаешь чего ждать.
Может, стоит все-таки разбудить Хулию. Успокойся, это только нервы. Он понимал, что страх неизбежен, но желал, чтобы тот знал свое место и не высовывался: таился в желудке и не подступал к горлу, не охватывал мозг, захлестывая его всего. Он наблюдал такой страх у novilleros, вышедших против первого их крупного быка. Такой страх сковывает, не дает шевельнуться и убивает.
Стук в дверь раздался в 12.45. Первым шел кубинец-переводчик. За его спиной маячил тяжелоатлет — бритая голова, черная щетина, тенью проступающая на белой коже, нос слегка приплюснут, на виске — алый шрам. Ростом он ниже Калеки, зато чуть ли не вдвое шире. Волосатые руки сплошь испещрены какими-то не очень различимыми татуировками. Походка неуклюжая, словно под штанами его донимают блохи. Калека провел гостей в комнату, чувствуя за спиной их шарящие взгляды Он сел. Кубинец встал слева от зеркала. Тяжеловес, подпирая стену, продвинулся вправо, настороженно озираясь вокруг глубоко посаженными темными глазами. Калеке такое поведение не понравилось. Теперь он понял, что на заднице тяжеловес прячет пушку, и пожалел, что не разбудил Хулию. В кармане его рубашки была пачка денег, но их он не вытаскивал. Он чувствовал, что заготовлены и сейчас обрушатся на него какие-то вопросы.
— Его интересует, прекратил ли ты брать товар у итальянцев, — сказал кубинец.
— Прекратил. Я же так и обещал.
— Взгляни-ка, — сказал кубинец, протягивая ему сверток из фольги.
Калека развернул сверток и, едва увидев белый порошок, понял, что влип. Он пожал плечами.
— Где вы это взяли? — спросил он.
— Купили у одного из твоих клиентов, — сказал кубинец. — Восемьдесят евро выложили.
— Не понимаю, в чем загвоздка.
— Наш товар смешан с итальянским, хоть ты и уверял нас, что прекратил брать товар у итальянцев.
— Но у меня еще оставалось некоторое количество, не выбрасывать же.
— Ты покупаешь у итальянцев, — проговорил тяжеловес — его первые испанские слова, произнесенные с ужасным акцентом.
— Не знал, что ты говоришь по-испански, — сказал Калека, довольный, что может переменить тему.
— Ему известно, что ты продолжаешь вести дела с итальянцами, — сказал кубинец.
— Откуда?
— Один из твоих клиентов проговорился.
— Который же? — поинтересовался Калека. — Здешние наркоманы за дозу чего не наговорят!
— Тот, что фламенко исполняет.
— Карлос Пуэрта — источник ненадежный, — сказал Калека. — С тех пор как ко мне ушла его девушка, он только и ждет, как бы меня прищучить.
— Вот почему мы и приглядывали за твоим домом и сами убедились, что к тебе итальянцы ходят, — сказал кубинец. Он перешел к окну и глядел сквозь жалюзи.
Калека в зеркале следил за русским, не выпуская из виду и кубинца.
— Прошлый раз мы говорить, — сказал тяжеловес.
Кубинец оторвался от окна. В руке у него был зажат большой охотничий нож. Шагнув к Калеке, он хотел ухватить его за волосы, но тот увернулся и шлепнул по журналу. Раздался громкий выстрел, и в руке Калеки тут же сверкнул нож. Пригибаясь к полу, он круто развернулся и вонзил острое стальное лезвие ножа в левый бок кубинца. В ушах звенело от выстрела, и он ничего не услышал, но почувствовал, как напряглось тело кубинца. Не вынимая ножа, он ухватил его правую кисть, все еще сжимавшую охотничий нож, и крутанул его так, что кубинец очутился между Калекой и тяжелоатлетом, валявшимся теперь навзничь на полу, но все еще тянувшим к нему пистолет. Еще один разрыв, потрясший тесное пространство комнаты, и похолодевшее тело кубинца подскочило и дернулось. Калека оттащил его назад, подвергнув еще одному смертоносному выстрелу, после чего, сильно толкнув, отпустил тело, рухнувшее на лежавшего на полу русского, с невнятным ворчанием принявшего на себя эту тяжесть. Калека же, все еще не бросая ножа, метнулся к двери и ринулся вниз по лестнице.
Лишь обогнув гаражи, он вспомнил об оставленной в спальне спящей Хулии.
На тюремной стоянке он заметил такси с невыключенным мотором, шумевшим кондиционером и водителем, крепко, откинув голову и разинув рот, спавшим в своем кресле. Направляясь к пункту охраны, он ответил на звонок мобильника — звонил старинный его приятель-детектив из Мадрида, сообщая ему сведения о квартире в Ла-Латине, где Фалькон встретился с Якобом.
— Квартира эта не в личной собственности, — сказал детектив. — Всем кварталом владеет ближневосточная инвестиционная корпорация, базирующаяся в Дубае.
— Квартиру кто-нибудь арендует?
— Это одна из трех незанятых.
Окончив разговор, Фалькон вдруг увидел Алисию — невозмутимая бледность, подчеркнутая ярко-красной помадой и иссиня-черной пышностью волос. Она спокойно ждала такси в вестибюле. Он поздоровался. Расцеловались, и она дружески стиснула его плечо, довольная, что вновь слышит его голос. Он сказал ей насчет такси.
— Я уж двадцать минут его здесь жду, — с досадой пожаловалась она. — Что происходит со здешним народом?
— Такси из Севильи, — сказал Фалькон. — Все одним миром мазаны.
— Как жизнь? — спросила она.
— Сложная, — отвечал он.
— Похоже, дефолт на нашем поколении отразится сильнее всего, — сказала она.
Фалькон рассказал ей о похищении младшего сына Консуэло и о том, как это повлияло на их отношения. На Алисию рассказ этот произвел сильное впечатление, и она сказала, что обязательно позвонит Консуэло.
— С ума она сошла, что ли!
— Только не говорите от моего имени, — предупредил Фалькон.
— Разумеется.
Они вышли к стоянке, где головы обоих обручем охватил иссушающий зной. Фалькон открыл ей дверцу и, показав водителю полицейское удостоверение, многозначительно взглянул на включенный счетчик. Водитель тут же обнулил его, и такси умчалось прочь.
Когда в комнату для свиданий, выделенную начальником тюрьмы, стражники ввели Кальдерона, тот выглядел так, что у Фалькона мелькнула мысль, не отправить ли его назад в камеру. Усадив заключенного, стражники вышли. Кальдерон порылся в карманах в поисках сигарет, потом закурил и, затянувшись, покачнулся на стуле.
— Зачем явился, Хавьер? — спросил он.
— Как чувствуешь себя, Эстебан? Вид у тебя несчастный. Измученный.
— Как у помешанного? — прервал его Кальдерон. — Выбирай на свой вкус. Любое определение подойдет. Знаешь, раньше я этого по-настоящему не сознавал, а теперь понял, что спрятаться, укрыться где-нибудь во время этой психо… так называемой терапии попросту невозможно. Понимаешь? Больше всего это похоже на ампутацию. Психоампутацию, удаление из мозга злокачественных, гнилостных воспоминаний.
