вбок, после чего – яркая вспышка, за которой последовала расплывчатая картинка. Вырвавшись из цепкой хватки, шумно втянув в легкие воздух, подросток, всерьез испугавшись за собственную жизнь, наотмашь ударил друга по лицу, а потом, вытянув руки, вдавил кончики больших пальцев в его глазные яблоки, одно из которых осталось незащищенным верхним веком. Закричав, попятившись назад, Евгений сбросил с лица чужие руки и, потирая ладонями слезящиеся глаза, грязно ругался.
Артем, держась за шею, лихорадочно соображал, как вести себя дальше. Из спальни доносились рыдания Кати: склонившись над Леной, кожа которой, как ей показалось, вдруг стала намного бледнее, она, уже одетая, топталась в луже крови и молила подругу подняться и вместе с ней убежать из этого ада.
– ЗАТКНИСЬ ТАМ, ты, потаскуха! – не унимался Женя. Кто-то из соседей – вероятнее всего, проживающие этажом выше, – агрессивно заколотил по трубе отопления. – Я тебе сейчас по таблу постучу! – взъелся пуще прежнего Евгений, задрав голову, с трудом, на самую малость разлепив глаза. Тут же подскочил к трубе и ответно заколошматил по ней кулаком. А потом, зарычав, развернулся и ринулся в коридор, по пути с силой пнув табурет, которым ударил в дверцу холодильника и тем самым его запер.
– Убегай, Катя! – выкрикнул Артем, понимая, что иначе, если она этого не сделает, ей сильно не поздоровится. – Убегай и зови соседей! Убегай скорее!
И, настигнув обезумевшего друга в три шага, с разбегу толкнул его в спину, отчего Евгений с грохотом свалился плашмя на пол и по инерции проскользил по линолеуму. Здорово ушибившись коленом, здоровяк, прежде чем уделить хоть сколь-нибудь внимания поврежденной ноге, лягнул Артема пяткой в голень, не позволяя ему проскочить вперед. Воспользовавшись моментом, пока тот, вскрикнув, согнулся и замер на месте, обхватив место ушиба, он резво поднялся на ноги и ударом в челюсть снизу едва не вышиб из него дух.
Прихрамывая, Евгений вернулся в кухню. Перешагнув густую лужицу из варенья и крови и проглядывающие из-под нее крупные фрагменты разбитой банки, выдвинул ближайший к себе ящик напольного кухонного модуля. Не обнаружив в нем искомое, с шумом задвинул и вытянул второй. Запустив внутрь руку, покопавшись в кучке небрежно закинутых столовых приборов, он выудил нож с узким и очень длинным, почти двадцатисантиметровым лезвием, деревянная рукоятка которого удобно легла в ладонь, а из-за налипшей на кожу сладкой массы словно стала продолжением его руки. Круто развернувшись, Евгений устремился к другу – или, что более верно, теперь уже недругу, – ведомый эмоциями, намереваясь если не расправиться с ним, то как следует ранить, после чего проучить и нерадивую пассию, но, в этот раз не смотря под ноги, ступил на один из стеклянных осколков, острием распоровшим его ступню и проникнувшим в плоть примерно на добрый сантиметр. Вскрикнув, юноша, ступая на пятку, захромал к столу и, навалившись на столешницу ладонями, согнул ногу в колене, оценивая увечье. Большим и указательным пальцами взялся за изогнутый кусочек стекла и, отвернувшись, зажмурился и выдернул из ноги.
Артем, стараясь не обращать внимания на последствия от удара (боль в зубах, нижней челюсти, легкой степени головокружение), медленно вставал с пола, используя стену как опору. Из спальни, сломя голову, выбежала Катя, пальцами подцепила с обувницы свою пару туфель, судорожно провернула замок, оставив на нем следы крови (своей? подруги?), надавила на ручку и, уже приоткрыв дверь, замерла, услышав позади себя какое-то движение. Повернувшись, увидела Артема. Они смотрели друг другу в глаза и оба словно бы чего-то друг от друга ждали: он – что она приведет помощь, она – что Артем выбежит вместе с ней. Или Артем ошибался и на самом деле прочел в ее взгляде сожаление и просьбу о прощении?
Так и не произнеся ни слова, девушка опустила глаза, перешагнула через порог и захлопнула за собой дверь. Артем верил в то, что она не оставит их с Леной.
Как раз когда Евгений выдвинул второй ящик, Тема двинулся в его направлении. Он подумал, что предугадать последующие действия Жени проще простого и, услышав лязг столовых приборов, понял, что не ошибся. А значит, ему следовало поторопиться. В шаге от кухни он вздрогнул, услышав вдруг вскрик, и тут же увидел Евгения, который, стиснув зубы, захромал к столу и, наклонившись, оторвал от пола ногу, притом стоя к Артему спиной. Пользуясь тем, что тот, похоже, совершенно не замечал его присутствия рядом, Артем проскользнул в кухню. Не спуская глаз с ровесника, нагнулся, опустил кисть в вязкую жижу и, нащупав один из самых массивных осколков, выпрямился, как можно крепче стиснув его в ладони.
И что же теперь ему делать? Нанести превентивный удар, пока есть возможность? Волей-неволей он со всей ясностью увидел пред внутренним взором, как стекло, пронзив кожу, с минимумом сопротивления проникает в плоть, ударяется об кость грудной клетки или – при нанесении удара в бок – повреждает почку или мочевой пузырь. А что же дальше? Вот он обращает внимание на огромный нож в руке ровесника: его можно выбить или просто отнять и тем самым взять под контроль ситуацию. Но остановит ли это Евгения? В голове всплывает строка, которую он давно вычитал – то ли в какой-то книге, то ли в интернете: «Часу медлить нельзя, а то придут лжепророки». Однако ведь трудно не медлить, когда на одной чаше весов лежит жизнь по-своему близкого человека, на другой же – своя собственная. И все же Артем никак не мог решиться. А Евгений уже выпрямился и, что-то отбросив в сторону, резко развернулся.
Непроизвольно вскинув руки, держа осколок на уровне груди, Артем отступил на полшага и принял нечто вроде защитной стойки, чуть подогнув колени. К слову, останься он на месте – и Евгений, возможно, напоролся бы – пусть даже самую малость – на острие.
– Остынь, Жень, – произнес Артем дрогнувшим голосом, мечась взглядом от его глаз к лезвию ножа и обратно. Такой длинный клинок – он крайне редко использовал его в быту и всяческий раз, когда смотрел на него, невольно представлял, как тот по самую рукоять входит в чье-нибудь тело, почти не оставляя жертве шансов на выживание. Только откуда ж он мог знать, что «чье-нибудь тело» однажды июньской ночью станет его собственным? Может, мысли и правда материализуются? – Убери нож. Ты и так уже дел натворил. Ну, пырнешь кого-нибудь им – и что? Ничего
