Возившаяся у печки Карга вдруг выронила в повисшей тишине горшок, и тот разлетелся на тысячу осколков.
— Вам плохо? — спросила Олетта.
— Нет, нет, — отмахнулась Карга. — Просто пальцы ослабли.
Старуха проковыляла в угол в поисках веника и когда нагнулась за ним, увидела свой талисман, выскочивший из-под одежды и зависший на старой нитке. Тот горел и переливался всеми оттенками зеленого. От этого зрелища Карге действительно стало худо. Она вся согнулась и, воспользовавшись помощью Роксаны, которая оказалась рядом, села на скамью рядом с окном.
— Я была слепа, — прохрипела она, чем привлекла внимание окружающих. — Опасность с юга — это не он.
Карга кивнула в сторону Барая.
— Настоящая опасность только проснулась в степях.
— Что ты имеешь ввиду? — сидя в тёмном углу, спросил Барон.
— Камень… — Карга подтянула на нитке своё украшение. — Камень мерцает… Дух древнего леса внутри чувствует, что мертвецы вернулись в мир живых. Их много, очень много, и часть из них пойдёт сюда, чтоб опустошить земли и собрать себе жатву.
— А также, освободить меня… — простонал Барай.
— Дурак, ты поверил Обскуру, — ответила ему Карга. — Он обвёл тебя. Думаешь ему нужен был ты?..
— Я — Великий Хан, — к Бараю начали возвращаться силы, и он почувствовал себя уже способным сидеть. — Я буду повелевать всеми землями между океанов.
— Землям никогда не нужны были повелители, земле нужны были защитники. — Карга тоже выпрямилась. — Повелители нужны слабым и злым людям, чтоб их именем творить самые гнусные преступления.
— Что ты знаешь, ведьма? — огрызнулся Барай. — Ты прячешься по лесам со своим народом, который не знает настоящей силы. Ты была удостоена чести и моего внимания, только потому, что Ворон указал тебя, как ту, кому достался камень, что держит тебя живой.
— Хорошее слово "достался", — хмыкнула Карга. — И звучит оно из уст того, кто сам получил власть лишь по удаче рождения и ни разу не оправдал своё счастье. Я прошла бесчисленное число вёрст, познала и боль утраты, и страх загнанного зверя. Я блуждала в лесу маленькой девочкой, прежде чем камень избрал меня. Ворон как будто забыл это, когда послал тебя ко мне. Хотя… может он и не забыл, а просто избавился от тебя, и затмил мой дар предвидения тем, что бросил малую опасность вперёд большой.
— Ворон не мог меня использовать! — закричал в ответ Барай. — Это я Великий Хан! Я повелеваю! Я управляю свободным народом! Я гроза в степях!
Карга встала.
— Ты не Великий Хан и никогда им уже не будешь. Отнимать жизнь — это не повелевать ею, а красть. Твой народ менее свободен, чем рабы западных мореплавателей. Оковы орды не видны, но вес их алчности и жар наживы сгибает всем вам спины в трудах на собственную гордыню. Гроза в степях приносит обновление, а ты и подобные тебе как саранча — они сжирают изобилие, взращенное не ими, чтоб, когда оно закончится пожрать, друг друга, а последним умереть с голода.
— Говори, что хочешь, ведьма, ты заплатишь за свои слова, — Барай попытался встать, но ноги его не слушались, и он снова сел.
— Все мы заплатим за всё, — согласилась Карга.
Она встала, подошла к печи и извлекла из-за неё пузырёк с красной жидкостью. В пробку, закупоривавшей пузырёк, была воткнута игла.
— Это кровь дракона, — подняла она склянку. — Это очень большая ценность и получить её для чар большая удача.
Карга глянула на Олетту.
— Береги свою кровь, девочка. Я видела, как ты сражалась… На земле нет уголка, где не хотели бы заполучить тебя в рабство, — Карга перевела свой взгляд на Кольгриму. — Смотри за моими чарами внимательней, ведь это то, что ты хочешь увидеть и что хочешь уметь — творить чары, что черны как бездна и столь же опасны…
ГЛАВА 48. Когда мёртвые встают
Олегу сначала показалось, что это раненные дотоле воины подымаются из грязи. Он видел, как его товарищи, которых он считал уже мёртвыми, снова открывают глаза к свету и становятся среди живых. Но его счастье продлилось всего мгновение. Поднимались не только его товарищи. Поднимались и враги. Поднимались и те, в чьей смерти он уже не сомневался. Один из восставших ордынцев был на глазах Олега проткнут насквозь копьём. Другой, сброшенный под лошадь, был затоптан своими. И все они теперь стояли в толпе разорванных тел.
Над полем повисла полная тишина.
Всеволод разжевал лист подорожника и, обернув оторванным куском рубахи, приложил к ране на животе. Он сидел под дубом, стоявшим на окраине того леса, который конница использовала для засады. Конь вернулся к нему на зов. Скакун имел лишь пару царапин. Рана посреди огромного кровоподтёка на собственном животе воина была неглубока. Всеволод не раз поблагодарил всех известных ему богов за то, что его кольчуга так счастливо сбилась складками на животе.
Поле было видно ему хорошо. Он видел, как на нём стали подыматься люди. Как и Олег, Всеволод сначала принял подымающихся за раненных, но его заблуждения были развеяны пронзительным криком, поднявшимся над полем.
Тысячи мертвых кричали… низкими, нечеловеческими голосами, они вопили свой ужасающий боевой клич.
***
Светозар, цепляясь ободранными в кровь пальцами за сырую землю, выбрался из-под лошади. Он был рад, что выжил. Каким-то непостижимым образом, он остался цел, приваленный вражеской лошадью. Его счастью не было предела. И хотя где-то на границе его разлагающегося сознания он понимал, что так не бывает, эта мысль гналась в три шеи. Он выживет и вернётся домой: к матери, жене, детям… это всё, что он знал… это всё, что он хотел знать. Вокруг него стояли его товарищи. Те тоже только поднялись на ноги. А вокруг всех них… вокруг были враги. Светозар и товарищи были окружены отвратительными тварями, монстрами из детских сказок. У некоторых из них было три глаза, у кого-то два носа, а у иных росли огромные ветвистые рога на голове. Уроды скалились, подначивали воинов, облизывали раздвоенными как у змей языками свои пухлые отвратительные губы. Но ни Светозар, ни его собратья не испугались. Они подняли оружие в едином священном порыве и закричали боевой клич…
***
На Олега градом сыпались удары восставших из мёртвых товарищей. Те неистово орали, не щадя своих глоток. Крик оглушал и дезорганизовывал оставшихся на поле брани воинов. Никто из живых до этого не встречался с немертвыми, но те, кому посчастливилось не пасть в первые мгновения разразившейся сечи, осознали, что немертвый — это очень тяжёлый противник.
Олег прикрывался щитом, по которому в остервенении молотили восставшие воины. Взмахи мечом и тычки в их сторону не ослабляли напор. Немёртвые не знали страха, не знали усталости. Они сминали своих врагов, не обращая внимание на раны, не зная пощады, неспособные остановиться. Там, где обыкновенный живой человек уже бы не смог бы сражаться уязвлённый мечом, запыхавшийся от битвы или страшащийся за свою жизнь, мертвый не знал отдыха.
Щит Олега треснул. Над оставшимся на руке обломком на него воззрилось разрубленное от глаза до скулы лицо ордынца. Олег ткнул его мечом, отчего мертвец завалился на спину, но затем стал быстро вставать. Отбросив остатки щита в другого, пытавшегося до него дотянутся мертвяка в одежде стражи князя, Олег побежал.
Побежали многие, но не всем везло так, как Олегу. Людей вокруг него хватали и утаскивали в надвигавшуюся с диким криком волну. Тех, кто спотыкался, уже было не спасти. Олег сбрасывал на ходу кольчугу, наручи и шлем, молясь, чтоб у него было достаточно сил удрать от преследователей.
Повинуясь инстинкту, который взращивался с рождения у всех северных племён, Олег и остальные бежали к лесу, у кромки которого несколько всадников пытались спасти бегущих от преследующих их в совершенном беспорядке мертвецов.
Род Всеволода всегда гордился своей древностью, сказаниями о предках, передающимся из уст в уста, и героическими воинами. Поэтому Всеволод, как никто другой, знал единственную слабость и страх мертвой плоти. Поняв, что происходит, он залез на своего коня и сразу поскакал к месту стоянки, где прислужницы князя и воевод, услышав весть о бегстве орды, уже вовсю грели котлы, чтоб попотчевать победителей.
