— Август не посвящает вас в премудрости Некромантии? — задала она вопрос, на который и так знала ответ.
— Господин предпочитает "живые" искусства, — ответил Барон.
— Ну, конечно, — саркастически улыбнулась ведунья. — Венец искусства общаться с умершими — это умение оживлять мёртвых. Венец умения оживлять мёртвых — создавать Тёмных Храмовников. Когда-то давно это искусство познали немертвые короли. Им нужны были воеводы для их армий, так как сам король не мог быть даже при всей своей мощи в двух местах одновременно. Но создавать себе конкурента было опасно. Нужны были своеобразные приказчики, которые могли бы управлять армиями, но не обратить их против создателя, командовать, но не править. Нужна была нежить с разумом, волей и хитростью. От того, как нежить создаётся, её зовут: "бездушной" или "безумной". "Бездушная" — это просто кости и гниющая плоть, которую двигает проклятие и воля хозяина. Она тратит очень много хозяйских сил, и возможна лишь при постоянном непосредственном управлении хозяина, что ограничивает её число. Но у неё есть и положительная сторона, можно использовать плоть, когда дух уже давно оставил её. Это сравнительно "безобидное" умение, сродни сотворения големов.
При слове "голем" Олетта и Роксана поёжились и обе задались одним и тем же вопросом: "Как "это" можно назвать "безобидным"?".
— "Безумная" — это нежить другого плана. Дух умершего привязывают к плоти обманом, он считает, что на него сошло благословение небес, что его не разит копьё и не рубит меч. На самом деле то и другое уязвляет его, но обманутый одурманенный дух не желает признавать свою смерть и служит господину в неистовстве последней агонии. Хозяину не нужно участвовать в "нежизни" этого существа, только направлять, как безоговорочный правитель, его рвение в нужное русло. Но не все обманываются. Есть те, чей дух вскрывает обман и такие умирают на месте или не подымаются вовсе. А есть и те, кто, зная обман, соглашаются на вечное проклятие распадающегося тела в обмен на лишние годы жизни. Заключившие сию сделку, имеют волю, разум и все сопутствующие признаки живого сознания, но навсегда покрывают себя проклятием, ибо после смерти их дух может быть не принят "там" и вечно будет скитаться по тёмным местам земли.
— Я не заключал никакой "сделки", — возразил Барон.
— Ты присягнул ему и взял из его рук меч, насколько я понимаю, — холодно ответила Карга. — Тебя обманули, но ты хотел быть обманутым. Ты искал покой, но своими действиями доказал, что он тебе не нужен. Как долго бы ты прожил, если бы отказался служить Господину?
— Хватит, — рявкнул Барон. — Господин не идеален, но он наш благодетель, и мы ему верим.
— Верите, — подтвердила Карга. — Но не стоило бы. Он обманывает вас. Вы пытаетесь обмануть меня. Вы здесь не за знаниями или моими секретами. Вы здесь за этим…
Карга извлекла из-под своих одежд с груди, что уже иссохла и пугала своими выступавшими на тонкой как пергамент кожи рёбрами, маленький светящийся камень, прилаженный в металлическую оправу и висевший на засаленной нитке на шее. Камень светился спокойным ровным, завораживающим зелёным светом. Но это был не зелёный свет болота, а свет чистой травы, раннего весеннего утра и распустившейся почки.
— Кто бы из пришедших сюда не остался бы жив, он получит это… То, что дарует по-настоящему вечную жизнь.
Кроме Кольгримы, никто из присутствующих не притронулся к своему угощению. Одна чернокнижница за разговор успела съесть тарелку каши, положить себе ещё и перетаскать все огурцы.
В повисшей минуте тишины Кольгрима встала и голосом, отрицающим наличие конфликта здесь и сейчас, как бы невзначай сообщила:
— Кстати о приходящих сюда… они почти здесь. Если не поторопимся и не организуем засаду, нас всех перебьют.
ГЛАВА 45. Долгожданная встреча
Один за другим, ордынцы стали выходить на опушку, где в полной тишине стояла изба ведуньи. Они вертели по сторонам головами, чувствуя недобрый дух здешних мест. Как и кони слуг Вечного Господина, их скакуны не хотели идти к избе, но боевых скакунов воспитывали в большей строгости, поэтому ослушаться никто не мог. Они только нервно подёргивали ушами и вздымали бока под своими ездоками. Барай шёл в середине строя, не вёл, но и не замыкал, так как это было одинаково опасно.
Отряд обогнул ветхую избушку и люди Барая встали перед ней в нерешительности, ожидая дальнейших приказов. Перед избой вообще не было следов. Либо в ней никто не жил, либо прятавшийся внутри был крайне осторожен и всегда "заметал" за собой. Барай вышел на своём скакуне из строя и крикнул: "Выходи отродье!".
Дверь медленно и со скрипом отворилась, и на крыльцо вышел воин. Он был одет в кожаную рубаху с надетым поверх нагрудником. Левой рукой вышедший держал зеркальный щит, сзади в ножнах был виден меч. На правое предплечье у него была одета кожаная наручь, перетянутая в нескольких местах ремнями. Барай подумал, что это явно свидетельствует о травме воина в прошлом и это определённо тот воин, что описывал ему разведчик.
— Я здесь! — крикнул воин.
— Не ты мне нужен, пёс, — ответил Барай.
— Что ж, а вышел я, — пожал плечами воин.
— Где остальные? — с угрозой произнес Хан.
— Кто? — с удивлением спросил воин.
— Не играй со мной, пёс. С тобой были женщины.
— Зачем тебе женщины? — дерзил воин.
— С тобой была ведьма, — конь под Ханом чувствовал возбуждение хозяина и постоянно переминался с ноги на ногу и недовольно фыркал. — Любой человек должен уничтожить ведьму и этим полностью очистить себя от грехов в этой жизни.
— Убить, чтобы очистить совесть? — улыбнулся воин. — У Хана очень кровожадная вера.
— Я устал от этих разговоров, — Барай вынул меч из ножен. — Схватите его! Если он не хочет отвечать на мои вопросы добровольно, заставим его это сделать.
Остальные ордынцы также достали оружие. Барон в свою очередь к мечу тянуть руки не спешил, он лишь слегка улыбнулся, и в этот момент грянул взрыв.
Сзади из чащи в ордынцев летели небольшие горшочки, которые, разбиваясь об землю, резко вспыхивали и производили нереально громкие хлопки. Роксана один за другим клала в пращу снаряды и отправляла их в сторону врагов. Кони ордынцев от неожиданности стали становиться на дыбы, и не все из седоков смогли удержаться в седле. Лошади, сбрасывающие своих наездников, пускались на утёк и калечили, или даже убивали упавших.
Конь Барая тоже встал на дыбы, но Хан смог удержаться в седле и совладать с животным, и когда конь опустился на передние ноги, то почувствовал, как под копытами что-то хрустнуло.
— Держать строй! — крикнул Барай. Хан понял откуда в них кидают снаряды. — Они в лесу!
Большая часть оставшихся в седлах ордынцев поскакала к лесу, рядом с Бараем остались только приближённые Хана.
Повернувшись снова к крыльцу, Барай не увидел на нем никого. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что воин уже на расстоянии вытянутой руки от левого бока его скакуна.
Меч в руках Барона был уже вынут из ножен и горел синим призрачным пламенем. Хан почувствовал, как пламя обожгло ему колено, а его конь был ткнут остриём в бок. От боли у Барая потемнело в глазах, и он на секунду потерял контроль над поводьями. Этого было достаточно, чтобы конь, приведённый в бешенство хлопками вокруг и неожиданной вспышкой боли чуть ниже шеи, понёс седока дальше от сражения. Скакун Барая пошёл галопом прямо на избушку. В самый последний момент, однако, он забрал вправо. Ослеплённый болью Хан всё ещё держался в седле, но резкий поворот заставил его наклониться влево, и он стукнулся лбом об столб, поддерживавший крышу крыльца. Удар вышиб Барая из седла, и он почувствовал, как проваливается во тьму. Хан пытался подняться, но всей его силы воли оказалось недостаточно. Скакун Барая удалялся всё быстрее и быстрее от опушки, уходя в чащу всё глубже и глубже. Чувствуя скорую поживу, лес зашевелился…
