– А вы что, не совсем уверены, мистер Лайтвуд? Или вы во младенчестве перенесли неудачное столкновение?
– Что? – удивился Кристофер.
Рагнор повысил голос:
– Столкновение головы с полом, я имею в виду.
В этот момент Мэттью Фэйрчайлд произнес:
«Сэр», – и улыбнулся.
Джеймс совсем забыл об этой улыбке, хотя она нередко вызывала потрясающий эффект на семейных собраниях. Улыбкой Мэттью покупал себе и разрешение пойти спать попозже, и еще один рождественский пудинг, и вообще все, чего ему хотелось. Взрослые не в силах были устоять перед улыбкой.
В эту улыбку Мэттью вкладывал всего себя – и она творила чудеса. От нее плавилось масло и пели птицы. От нее люди начинали вести себя словно завороженные.
– Сэр, простите Кристофера, пожалуйста! Он малость рассеянный, но это точно Кристофер. Трудно было бы спутать его с кем-нибудь еще. Я ручаюсь, что это он, и он не сможет с этим поспорить.
На Рагнора улыбка подействовала точно так же, как на остальных взрослых. Он чуть смягчился.
– Вы Мэттью Фэйрчайлд?
Улыбка Мэттью стала еще лукавей.
– При желании я мог бы это отрицать. При желании я мог бы отрицать все, что угодно. Но меня действительно зовут Мэттью. И уже много лет.
– Что? – Вид у Рагнора Фелла был такой, словно он упал в яму с душевнобольными и не может оттуда выбраться.
Джеймс откашлялся.
– Он цитирует Оскара Уайльда, сэр.
Мэттью взглянул на него. Темные глаза чуть расширились от изумления.
– Ты поклонник Оскара Уайльда?
– Он хороший писатель, – холодно заметил Джеймс. – Но не единственный. Хороших писателей много. Во всяком случае, я многих читал, – добавил он для ясности, уверенный, что Мэттью за свою жизнь прочел не столь уж много.
– Джентльмены, – вклинился Рагнор Фелл; голос его был острым, как лезвие кинжала. – Не могли бы вы на мгновение оторваться от очаровательной литературной беседы и выслушать одного из ваших преподавателей – если, конечно, вы приехали в это заведение, чтобы учиться? Я получил письмо, касающееся Кристофера Лайтвуда и одного неприятного инцидента, который весьма обеспокоил Конклав.
– О да, это был очень неприятный инцидент, – со всей искренностью кивнул Мэттью, словно уверенный, что Рагнор им сочувствует.
– И это еще мягко сказано, мистер Фэйрчайлд, – ведь вы, как я понимаю, в курсе, о чем идет речь? В письме сообщается, что вы взяли на себя полную ответственность за мистера Лайтвуда и что на тот период, пока он обучается в Академии, вы торжественно обещаете держать любые – все без исключения – взрывчатые вещества вне его досягаемости.
Джеймс перевел взгляд с мага на Мэттью, а потом на Кристофера. Лайтвуд по-прежнему с мечтательной благожелательностью рассматривал дерево. В отчаянии Эрондейл обернулся к Томасу.
– Взрывчатые вещества? – спросил он одними губами.
– Даже не спрашивай, – отозвался Томас. – Пожалуйста.
Томас Лайтвуд был старше Кристофера и Джеймса, но гораздо меньше ростом. Тетя Софи предпочла подержать его дома еще год – Томас рос очень болезненным мальчиком. Сейчас его нельзя было назвать болезненным, но высоким он так и не стал. Загар в сочетании с темно-каштановыми волосами, карими глазами и маленьким ростом придавал Томасу сходство с маленькой норовистой рыжей лошадкой. Джеймс вдруг понял, что ему хочется погладить Томаса по голове.
Но вместо него это сделал Мэттью.
– Мистер Фелл, – сказал Фэйрчайлд, – это Томас. Это Кристофер. Это Джейми.
– Джеймс, – поправил Джеймс.
– Вам совершенно не о чем беспокоиться, – с непоколебимой уверенностью в голосе продолжал Мэттью. – Точнее, стоит беспокоиться о том, что мы все оказались в заложниках у бесчувственных демоноборцев, которые и в грош не ставят все то, что в этой жизни по-настоящему важно. Но беспокоиться о взрывах нет ни малейшей причины, потому что никаких взрывов я больше не допущу.
– Это все, что я хотел от вас услышать, – заметил Рагнор Фелл. – И вы могли бы обойтись гораздо меньшим количеством слов.
Он развернулся и ушел, даже спиной излучая крайнее раздражение.
– Он был зеленый! – прошептал Томас.
– Определенно, – сухо подтвердил Мэттью.
– Определенно? – бодро переспросил Кристофер. – А я и не заметил.
Томас печально глянул на кузена.
Фэйрчайлд с потрясающим равнодушием его проигнорировал.
– А мне понравился уникальный цвет нашего преподавателя. Он напомнил мне о зеленых гвоздиках, которые в подражание Оскару Уайльду носят его последователи. По-моему, один из актеров в его… м-м… в одной из его пьес носил на сцене зеленую гвоздику.
– Это было в «Веере леди Уиндермир», – подсказал Джеймс.
Мэттью явно рисовался, старался показаться особенным, не таким, как все. Но у Джеймса просто не было на это времени.
Фэйрчайлд вернул на лицо улыбку. Джеймс без удивления заметил, что на него она не действует.
– Да, – ответил Мэттью. – Конечно. Джейми, как поклонник Оскара Уайльда…
– Эй, – донеслось откуда-то слева от Джеймса. – Вы, новички, уже битых пять минут тут толкуете, и единственная тема для разговора, которая пришла вам в голову, – простец, брошенный в тюрьму за непристойное поведение?
– Так ты тоже знаешь Оскара Уайльда, Аластор? – спросил Мэттью.
Джеймс посмотрел на высокого парня, выше их всех и явно старше. Волосы у него были светлые, а брови – темные, четко очерченные, словно два густых мазка черной краски.
Стало быть, это и есть Аластор Карстерс, брат лучшей подруги Люси, с которым отец предлагал Джеймсу подружиться. Почему-то Джеймс представлял себе кого-то более приветливого, похожего на Корделию.
Хотя, может, Аластор был бы настроен более дружелюбно, не застань он Джеймса в компании заносчивого Мэттью.
– Я знаю многих преступников из числа простецов, – холодным тоном заявил Аластор Карстерс. – Я читаю газеты простецов, ищу в их новостях признаки демонической активности. Но читать еще и пьесы мне как-то в голову не пришло, знаешь ли.
Двое его спутников согласно кивнули в знак солидарности.
Мэттью глянул на их лица и расхохотался.
– Ну конечно. Что проку в драматургии для таких скучных людишек, напрочь лишенных воображения? Да и в живописи или в танце… в чем угодно из того, что делает жизнь интересной! Все-таки какое несказанное счастье – угодить в эту промозглую школу, где мне будут капать на мозги, пока они не усохнут до размеров ваших!
Он похлопал Аластора Карстерса по руке. Джеймс поразился, что тот не заехал тут же Фэйрчайлду в челюсть.
Томас пялился на Аластора с точно такой же паникой во взгляде.
– Валите отсюда, – попросил Мэттью. – Ну же. Мы с Джейми просто болтали.
Аластор рассмеялся. Смех его звучал обиднее, чем самое злое и резкое слово.
– Эх ты, малолетка. Я всего-то хотел объяснить тебе, как мы живем тут, в Академии. Если ты настолько туп, что не слушаешь добрых советов, я в этом не виноват. Ну да у тебя хоть язык имеется, в отличие от вот этого.
Карстерс повернулся и сверкнул глазами на Джеймса. Такой поворот событий настолько встревожил и удивил мальчика – он же еще вообще ничего не сделал! – что он просто уставился на Карстерса с открытым ртом.
– Да-да, ты, парень со странными глазами, – подтвердил Аластор. – На что таращимся?
– Я… – он не мог выдавить ни слова. – Я…
Глаза у него действительно странные, это Джеймс знал. На самом деле очки ему не требовались – разве только для чтения, – но он все равно носил их постоянно, чтобы прятать за ними глаза. Джеймс почувствовал, что краснеет. Голос Аластора стал таким же резким, как и смех.
– Как тебя зовут?
– Э-э-эрондейл, – пробормотал Джеймс.
– Ангелом клянусь, у него и вправду глаза ужасные, – заметил какой-то мальчик, стоявший справа от Карстерса.
Аластор снова рассмеялся, на этот раз гораздо веселее.
– Желтые. Точь-в-точь как у козла.
– Я не…
– Да ты не напрягайся, козлик, – отмахнулся Аластор. – Не говори ничего, не надо. Просто подумай о том, не пора ли тебе с дружками перестать сходить с ума по простецам и снизойти до таких мелочей, как борьба с демонами, например, ну или там соблюдение Закона, – раз уж вы все равно здесь? Как ты считаешь?
Он развернулся и пошел дальше по двору, сопровождаемый смехом своих спутников. Джеймс слышал, как по толпе студентов, словно рябь от брошенного в воду камня, разлетается это ужасное слово. И хохот.
Козлик. Козлик. Козлик.
Мэттью тоже рассмеялся.
– Ну и что…
– Спасибо огромное, что втянул меня в это, – выплюнул Джеймс.
Развернувшись на пятках, он поспешил убраться подальше от этих «друзей», которых так надеялся найти в Академии. Новое его прозвище летело за ним по пятам.
