–Зато у тебя есть такое сокровище, – говорю я очень тихо и глажу ребенка по головке.
Анне внезапно удается взять себя в руки.
–Да, Санни, ты права. Я нисколько не жалею, что теперь у меня нет времени сделать маникюр или педикюр. Раньше моя жизнь была совершенно бесцельной, Санни. Беготня по магазинам, тренажерные залы – все это теряет смысл, когда у тебя есть ребенок.
Я улыбаюсь Анне и снова поворачиваюсь к Джейкобу, который отчаянно силится удержать головку. Он совсем успокоился и молча рассматривает комнату поверх моего плеча.
– Господи, – говорит Анна, – он первый раз за весь день перестал хныкать. Наверное, ты ему нравишься, Санни.
Она протягивает руку и берет с дивана полупустую пачку шоколадного печенья. Положив в рот пару печений, протягивает пакет мне:
–Хочешь штучку?
Изо рта у Анны вылетает несколько шоколадных крошек.
–Нет, спасибо, – отказываюсь я, надувая щеки. – Я недавно поела.
–Недавно – это когда? В прошлом месяце?
У Анны изо рта вылетает еще несколько крошек. Я не могу скрыть, что обиделась на ее слова, и Анна смущается.
–Прости, Санни, я не имела в виду ничего плохого. Просто не хочу, чтобы ты зациклилась на этой своей диете. Неужели не можешь съесть хотя бы одно печенье? Оно ведь не убьет тебя, в конце-то концов.
–Одного печенья мне не хватит, – отвечаю я, прижимаясь щекой к головке Джейкоба.
Ребенок затих, опустив голову на мое плечо.
–По-моему, он заснул, – говорю я шепотом.
Анна поднимается с дивана и, осторожно забрав у меня сына, привычно укладывает его обратно в кроватку. Мы садимся на диван, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить малыша.
–Как у тебя с личной жизнью? – спрашивает Анна и берет еще одно печенье. – Есть кто-нибудь на примете?
–Есть кое-кто. – Я киваю, пожав плечами.
–Молодец. – Заметив у себя на брюках пятно, похожее на след от томатного сока, Анна начинает оттирать его пальцем. Немного помолчав, поворачивается ко мне и добавляет: – Ты прекрасно выглядишь, Санни. Честное слово. Только не надо больше худеть.
– Обещаю, – отвечаю я с улыбкой, надеясь, что мы не будем продолжать этот разговор.
–Не надо быть совсем худой, – продолжает Анна. – Черт побери, я тебя почти не узнаю!
–Если я похудела, это еще не значит, что я стала другой. Я просто стала иначе относиться к еде. Я хочу быть здоровой, только и всего.
–Когда человек помешан на диетах, в этом нет ничего здорового. Такие люди очень быстро утомляют, а мужчинам не нравятся женщины, которые говорят и думают только о еде.
Может, Анна действительно хочет как лучше? Может, она устала, и только поэтому ее слова звучат неприветливо и даже зло? Или ее раздражает тот факт, что в данный момент она не самая привлекательная женщина из находящихся в комнате? Она привыкла выглядеть великолепно, а я привыкла выглядеть ужасно, поэтому мы обе находимся сейчас не в своей тарелке. Нам обеим приходится привыкать к новой роли, что совсем непросто. Не стоит ли нам обеим присмотреться к ситуации повнимательнее?
–Давай сходим в парк на следующей неделе? Погуляем вместе, если погода не испортится, – предлагаю я, взяв с дивана свою сумку, и иду в коридор.
–Можно, – отвечает Анна.
Я снова замечаю в ее глазах слезы. Анна открывает мне дверь и ждет, когда я выйду. Я выхожу и замечаю Мартина, который подъезжает к дому на своей служебной «ауди». Мартин машет мне рукой, а я машу в ответ. Анна отворачивается.
–Ух ты! Санни! – кричит Мартин, выбравшись из автомобиля. – Классно выглядишь! Все ходишь в тренажерный зал? Ты в отличной форме!
–Спасибо, Мартин. Рада тебя видеть, – отвечаю я, смущенно подставляя щеку для поцелуя. – Джейкоб у вас такой милашка! Просто красавчик.
Я говорю торопливо, чтобы не дать Мартину продолжить разговор о моей внешности.
–Ну еще бы не красавчик! – подхватывает он с улыбкой и подмигивает мне. – Весь в отца! Настоящий великан, а какой обжора! Они на пару меня просто объедают! – Мартин кивает в сторону Анны и хохочет. – Честное слово, Санни, ты бы сводила мою женушку в спортивный клуб, заставила бы ее позаниматься хоть немного.
Он снова хохочет от всей души, но тут из глубины дома раздается плач Джейкоба. Мартин машет мне на прощание рукой и пробегает мимо Анны в дом, чтобы взглянуть, как там дела у его сына и наследника.
–Он пошутил, – говорю я Анне, обняв ее на прощание.
–Как бы не так, черт подери, – отвечает она тихо.
Я не хочу, чтобы Мартин обижал Анну, ссылаясь на меня. Я просто хочу быть стройной. Для самой себя, не для кого-нибудь. Я не хочу причинять людям боль. Не хочу, чтобы другие люди чувствовали то, что чувствовала я, когда была толстой.
Конечно, я согласна, что всем – и мне, и Мартину, и Анне – требуется какое-то общее определение слова «привлекательный», не зависящее от внешнего вида. Не может быть, чтобы все мечтали и стремились только к одному – к десятому размеру одежды, к идеальному размеру. Идеал не может определяться объемом талии. Какой размер одежды носила мать Тереза? Хотя нет, это плохой пример, потому что мать Тереза была очень худой. А как насчет святой Девы Марии? Даже если предположить, будто до непорочного зачатия она и носила десятый размер, где гарантии, что во время беременности и после родов Богоматерь не набрала пару килограммов? Кто знает, какой ее увидели трое волхвов?
И разве не странно, что злополучный десятый размер требуется только от женщин? Есть ли у мужчин свой идеальный размер, или в их случае действуют другие критерии?
По крайней мере женщинам образ Идеального Размера нужен скорее для души, чем для тела. Мы нуждаемся в некоей цели, в стремлении к чему-то совершенному, а когда достигаем идеала, чувствуем себя вознагражденными. Нам недостаточно просто сходить к пластическому хирургу и купить новинку от месье Армани или мистера Кляйна.
Кэгни Джеймс смотрит на фотографию юной особы, похожей на двадцатилетнюю Грейс Келли. Снимок сделан на побережье Карибского моря. Девушка сидит на борту яхты. Ветер играет с ее волосами, а она загораживает глаза от слепящего солнца. У нее за спиной в отдалении виден пустынный пляж. Кэгни как завороженный смотрит на снимок. Именно об этом он всегда мечтал. Не о женщине, конечно, а о таком пустынном пляже, о яхте, об уединении и покое. Однако его глаза невольно обращаются к стройным ногам девушки и ее рубашке, завязанной под грудью. Она кокетливо вытянула ноги в сторону фотографа, и Кэгни вспоминает, почему он, собственно, держит в руках этот снимок. Кэгни бросает фотографию на стол, словно она обожгла ему пальцы.
