«Возрастные собаки Чикаго» — это некоммерческая организация, которую основали Шерил и ее покойный муж, спасая собак из приютов для животных или принимая брошенных, от которых семьи имели наглость отказаться, когда их домашний любимец стал слишком стар для них.
Не заставляйте меня начинать. Я реву не часто, но это происходит каждый раз, когда пожилую собаку бросают хозяева под тем или иным ужасным предлогом.
Как можно бросить того, кто любил тебя безоговорочно?
С тех пор как умер муж Шерил, здание начало ветшать, и, к сожалению, большинство людей по-прежнему предпочитают покупать щенков, а не усыновлять пожилых животных. Пожертвований почти нет, они едва позволяют держать двери открытыми и поддерживать еду в мисках собак.
Мой брат Райан — наш самый большой жертвователь, и думаю, что это потому, что он чувствует себя виноватым, что я не могу взять ни одного из них домой.
Я бы проводила здесь все свое время, если бы могла, но, к сожалению, это не оплачивает счета. Не то чтобы у меня их было много, я даже не плачу за квартиру. Но когда перееду, мне нужно сохранить оплачиваемую работу, чтобы сводить концы с концами.
— Серьезно, Стиви, иди развлекайся! — Шерил занимает место за стойкой регистрации, водружает очки на нос и начинает перебирать кучу счетов, на которые, боюсь, у нее не хватит денег.
Говорю ли я Шерил, что моя версия веселья — это надеть свои самые удобные штаны и лечь на диван смотреть фильмы, поскольку Райан играет в выездной серии, а Инди на свидании со своим парнем? Нет, я держу этот маленький факт при себе. Я позволяю ей думать, что она живет опосредованно через меня, но, честно говоря, у Шерил, вероятно, более захватывающая жизнь, чем у меня.
Или нет? Ведь всего неделю назад у меня был лучший секс в моей жизни с самым отъявленным засранцем в НХЛ.
— Увидимся завтра, — я машу Шерил рукой, прежде чем выскочить из приюта.
Возвращаясь в квартиру, достаю свой телефон и проверяю счет игры «Рэпторс». У них было редкое послеобеденное время для старта игры, и я странным образом увлеклась хоккеем с тех пор, как меньше двух месяцев назад начала летать с командой.
Первый заголовок — это победный счет 4:2 в матче с «Анахаймом».
Под вторым заголовком — лицо Зандерса с потрясающей женщиной рядом с ним, которые вместе выходят из арены.
Это уже четвертая игра «Чикаго Рэпторс» с тех пор, как мы вернулись в город, и это четвертая женщина, с которой он был запечатлен.
Ничего удивительного.
Я знала, на что подписалась, когда связалась с ним в тот вечер в Вашингтоне, и я бы не сказала, что ревную из-за этого.
Ладно, это ложь. Я ревную, но только потому, что не могу перестать думать о той ночи. Это было так хорошо и так необходимо, и я была права — мой вибратор с тех пор ни черта мне не помогает.
Слова Зандерса звучат в моей голове всю неделю. «Потому что одного раза мне точно не хватило». Я тоже не думаю, что этого было достаточно для меня, но это не меняет того факта, что это не может повториться. И я ни за что на свете не смогу стать его дорожной шлюхой. Не знаю, почему он вообще предложил это. За ним охотятся женщины в каждом городе, который мы посещаем, и, очевидно, в том числе и в том, где мы живем.
Все больше заголовков о Зандерсе и драке, которую он устроил сегодня во время игры, о штрафе, который он должен заплатить за то, что ударил своего противника слишком сильно и слишком грязно, и еще больше о репутации, которую он носит как почетный знак — репутации, которую я терпеть не могу.
Запихнув телефон в сумку, я поднимаюсь на лифте в свою квартиру в тишине. Ну, тишина за исключением звуков пианино, исполняющего серенаду в металлической коробке. Уверена, что соседи Райана не раз задавались вопросом, действительно ли я здесь живу, когда я приходила в своих мешковатых фланелевых рубашках и не очень чистых кроссовках, покрытая собачьей шерстью, с волосами в большом кудрявом беспорядке.
Когда добираюсь до квартиры, я нахожу конверт, висящий на входной двери Райана, с номером квартиры, напечатанным на внешней стороне. Я снимаю скотч, отпираю дверь и бросаю ключи на консольный столик внутри.
Сняв обувь, присаживаюсь у кухонного острова и открываю конверт. В нем несколько забавных конфет, завернутых в индивидуальную упаковку, а также письмо.
Привет, соседи,
У нас есть трехлетняя дочь, которая не смогла отпраздновать Хэллоуин с папой, потому что он был в командировке. Мы планируем компенсировать это сегодня вечером, отправившись от двери к двери за угощением.
Если вы хотите принять участие и сделать вечер нашей дочери приятным, пожалуйста, оставьте свет у вашей входной двери включенным, и мы придем к вам между 6 и 7 часами вечера. Если нет, не беспокойтесь! Мы надеемся, что вместо этого вы насладитесь конфетами!
От ваших соседей,
— Мэддисонов
Это, возможно, самое милое, о чем я когда-либо слышала. Мы летели из Филадельфии в Буффало в ночь на Хэллоуин, поэтому я точно знаю, о какой рабочей поездке идет речь в этой записке.
Часть меня хочет выключить наружный свет, потому что, насколько я знаю, Мэддисон не знает, что я живу в их доме, и, возможно, я смогу еще немного помешать ему узнать, кто мой брат. Но больше всего я хочу убедиться, что его дочь хорошо проведет Хэллоуин, и у нее будет много остановок, чтобы повеселится и угоститься.
Следующий час или около того я провожу на диване, бездумно выбирая, что бы посмотреть, когда слышу тихий стук. Быстро вскакивая с дивана, я достаю конфеты из конверта и открываю входную дверь.
Самая милая маленькая девочка с яркими изумрудными глазами и дикими темными волосами стоит по другую сторону, с корзинкой в форме тыквы в руке. Ее пышное желтое платье точно говорит мне, кто она, а роза, вышитая на ее атласных перчатках, подтверждает это.
— Сладость или гадость?
— Ты, должно быть, Белль, — я наклоняюсь, чтобы оказаться с девочкой на уровне глаз, и наблюдаю, как глубокие ямочки на ее щеках еще больше погружаются в фарфоровую кожу от улыбки.
— Стиви?
Я поднимаю голову на голос Мэддисон и вижу в коридоре взрослых людей, в основном мужчин, одетых как диснеевские принцессы.
— Ты живешь здесь? — спрашивает Мэддисон с искренним любопытством, хотя на нем светло-голубое платье с пышными рукавами, украшенное черным колье, так что мне трудно не рассмеяться в ответ.
— Стиви? — Женщина, одетая как Ариэль, поворачивается, чтобы спросить его. Судя по рыжим волосам и фотографиям, которые я видела в интернете, это его жена, Логан. — Как… — она разводит руки в стороны, как будто это крылья самолета, и Мэддисон многозначительно шевелит бровями, кивая в подтверждение.
— Понятно, — добавляет Логан со знающей улыбкой и еще более понимающим тоном.
Очевидно, Мэддисон рассказал ей о Зандерсе и обо мне.
Говоря о защитнике, все взгляды устремляются на заднюю часть группы, где стоит огромный мужчина с черными татуировками и золотыми украшениями, одетый в льдисто-голубое блестящее платье и длинный белокурый парик с косами.
— Привет, — ухмыляется Зандерс, его глаза прикованы к моим.
Я пытаюсь сдержать смех, правда пытаюсь, но этот человек, который известен как самый большой плейбой в городе и, вероятно, имеет больше врагов, чем поклонников, одет в то, что должно быть платьем в пол, хотя оно достает ему чуть ниже колен.
Но он надел это в субботу вечером в середине ноября, чтобы убедиться, что дочь его лучшего друга хорошо проведет Хэллоуин.
И этот милый поступок — последнее, чего я ожидала от печально известного всеми ненавистного хоккеиста.
— Ты жила здесь все это время? — Вопрос Мэддисон возвращает меня к реальности, и я понимаю, что была права. Зандерс не сказал ему, что я его соседка.
— Переехала в конце августа.
Логан снова поворачивается к Зандерсу.
— Так вот почему ты больше не пользуешься лифтом в пентхаусе.
— Ло… — Глаза Зандерса широко раскрыты, его голос суров в предупреждении, он пытается остановить жену своего лучшего друга, прежде чем та окончательно бросит его под автобус.
