— О моем покое? Кому ты служишь, Огден? Мне? Или, может быть, моему сыну? Вы сговорились за моей спиной?
Он качал головой так, что можно было ожидать, что она отвалится:
— Что вы, мой господин! Господин Невий ни о чем не просил меня. Ни единым словом. Я лишь пекся…
— О собственной заднице. Ты совершил ошибку — не уследил. Ты совершил глупость — умолчал, хотя дело касалось принца Эквина. Теперь прикрываешься заботой о высоком доме!
Я поднялся, толкнул кресло и отступил назад, подальше от Огдена, но тот полз за мной, энергично работая локтями, и пытался ухватиться за край мантии.
— Я виноват, ваше сиятельство. Во всем виноват. Но я никак не мог допустить, чтобы вы, мой господин, и господин Невий поссорились из-за какой-то девки. Из-за рабыни.
Я сжал зубы так, что они едва не крошились:
— Поднимись.
Он покачал головой:
— Не поднимусь, мой господин. Без вашего прощения не поднимусь.
Я уже не сдерживался. Сгреб его за шкирку, поднял на ноги одним рывком и прижал к стене:
— Эта рабыня, эта девка носит моего ребенка. И если я счел ее достойной, значит, и ты не смеешь говорить о ней подобным образом.
Я не удержался, и все же приложил его о стену. Тут же отдернул руку, чтобы не соблазниться вновь. Инстинктивно вытер ладонь о мантию, будто запачкался. Огден не достоин таких жестов. Он сполз по стене и снова ухнулся на колени:
— Прощения, мой господин. Об одном прошу — о прощении. Не из корысти. Ни по злому умыслу… Ваше сиятельство! Из любви к вашему высокому дому. Клянусь!
— Замолчи!
Это напоминало отвратительный спектакль. Он твердил одно и то же. Я отвернулся, чтобы не видеть его, пошел к окну. Но слышал, что Огден ползет следом. Ткань шуршала по полу, будто какая-то тварь копошилась в песке.
— Мой господин! Я умру вдали от вас. Я ничто без этого дома. Я родился здесь. Я вырос здесь. Я всю свою жизнь посвятил служению вашему сиятельству. Я свободен по рождению, но я ваш самый верный раб. Самый преданный из всех. Я оступился, мой господин, совершил ошибку. Но из одного лишь желания сохранить мир в этом доме. Не прогоните!
Я все же повернулся:
— Мир? Ты в уме, Огден? Поднимись, имей достоинство.
Он, наконец, поднялся. С трудом, с усилием. Сгорбился, поджал руки, опустил голову. Молчал.
— Отвечай: как и где принц Эквин увидел мою рабыню?
Он опустил голову:
— В покоях господина Невия. Господин Невий нарочно отослал меня. Я и подумать не мог, что он способен нарушить ваш запрет и взять рабыню из вашего тотуса. Прежде такого никогда не было. Я виноват, мой господин, я не уследил. Это моя вина.
Он согнулся дугой, выглядел таким жалким, что на него было противно смотреть. Не думал, что Огден способен так унижаться. Пусть даже передо мной. Теперь я смотрел на него совсем иными глазами.
— Что было дальше?
— Она сбежала, мой господин. Прямо из покоев. А после я сказал господину Невию, что рабыня больна. Чтобы уберечь. — Он покачал головой: — Она не пострадала, ваше сиятельство. — Голос был едва различим, а последнее слово осталось лишь немым шевелением губ.
Я кивал, глядя, как цветные огни лаанских светильников отражаются в лысеющей макушке Огдена. Нежно-розовой, как сырая капанга.
— Это был подарок, Огден. Подарок моего сына принцу Эквину. Его высочество лишился подарка, но не пожелал об этом забыть. Он требует эту рабыню. А я был вынужден категорично отказать, как ты понимаешь.
Огден решительно поднял голову и, наконец, открыто посмотрел мне в лицо.
— Мой господин, дайте мне шанс доказать, что я ваш самый преданный слуга.
Я молчал. Расчет Невия не оправдался — это радовало. Но это казалось сущей мелочью в сравнении с оскорблением, нанесенным наследному принцу моим домом. Огден не мог этого не понимать. Хоть все это и носило скрытый и весьма личный характер
Огден… Меньше всего я ждал от него подобных промахов. Он был частью этого дома, человеком, на которого я привык полагаться. Управляющие высоких домов — это целые династии, преданные своим домам из поколения в поколение. Это больше, чем слуги. Выставить одного и тут же заменить другим — не так уж просто. Но у меня был подходящий человек — сын старого управляющего Вария. Отец все еще не оставлял ему своего места, и его таланты пропадали даром. Это лучшее решение. Хотя Варий говорит, что битый пес преданнее небитого… Я в этом не уверен. Битый пес — всего лишь битый пес.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты получишь шанс загладить свою вину. Но за стенами этого дома.
Огден мертвенно побледнел, казался застывшим, как статуя:
— Сжальтесь, господин. Вы не найдете слуги преданнее, — голос был тихий, жалкий. Он уже просто бубнил себе под нос.
— Завтра утром тебя уже не должно быть в моем доме. Ты лишаешься жалования за истекший месяц. Ты отыщешь похожую рабыню для принца Эквина и выкупишь ее за свой счет. Где ты ее найдешь, и какова будет цена — меня не интересует. Я даю тебе на это месяц.
— И вы перемените решение, ваше сиятельство?
— Я позволю тебе остаться в Сердце Империи.
Огден поклонился. Молчал. Стоял на том же месте, не в силах уйти. Истерика миновала, наступило оцепенение.
Я отвернулся к окну:
— Я больше не задерживаю тебя, Огден.
— Благодарю, мой господин.
Я слышал лишь шаги. Усталые, обреченные. Не хотел смотреть в его сгорбленную спину, видеть поникшую голову. Я не представлял этот дом без Огдена. Но я и не представлял, что он способен действовать за моей спиной. Осталось лишь выслушать Лелию, чтобы понять, как именно все произошло.
Глава 29
Я рассказала все. Все, что только сумела вспомнить. Мне казалось, я сохранила в памяти все до мелочей, но на деле, перебирала лишь детали. Незначительные маяки, за которые цеплялась память. Звуки, запахи, собственный страх. Отчетливо помнила руки принца Эквина — они оказались самым осязаемым кошмаром. Сковывающий холод, там, под потолком. И об угрозах Огдена. Вот здесь я помнила почти дословно. И чувствовала какое-то пугающее удовлетворение, глядя, как с каждым словом мрачнело лицо Квинта. Управляющий представлялся мне гвоздем, а мои слова — тяжелым молотом. С каждым ударом гвоздь засаживало глубже и глубже, пока шляпка не сровнялась с поверхностью. Я очень жалела, что не могла сделать это собственными руками.
Я не верила, что больше не увижу паука. Я уже привыкла опасаться его, он будто стал злобной химерой этого дома. Привыкла к его невыразительному лицу, крапчатым глазам. Его даже не хватало, потому что ненависть к управляющему отвлекала от разрушительных мыслей. Невероятно признать, но он оказывался почти нужен.
Слова Невия не выходили у меня из головы. Вот уже три дня они неотступно преследовали меня, лишали сна. Я засыпала, но забывалась лишь наполовину. Другая моя половина упрямо бодрствовала и бесконечно думала. Если бы знать… Я надеялась, что этот выродок солгал, но Гаар лишь подтвердила его ужасные слова, когда я решилась, наконец, поделиться с ней.
— Да, я слышала о таком.
Простая фраза, но прозвучало так, что у меня внутри все перевернулось. Я до последнего надеялась на ложь.
— Почему ты мне ничего не сказала с самого начала?
Гаар лишь опустила голову:
— Зачем? Чтобы лишний раз расстроить?
Я молчала. Она, в сущности, была совершенно права. Эти слова могли лишь расстроить, ничего больше. Могла ли я хоть как-то повлиять на ситуацию?
Гаар улыбнулась, ободряюще взяла меня за руку:
— Но еще ведь ничего не известно. Может, ничего и не решено. Тебе все завидуют. Слышала бы ты, что говорят в тотусе! Тем более теперь.
— Теперь?
Гаар кивнула:
— Кто-то проболтался. Вана от злости избила одну из девушек, а Полита часа два истерила в саду. Я отовсюду слышала ее вопли. Так ей и надо. Хорошо, что ты не знаешь, чего она тебе желала. В жизни таких гадостей не слышала. Пусть захлебнется своей злостью.
