них нет «свойств бессмертия, связанных с гением»35. Эта формулировка идеальна. Следовательно, Фрейд должен был создать совершенно новую семью – психоаналитическое движение, – которое стало бы его особым проводником к бессмертию. Когда он умрет, гений этого двигателя обеспечит бы ему вечную память и, следовательно, вечную жизнь в умах людей и в результатах его работы на земле.
Но теперь возникает проблема causa sui гения. При обычном эдипальном проекте человек усваивает родителей и суперэго, которое они воплощают, то есть культуру в целом. Но гений не может этого сделать, потому что его проект уникален; его нельзя заполнить родителями или культурой. Он создан именно путем отказа от родителей, отказа от того, что они представляют, и даже от собственных конкретных личностей – по крайней мере, в фантазиях, – поскольку в них, похоже, нет ничего, что привело бы к гениальности. Здесь мы видим, откуда гений получает дополнительное бремя вины: он отрекся от отца как духовно, так и физически. Этот поступок причиняет ему дополнительное беспокойство: теперь он уязвим, так как ему не на кого опереться. Он один в своей свободе. Вина – это функция страха, как сказал Ранк.
Поэтому неудивительно, что Фрейд был бы особенно чувствителен к идее отцеубийства. Мы можем себе представить, что убийство отца было бы для него сложным символом, включающим тяжелую вину за то, что он остался один и уязвим, нападение на его идентичность как отца, на психоаналитическое движение как на его проводника причинно-следственной связи и, следовательно, на его бессмертие. Одним словом, отцеубийство означало бы его ничтожность как существа. Именно на такую интерпретацию указывают эпизоды обморока. Годы около 1912 года были временем, когда будущее психоаналитического движения сформировалось в реальную проблему. Фрейд искал наследника, и именно Юнг должен был стать «сыном», которого он с гордостью выбрал своим духовным преемником и который должен был обеспечить успех и развитие психоанализа. Фрейд буквально нагружал Юнга своими надеждами и ожиданиями, настолько тот был значим в жизненном плане Фрейда36. Таким образом, мы можем понять, насколько логичным является тот факт, что отступничество Юнга само по себе вызовет сложный символ отцеубийства и будет означать смерть Фрейда37.
Неудивительно, что в случае первого обморока Фрейд обвинил Юнга в «желании ему смерти» и в том, что Юнг чувствовал себя совершенно невиновным. Он говорит, что он «был более чем удивлен этой интерпретацией»38. Для него это были фантазии Фрейда, но фантазии большой интенсивности, «настолько сильные, что, очевидно, они могли вызвать его обморок». Во втором случае Юнг говорит, что вся атмосфера была очень напряженной; какие бы другие причины ни способствовали обмороку Фрейда, очевидно, что снова сыграла роль мысль об отцеубийстве. Фактически, атмосфера соперничества витала на протяжении всей встречи. Это была стратегическая встреча, полная возможностей для разногласий в психоаналитических рядах. Джонс сообщил об этом в своем взгляде на обмороки 1912 года:
… когда мы заканчивали обед… [Фрейд] начал упрекать двух швейцарцев, Юнга и Риклина, за то, что они писали статьи, разъясняющие психоанализ в швейцарских периодических изданиях, без упоминания его имени. Юнг ответил, что они считали это ненужным, поскольку всем и так это было хорошо известно, но Фрейд уже почувствовал первые признаки разногласий, которые должны были проявиться год спустя. Он упорствовал, и я помню, подумал, что он принимает этот вопрос скорее лично. Внезапно, к нашему ужасу, он упал в обморок39.
Юнг вряд ли убедителен в своих изящных отрицаниях соперничества с Фрейдом, в своих неискренних объяснениях, почему швейцарцы не упоминают имя Фрейда. Даже в своем отрицании своего желания смерти Фрейду, в котором последний был твердо уверен, он ясно показывает свою конкурентоспособность.
Почему я должен хотеть его смерти? Я пришел учиться. Он не стоял у меня на пути; он был в Вене, я был в Цюрихе40.
С одной стороны, Юнг признает, что находится с Фрейдом в отношениях ученик – учитель; с другой стороны – пытается доказать, что стоит с учителем на равных и сам по себе чего-то стоит. Фрейд наверняка чувствовал угрозу своему главенству, которая фактически была бы для него актом сыновей измены41. Юнг отклонялся от линии Фрейда, угрожая соперничеством со швейцарской ветвью психоанализа. Что тогда будет с «отцом», и всем, за чем он стоял? Дело в том, что Фрейд упал в обморок в тот самый момент, когда Юнг говорил о приоритете Аменхотепа IV в создании новой египетской религии. Это поставило под угрозу миссионерскую работу всей жизни Фрейда. У Фрейда в кабинете для консультаций, в его самой сокровенной святыне, на видном месте висела фотография Сфинкса и пирамид. Для него это не было ни романтическим образом, ни археологическим хобби. Египет хранил в себе все таинственное и темное прошлое человечества, которое психоанализ должен был расшифровать42. Розен говорил, что существует прямая связь между психоанализом двадцатого века и древней египтологией, между Аменхотепом, который стирает имя своего отца со стел, и Юнгом, делающим то же самое в Цюрихе. Юнг нападал на бессмертие Фрейда.
Однако, это было нападением в глазах Фрейда, но не обязательно в глазах Юнга. Его разговор о телах из торфяников, во время которого случился первый обморок, вполне мог отражать экзистенциальные тревоги, чистые и простые. Юнг был очарован идеей смерти. Мы можем хорошо представить себе его в молодости, столь же обеспокоенного путешествием в Америку. Он размышлял над проблемой трупов в присутствии человека, на которого он ровнялся, потому что хотел передать что-то, что очаровало его, другому мыслителю, который мог бы размышлять вместе с ним. Возможно, он захотел бы добавить свое собственное понимание тайны тела, смерти и судьбы. С другой стороны, Эрих Фромм (которого сложно назвать поклонником Юнга) определил его личность как некрофильскую. На основании одного из снов Юнга во время его разрыва с Фрейдом Фромм выссказал мнение, что у Юнга было бессознательное желание смерти Фрейда43.
Тем не менее, все эти предположения не имеют смысла, потому что мы говорим о представлениях и проблемах самого Фрейда. С этой точки зрения в случае с первым обмороком стоит отметить такую важную вещь, что разговоры о мумиях возникли из-за замешательства Юнга по поводу трупов. Таким образом, тревоги Фрейда в обоих случаях связаны с одними и теми же темами Египта и изгнанием отца. Кроме того, важно отметить, что в то историческое путешествие Юнг был приглашен за собственные работы и не обязательно из-за его связи с Фрейдом; он был его неприкрытым и буквальным конкурентом.
