– от детства до зрелости. Здесь мы должны вспомнить нашу дискуссию в третьей главе, где мы увидели, что основная задача, которую человек сам себе ставит, – это попытка стать отцом самому себе – то, что Браун так хорошо называет «эдипальным проектом». Страсть к
causa sui – полная энергии фантазия, которая покрывает грохот фундаментальной тварности человека, или то, что мы теперь можем более точно назвать, его безнадежной нехваткой подлинного сосредоточения на собственных силах, чтобы обеспечить победу всей его жизни. Ни одно существо не может обеспечить это, а человек может лишь попытаться приблизиться к этому в своей фантазии. Амбивалентность проекта
causa sui основана на постоянно существующей угрозе реальности, которая проглядывает сквозь нее. Каждый человек подозревает, что он беспомощен и бессилен, но должен протестовать против этого. Отцы и матери всегда отбрасывают тень. В чем же заключается проблема уступки? Она представляет собой не что иное, как отказ от проекта
causa sui, глубочайшее, полнейшее эмоциональное признания того, что у нас нет внутренней силы, нет энергии вынести избыток опыта. Уступить – значит признать, что поддержка должна исходить извне, и что оправдание для жизни должно исходить от некоей паутины самопревосхождения, в которой человек соглашается быть отстраненным – как ребенок с остекленевшими глазами в качающейся колыбели, находящийся в зависимом восхищении от бормочущей матерью.
Если понятие causa sui – это ложь, которую слишком трудно признать, потому что она погружает человека обратно в колыбель, то это ложь, которая должна взять свое, когда кто-то пытается избежать реальности. Так мы подходим к самой сути нашего обсуждения характера Фрейда. Теперь мы можем говорить акцентировано о его разработке собственного проекта causa sui, и мы можем связать это с его абсолютным отрицанием угрожающей реальности. Я имею в виду, конечно, два случая, когда Фрейд потерял сознание. В этих случаях обморок представляет собой окончательное отрицание – отказ или неспособность сохранять сознание перед лицом угрозы. Два случая, когда великий человек теряет полный контроль над собой, должны содержать некоторые важные сведения о самой сути его жизненной проблемы. К счастью, у нас есть сообщения Юнга об обоих инцидентах, и я хотел бы процитировать их полностью.
Первый обморок произошел в Бремене в 1909 году, когда Фрейд и Юнг направлялись в Соединенные Штаты, чтобы читать лекции о своей работе. Юнг говорит, что этот инцидент был спровоцирован – косвенно – его интересом к «трупам в торфяных болотах»:
Я знал, что в некоторых районах Северной Германии можно найти так называемые трупы в торфяниках. Это тела доисторических людей, которые либо утонули в болотах, либо были похоронены там. В болотной воде, в которой лежат тела, содержится гуминовая кислота, которая поглощает кости и одновременно дубит кожу, так что она и волосы прекрасно сохраняются …
Прочитав об этих телах в торфяниках, я вспомнил о них, когда мы приехали в Бремен, но, немного запутавшись, перепутал их с мумиями в бременских свинцовых подвалах. Мой интерес действовал Фрейду на нервы. «Почему вы так обеспокоены этими телами?» – спросил он меня несколько раз. Все это его чрезвычайно раздражало, и во время одного такого разговора, когда мы ужинали вместе, он внезапно потерял сознание. После этого он сказал мне, что убежден, что вся эта болтовня о трупах означала, что я желал ему смерти31.
Второй случай обморока произошел в 1912 году во время особой стратегической встречи, на которую Фрейд и некоторые из его последователей собрались в Мюнхене. Вот отчет Юнга о произошедшем:
Кто-то перешел в разговоре к Аменхотепу IV (Эхнатону). Было высказано мнение, что в результате его негативного отношения к отцу он уничтожил надписи, сделанные отцом на стелах, и таким образом обратной стороной создания монотеистической религии оказался скрытый комплекс отца. Подобные вещи раздражали меня, и я пытался утверждать, что Аменхотеп был творческим и глубоко религиозным человеком, действия которого не могли быть объяснены личным сопротивлением отцу. Я сказал, что он с честью хранил память об отце, и его рвение к разрушению было направлено только против имени бога Амона, которого он повсюду уничтожал; оно и было высечено на стелах его отца Амон-хотепа. Более того, другие фараоны заменяли имена своих настоящих или божественных предков на памятниках и статуях, чувствуя, что они имеют право делать это, поскольку все они были воплощениями одного и того же бога. Тем не менее, я указал, что они не открыли ни новый стиль, ни новую религию.
В этот момент Фрейд соскользнул со стула в обмороке32.
Обмороки в связи с общей жизненной проблемой Фрейда
Внимательными исследователями жизни Фрейда было высказано немало трактовок значения этих обморочных эпизодов; Фрейд и Юнг дали свои собственные интерпретации. Я задерживаюсь на этом вопросе не только потому, что он может раскрыть проблему характера Фрейда, но и потому, что, как мне кажется, он лучше, чем что-либо подтверждает постфрейдистское понимание человека, которое мы изложили в первых пяти главах. Мы получаем наиболее ясное понимание, когда можем отражать абстракции в живом зеркале жизни великого человека.
Пол Розен[76] в блистательно интерпретировал основное значение этих обмороков. Как и Ранк, Розен понимал психоаналитическую направленность как отличительную сторону Фрейдовского causa sui. Это был его личный проводник для героизма, преодоления его уязвимости и человеческих ограничений. Как мы увидим в следующих главах, именно Ранк показал, что у настоящего гения есть огромная проблема, которой нет у других людей. В своей работе он должен обретать ценность как личность, а это значит, что его работа должна нести бремя его оправдания. Что значит «оправдание» для человека? Это значит преодолеть смерть, получив право на бессмертие. Гений повторяет нарциссическую инфляцию ребенка; он живет фантазией контроля над жизнью и смертью, над судьбой, заключенной в «теле» его работы. Уникальность гения также отсекает его корни. Он – явление, которое не было предвидено; у него, кажется, нет прослеживаемых обязательств перед качествами других. Он словно возник из природы, сам по себе. Можно сказать, что у него есть «самый чистый» проект causa sui: у него действительно нет семьи, он сам себе отец. Как отмечает Розен, Фрейд настолько сильно вырос за пределы своей биологической семьи, что неудивительно, что он предавался фантазиям о самосоздании: «Фрейд снова и снова возвращался к фантазии о том, чтобы быть воспитанным без отца»3334. Как говорит Розен, ты не можешь стать своим собственным отцом, пока у тебя не появятся собственные сыновья; и биологические сыновья не подходят для этого, потому что у
