Наступило воскресенье, 11 января 1976 года. К этому числу Лютцы прожили в доме номер 112 по Оушен-авеню двадцать четыре дня. Это был самый страшный день в их жизни.
Проснувшись утром, они обнаружили, что ветер и дождь, разбойно ворвавшись к ним в минувшую ночь, оставили дом в полнейшем беспорядке. Дождевой водой попортило стены, шторы, мебель и ковры в каждой комнате от первого до третьего этажа. Стекла в десяти окнах были разбиты, а в нескольких замки были погнуты так, что закрыть эти окна было уже невозможно. Замки в дверях швейной и игровой комнат были скручены, выбиты из металлических оправ и не подлежали восстановлению. Если бы семья и решилась переехать в другое место, то с этой идеей пришлось бы повременить, чтобы привести дом в порядок и обеспечить его безопасность.
Шкафы на кухне пропитались влагой и уродливо покоробились. Краска на углах почти каждого шкафа облупилась. Впрочем, Кэти пока не задумывалась об этих мелочах: она усердно собирала в ведро при помощи тряпки грязную воду, которой на плиточном полу кухни набралось по щиколотку.
Дэнни и Крис, прихватив два больших рулона бумажных полотенец, ходили из комнаты в комнату и вытирали стены. Когда мокрые пятна были слишком высоко и роста не хватало, они ставили небольшую кухонную лестницу. Мисси ходила следом за мальчиками, подбирая за ними использованные полотенца и бросая их в большой пластиковый мешок для мусора.
Джордж снял в доме все шторы и занавески. Некоторые можно было отстирать, и он отнес их вниз, в прачечную, находившуюся в подвале. Остальные он бросил кучей в столовой, которая пострадала от влаги меньше всего.
Все утро и весь день Лютцы, занимаясь каждый своим делом, были необычно молчаливы. Это стихийное бедствие, обрушившееся на них, лишь укрепило их в желании не покидать дом номер 112 по Оушен-авеню. Никто ничего не обсуждал, но Джордж, Кэти, Дэнни, Крис и Мисси Лютц были готовы сразиться с любой силой, естественной и сверхъестественной.
Даже Гарри проявил нечто, похожее на упорство. Маламут-полукровка, посаженный на поводок во дворе у будки, гордо выхаживал взад-вперед по грязи – хвост торчком, зубы обнажены. Он ворчал, издавал рычащие звуки откуда-то из глубины могучей грудной клетки, которые были явным предупреждением, что пес готов разорвать в клочки кого угодно и что угодно, если не признает их за своих. Время от времени Гарри останавливался и пристально смотрел в сторону эллинга, издавал вой, похожий на волчий, от которого мурашки бежали по спине всякого, кто жил на Оушен-авеню.
Закончив собирать промокшие занавески, Джордж принялся за ремонт окон. Вначале он нарезал тяжелые пластиковые листы, чтобы закрыть ими те окна, в которых были разбиты стекла, и прикрепил их белой липкой лентой к переплетам. Изнутри и снаружи смотрелось некрасиво, но, по крайней мере, этот пластик спасал от дождя, который все лил и лил.
Джордж и не догадывался, что произошло. Вместе со штормом температура поднялась выше нуля, поэтому множеству деревьев и кустов вдоль Оушен-авеню был нанесен серьезный ущерб. Как, впрочем, и на других улицах. На Саус-Айрленд-плейс, как видел Джордж, повсюду лежали сломанные ветви. Шторм явно погулял и покуражился на славу. Но Джордж заметил еще, что у соседей и справа и слева от них не было ни разбитых окон и ни каких-либо других внешних разрушений домов. «Только у нас, – подумал Джордж. – Ужасно!»
Справиться с оконными и дверными замками было делом более сложным. У Джорджа не было нужных инструментов, чтобы заменить защелки на окнах, поэтому он взял пару плоскогубцев и вывернул искореженные куски металла. Затем он укрепил края деревянных рам большими гвоздями, бросая вызов невидимым врагам: «А ну, попробуйте вытащить эти гвозди, сукины дети!» Дверные замки швейной и детской комнат Джордж вынул полностью. В подвале он нашел несколько сосновых досок в дюйм толщиной, которые прекрасно подходили для того, что он задумал. Двери открывались наружу в коридор, поэтому Джордж забил их, положив доски крест-накрест по диагонали. Что бы ни оставалось в таинственных комнатах, выйти оттуда оно уже не смогло бы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Наконец, объявился долгожданный Джордж Кекорис. Он позвонил и сказал, что хотел бы выехать прямо сейчас и заночевать на месте. Единственная проблема: поскольку у него не было с собой никакого оборудования, Институт психофизических исследований засчитает визит в качестве неформального, так что он, Кекорис, предпочел бы сделать выводы, не прибегая к тщательным проверкам, необходимым для научной оценки.
Джордж сказал, что это не имеет значения; он только хотел подтвердить, что все странные события в их доме не являются продуктом воображения его или Кэти. Кекорис спросил, посещали ли дом «сенситивы», но Джордж не понял, кого имел в виду исследователь. Кекорис сказал, что для полной картины, возможно, понадобятся и они, точнее он скажет после тщательного изучения во время визита.
Кекорис спросил также, есть ли в доме собака. Джордж ответил, что у него есть Гарри, обученный сторожевой пес. Специалист сказал, что это очень хорошо, потому что животные весьма чувствительны к явлениям психофизического характера. Эти слова снова озадачили Джорджа, но теперь, по крайней мере, у него было первое ощутимое доказательство того, что помощь уже не за горами.
В три часа дня отец Райан покинул канцелярию в Роквилл-центре. Канцлер беспокоился о психическом состоянии отца Манкусо в связи с его участием в деле Лютцев, и поскольку в круг его епархиальных обязанностей входила также помощь домам приходских священников, он решил, что сейчас самое время посетить такой дом в округе Лонг-Айленд.
Он обнаружил, что отец Манкусо приходит в себя после третьего приступа гриппа за последние три недели. Отец Райан сказал, что прекрасно понимает, сколь высоко епископ ценит своего подопечного как священнослужителя, но он хотел бы знать, не считает ли отец Манкусо, что рецидив его болезни носит психосоматический характер.
– Не являются ли три приступа гриппа результатом вашего эмоционального состояния?
Возражая, отец Манкусо заявил, что он в здравом уме и твердой памяти, что он по-прежнему верит в то, что причиной его истощения и слабости являются могущественные злые силы. Он сказал, что готов пройти психиатрическое обследование у любого врача, которого выберут для него в руководстве епархии.
Канцлер не стал далее настаивать на том, чтобы отец Манкусо по-прежнему воздерживался от посещения дома 112 по Оушен-авеню, заметив лишь, что он волен поступать, как захочет. Отец Манкусо был удивлен и обеспокоен. Он понял, что это была проверка: если он примет на себя ответственность за судьбу Лютцев, он получит одобрение канцлеров, если нет, к нему отнесутся с пониманием. Нет, до такой степени увлекаться этим делом он совсем не собирался. Он глубоко и искренне переживал из-за несчастий и злоключений, выпавших на долю Лютцев, и не мог, будучи священником по совести своей, просто найти оправдания собственной трусости, но его останавливал ужас.
В конце концов, отец Манкусо сказал, что прежде чем он примет какие-либо решения по этому делу в отношении Лютцев и самого себя, он хотел бы поговорить непосредственно с епископом. Канцлер Райан признал, что дело срочное, и сказал, что свяжется с руководством в тот же день и передаст просьбу подопечного. Он пообещал позвонить отцу Манкусо вечером.
Мать позвонила Кэти около шести часов. Она хотела знать, приедет ли дочь с семьей к ней в гости с ночевкой. Кэти от лица близких сказала, что нет: после шторма дом все еще был в беспорядке, и на следующее утро ей предстояло многое отмыть и отстирать. Кроме того, Дэнни и Крису нужно было идти в школу, тем более что они и без того пропустили слишком много.
Миссис Коннерс неохотно согласилась, но взяла с дочери обещание, что та позвонит, если что-нибудь случится, чтобы немедленно отправить на Оушен-авеню Джимми. Повесив трубку, Кэти спросила Джорджа, все ли она сделала правильно.
