Пытаясь совладать с малодушием, Егор стал бить себя по лицу десятисантиметровой антенной радиостанции, и заметил тихо сидящего в двадцати метрах, за небольшой кладкой бэушного кирпича, согнувшегося, солдата группы прикрытия. Уткнувшись лицом в колени, он не стрелял.
Егор обрадовался, закричал ему, но в шуме этой бардачной стрельбы, тот не слышал. Егор кричал, казалось, целую вечность… Пока в какой-то момент солдат не поглядел на Егора, скрутив, как петух голову.
— Стреляй, солдат! Стреляй, почему не стреляешь? — Егор трясся; оттого ли жест (тряся перед собой двумя сжатыми кулаками, с выставленными указательными пальцами, обозначающий стрельбу из автомата), получался сам собой: стреляй! Нет? Почему?
Тот, не меняя положение тела и головы, с лежащими на коленях локтями обеих рук, развел в стороны ладони: нет патронов!
Егор уткнулся лицом в грязь, удерживая в памяти образ сидящего солдата, думал, как докинуть до него хотя бы один из восемнадцати своих магазинов. С силой зажмурился, представляя бросок, мысленно увидев, что за спиной у солдата висела реактивная противотанковая граната «Нетто» (РПГ-22)!
— Граник! Граник за спиной! — Егор заорал ему, что было мочи, показывая жестами: за спину, разведение гранатометного тубуса и стрельбу из него; на что в ответ тот одобрительно кивнул. Также, нелепо размахивая руками, сопровождая все это ором, Егор указал ему дом, его торец и окно пятого этажа.
— Окно! Окно с торца! Окно… — рисовал Егор в воздухе квадрат окна, — сука, услыш меня! Пятый этаж! — Егор замахал растопыренной пятерней. — Пятый!..
— Понял! — вдруг неожиданно, беззвучно кивнул боец, прицелился из того же неуклюжего положения и произвел выстрел…
…Граната, вылетела из трубы и разорвалась, врезавшись в асфальт дорожного полотна, в пяти метрах перед Егором, перед ним. От чего в лицо ударило волной сжатого, тяжелого воздуха с асфальтной, колючей крошкой: как ватной армейской подушкой. Егору снова стало плохо. Сплюнув, Егор крепко ругнулся, заметив рядом с собой Стеклова:
— Надо Федорова вытаскивать!
Стеклов был тоже не в себе. Дрожащие руки хорошо маскировались под отдачу стреляющего автомата. И он совсем не хотел думать о том, что предлагал ему Егор:
— Что Федоров? Федор мертв! Кого вытаскивать? Сейчас? Зачем?
Стеклов поменял магазин и отвернулся от съежившегося рядом Егора, думал: — «Прости, Егор, что значит вытаскивать? Вытаскивай, я прикрою! Это твой солдат… ты — его командир! Извини!» — Владимир безучастно кивнул, — Вытаскивай!
В этот момент Егор почувствовал в его голосе усмешку, вроде той, когда говорят: «Ты чего, дурак, мне предлагаешь!»
На мгновение, Егору стало невыносимо одиноко и чертовски страшно. Страх сковал его ноги и ударил кровью в голову, в глазах все плыло так, что последующие сухие слова Стеклова Егор уже не смог рассмотреть на его лице.
Страх. Он был парализующим. Все Егоркино нутро, сжавшись в комок, отвергало любые действия, подвергающие его такому риску. Тошнота подкатывала под кадык неприятной горечью. Голова разваливалась на части, словно ее сжимали в тисках: с одной стороны, — неподвижная губка — трусливое самосохранение, с другой, — подвижная — командирский долг. Еще никогда ранее, Егор не стоял перед таким трудным выбором. А теперь, теперь он не мог принять быстрого решения, нужно было время… Егор его тянул. Заразительно колотило от ужаса и возбуждения, но делать было нечего, решил Егор: это был его солдат.
Егор сделал несколько очередей по одному из окон, откуда прежде велся автоматический огонь. Пробежался слепыми слезящимися глазами по дому, сменил позицию, подполз к бордюру, оттолкнулся от него и, как трусливая собака, на низких лапах, метнулся под колесо телеги. Взглянул на Федорова.
Федоров лежал лицом к верху. Его тело было целым, по крайней мере, так казалось с первого взгляда. Разбираться и рассматривать — времени не было: разгрузочный жилет и кевларовая «грудь» бронежилета была изодрана и всклокочена, ворот бушлата в крови, как и все лицо, один глаз открыт. Рваные кисти рук кровоточили, но были целыми. Ноги тоже, и торчали из-под телеги, наружу. Федоров лежал головой под передним мостом прицепа.
Присев у ног солдата, Егор попробовал аккуратно тащить Федорова за них, но сдвинуть с места не смог. Федоров был не подъемен для Егора. У Егора просто не хватало сил.
Обессилено рухнув под телегой на асфальт, и широко расставив ноги, Егор сидел у тела своего солдата, озираясь по сторонам и набираясь сил, выжидал удобный момент для очередного рывка. Егор сидел и видел как, по всей улице, влево и право, против четырех восьмиэтажных домов, шел бой, вздыбливая асфальт фонтанами выбиваемого из него камня, выкорчевывая огнем куски бордюров и кирпичных стен. И обрушивал в ответ, на панельные дома, красно-желто-зеленые огни коротких и длинных трассирующих очередей вперемешку с яркими и громкими пламяразрывами противотанковых гранат.
Егор сидел и вздрагивал, ежась, при каждом громком и неожиданом взрыве. Невидимые духи разрывов касались и трепали его. Касались его лица своими бескостными, ватными руками. Толкали в разные стороны, короткими, щипающими тычками, обдавая горелой пылью прогнившего пылесоса. Егор силился не моргать и не вздрагивать, непроизвольно пряча голову, вжимая её в плечи, прижимая к груди, инстинктивно вскидывая кверху локти рук, выворачивая их наружу. Понимал, что отсюда надо скорее бежать. Но бежать не мог.
Дальше по дороге, слева, стояли два бронетранспортера и молчали. Прозвучали несколько гранатометных выстрелов из глубины квартала, и разорвались рядом с «коробочками», получив в ответ хилую автоматную очередь на каждый промах. Несколько согнувшихся солдат (как показалось Егору, один из них, Дудатьев), пересекли проезжую часть дороги, один за другим, и утонули за откосом неглубокого кювета. Собрав оставшиеся силы, Егор схватил Федорова за поясной армейский ремень и, упершись ногами в землю, рванул его на себя, издав самопроизвольный, гортанный рык.
Тело поддалось. Прогибаясь как весельщик во время гребли, Егор стал тянуть его к бордюру. Со стороны, Егор походил на муравья, настырно тащившего мёртвое тело гусеницы. Корячась и карабкаясь, цепляясь пальцами за гравийные выступы и выбоины, срывая кожу, и оставляя за собой кровавый след, Егор тянул солдатское тело за собой. Обессилив, рухнул щекой на асфальт. Никогда в жизни он не подозревал, что асфальт имеет запах… запах подвальной сыри… запах могилы.
— Надо ползти! — простонал себя Егор. — Нужно двигаться!
У бордюра Егора подхватил Стеклов. Они вместе перекинули Федорова за его край. Тело неаккуратно ударилось окровавленной головой о землю, оставив на земле сгусток черной крови. Но никто на это, ничего не сказал, думая, что телу было не больно. Федорова затащили за тачку электростанции.
От такого сумасшедшего успеха Егор испытал удивительный по мощности прилив сил. И, оттого, что Федоров — оказался жив! В следующую минуту, солдат резко и неожиданно, оказался в сидячем положении.
— Черт, возьми! — ахнул Егор!
— Твою-то мать! — заорал Стеклов. — Жив, гадина!
— Жив! — кричал Егор, чуть ли не плача от радости, срываясь истеричным смехом. — Жив! Жив! — нервно всхлипывая, повторял он раз за разом.
Федоров действительно был жив!
К нему подбежали. Осмотрели. Все его лицо было покрыто потрескавшейся кровавой коркой. Правая глазница, была залеплена сгустком крови, от чего глаз не открывался, а левый приоткрытый глаз, напротив, не закрывался веком от того, что в глазном яблоке торчал остроконечный осколок не то асфальтного щебня, не то железа, не то стекла. Первым желанием Егора было извлечь осколок, мешающий помутневшему глазу, но делать этого не стал — глазу было уже не помочь.
Спустя двадцать пять минут, когда стало понятно, что самостоятельно саперам не выбраться, командир бригады отправил резерв на помощь. Командир второй заставы Невон Виталий, поддавшись уговорам молодого и отчаянного лейтенанта Василия Козелкова, отпустил того во главе группы из десяти человек на выручку попавшим в засаду сапкрам, через квартал. И только лежащие под огнем саперы не знали, что резерв разведки будет отрезан гранатометной атакой, на повороте улицы Маяковского и Хмельницкого. От чего резерв завязнет в своем собственном бою. А Козелков, не сможет пересечь дорогу, рискуя положить солдат под пулями, в спину…
— Вовка, выводи Федорова… уходите в проулок, понял?! — убегая, крикнул Егор, — а я соберу остальных. Встречаемся на Лермонтова. Я за БТРами!
— Давай… я понял! — ответил Стеклов.
Оставив Стеклова перевязывать Федорова, Егор побежал к БТРам. Словно маятник, раскачавшись и оттолкнувшись руками от бордюра, Егор выскочил на проезжую часть и стремглав преодолел двадцать метров до первого бронетранспортера. Открыв боковой люк бронемашины, увидел наводчика, резко дергающего рукоять взведения затвора пулемета, тот пытался установить затвор на боевой взвод; и водителя машины стреляющего из автомата.
