— Наверное, иначе… по-другому. Бог — он ведь даровал нам жизнь.
— Жизнь мне подарила мать, Володя! — грубо перебил Егор, не получив Володькиного согласия. — И отбирает ее тоже не Бог… здесь… а человек… только, который — враг!
— Блин, я не знаю! — взбеленился Стеклов. — Ты меня совсем запутал!
— Знаешь, Вов, единственных, из категории проповедующих православную веру людей, лично я, выделяю — военных священников. Большинство из них, в прошлом — люди военные. И одеты они порой в зеленную, выцветшую, просаленную потом камуфлированную форму, на которой, вместо обычных армейских эмблем принадлежности к родам войск, пришиты черными нитками алюминиевые православные крестики. Видел хоть раз? — Егор не требовал ответа. — Они садятся на вертолеты… БТРы… и несут нам и до нас веру в Бога… Вот здесь, — Егор, постучал по столу ладонью, — я начинаю верить им. Верить! Им!.. Не побоявшимся подняться высоко в горы, в пункты временных дислокаций воюющих подразделений! Приехать к нам — проклятым и забытым, нас поддержать! Бог — внутри меня! Бог — внутри меня! — произнес Егор почти по слогам. — И вот тогда… участвуя в очередном боевом эпизоде… принимая единственное решение за себя и подчиненных мне солдат, я пойму, что я — бог… если оно окажется верным… — Егор в очередной раз хлопнул по столу ладонью. Нервно вскочил со стула, возбужденно оглянувшись на солдатские нары, в поиске чьих-нибудь подсматривающих глаз, вышел из палатки. Уже давно уклоняясь от этого разговора, Володя стянул с полки какой-то журнал, делая вид, что заполняет его, отстранившись от писания, провел обеими ладонями по лицу, как делают мусульмане во время молитвы, динамично растер ладони. Сидел спокойный, будто и не было никакого разговора, не было Бога. Не было Егора. Ничего.
С этого дня, чувства и мысли Егора поделились на два непримиримых лагеря. Все его нутро: сердце, легкие, желудок, голова, левая и правая руки, стали чужими, будто разошлись по разные стороны, сделавшись врагами. Одна половина, уверовав в гневно сказанное: «я пойму, что я — бог», продолжала протестовать всеми уже когда-то произошедшими событиями, и враждебно сопротивляться всему ныне происходящему. Другая же половина, просила прощения у самого Бога, за гордыню, и боялась Бога:
— Отче Наш, — бормотала она, — еже еси на небесех. Да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небе и на земле… да остави нам долги наши… но избави нас от лукаваго. Аминь. — Испуганно ходила за палаткой, плакала и каялась.
Наутро, все было не до этого; было не до Бога.
— Ничего, ничего… — уговаривал сам себя Егор; чудовищно болела нога. Егору представлялось, что он пользует все свои оставшиеся силы, чтобы хоть как-то переставлять ногу вперед. — Ничего, ничего! — торжественно шептал он ноге. — Мы — победим!
Группа шла по Маяковского, когда из глубокого «зеленого тоннеля» деревьев улицы Февральской вылетела граната противотанкового гранатомета РПГ-7В. Она пролетела чуть выше кормовой части бронетранспортера, едва не угодмв в голову водителя, торчащую из люка. Пересекая улицу Маяковского, она прошила плетёный узорчатый забора дома напротив, жилую часть дома, и упала в огороде.
Наступил момент, который уже давно не требовал подачи команды «к бою!»
От такой интенсивности нападений, засад и подрывов, почти ежедневных, действия солдат имели четкий, ярко-выраженный автоматизм: занятие круговой обороны, короткая заградительная стрельба, выбор позиций, выбор целей и огонь, при четком опознании противника — немедленно, и на поражение; а при отсутствии зрительного контакта — по команде.
Противник, завидев свой промох, бежал в глубину улицы, в чужие огороды. Группа Егора была готова, и потому пошла на преследование. Не медля ни минуты, все бежали в сторону двора, где пропали тени стрелков. До него было чуть больше ста метров. Добравшись до нужного дома, Егор сел за его калиткой. Пулеметчик рядовой Лазарев был тут как тут, рядом. Тихой поступью, только брякая «глухим» обмотанным железом, подбегали и тихо садились вдоль забора разведчики-прикрытия.
— Лазарь, калитка… — шепотом скомандовал Егор Лазареву.
Тот грозно поднялся, снял с плеча ружейный ремень пулемета, развернулся в полоборота, и с силой ударил прикладом в район засова калитки больших зеленных ворот, которая на удивление, оказавшись не запертой, со звонким шумом пустого металла ударилась о кирпичный створ ворот. Люди быстро заполнили двор.
Во дворе жилого дома, куда вбежали боевики, часть солдат, заняли позиции перед раскрытой калиткой, другие, стремительно сбежались под окна. Внезапно из дверей выскочила женщина:
— Фашисты!.. — успела крикнуть она, и мгновенно, получив прикладом пулемета в лицо, и беззвучно упала в дверях.
— Лазарь, бля!.. — выругался Егор: «С Лазарем, нужно что-то делать…», — подумал Егор, глядя на изуродованное женское лицо.
…Дом оказался пуст. В нем были старики, другие женщины и дети… «Чехи», стрелявшие в разведчиков, прошли сквозь двор, и на следующей улице, погрузились в «шестерку», и скрылись, как казалось, в Заводском районе.
Приехав с разведки, Егору отдали письмо жены.
Говорят: нет маленького счастья, а нет… Есть! Вот оно! Когда душа израненная, пыльная и грязная, так может радоваться и светиться счастьем, называя исписанный в клетку листок — «мое золото». Никакие засады, никакие снаряды, фугасы и пули. Не быть ничему!
«Мое золото! — Егор сидел под мягкими хлопьями снега, раздетый, на уличной лавке, не чувствуя холода, читал. Глаза его, наполненные тихой бабской нежностью, налитые слезами, плыли по строкам, робко и осторожно, радостно и любовно. — А я ведь мог не получить сегодня твоего письмо, мое золотко… Спасибо, Господи… спасибо! — Егор, бережно свернув листок, вкрадчиво поцеловал его. — Спас и сохранил, спасибо! Люблю тебя и сына… очень-очень!»
* * *
Сегодняшний, на редкость солнечный день, начался весело и радостно.
На дворе, 16 января, а что творится! Январь в этом году выдался какой-то бесснежный, так что когда светило солнце, казалось что недавно наступивший новый год, был ошибочно отпразднован весной.
На сегодня, перед Егором и его группой, была поставлена задача разведки маршрута, по завершении которой, саперы должны были прибыть на аэропорт «Северный», для сопровождения лорда Джада, из миссии Евросоюза. Егор еще ни разу не сопровождал лорда, хотя кроме того, что тот — лорд, особого желания ехать за ним, не было. Это сопровождение не сулило закончиться быстро.
Кроме того, на недавнем совещании Егор выступил с предложением о внесении в действия саперов-разведчиков некоторых тактических изменений. Предложение с некоторым колебанием было принято, и Егор желал как можно скорее его опробовать, посмотреть насколько оно будет продуктивным, принесет оно пользу или нет. Четыре дня назад, Егору, удалось убедить начальника штаба, что в целях тактической хитрости, необходимо менять не только время выхода разведдозора, но и маршрут движения разведки. Нет, конечно, изменить маршрут, как таковой, «штабисты» не могли, он был утвержден вышестоящим штабом — объединенной Группировкой войск. Но изменить направление проверки, начав разведку маршрута с его конца и продолжить в направлении начала, представлялось возможным. Если, конечно, не было распоряжения проверить тот, или иной участок маршрута к конкретному времени. И такое распоряжение накануне поступило: Джад прилетал в аэропорт «Северный», к обеду; и это значило, что разведку можно провести сначала до нефтезавода, что на улице Индустриальной, а уж потом на Хмельницкого, до аэропорта.
Саперы вышли.
— Ну вот, хоть какое-то разнообразие, скажи? — спросил Егор Стеклова.
Стеклов, с самого раннего утра, был не в духе:
— Конечно, — едко сказал он, — то мы могли пива попить на рынке, проведя разведку, а теперь, это не сделать! Чё хорошего?
— Слушай, ты совсем дурной?! Я думаю о том, чтобы нас не подрывали каждый день по одному и тому же сценарию, а ты о пиве думаешь?! Дурак?!
Стеклову не нравилось когда на него так говорили:
— Ты сейчас это утвердительно сказал, или?..
— В вопросе… — пояснил Егор.
— А мне показалось, что утвердительно?
— Это тебе показалось…
— Точно?
— Точнее некуда.
— А…
— Б-э… — передразнил Бис.
— Ах, ты… с… — по-ребячески замахнулся Стеклов на Биса.
Егор увернулся:
— Ты, дурак, бля!
— Что?! — крикнул Вовка. — Догоню… убью!
Несколько минут, Стеклов и Егор вели себя как дети, Стеклов бежал за Егором, пытаясь отвесить ему пендаль, Егор вертелся, как юла, и Владимир промахнулся. Егор сумел увернуться от его тяжелой ноги. Со стороны казалось, что два школьника опаздывая, бегут на урок, прозевав звонок, спешат; а они дурачились и хохотали в голос, как если это была большая школьная перемена.
