Сомов улыбнулся, ладонью провел по Димкиным волосам:
— Ладно, допиливай.
Через полчаса снова подошел:
— Ну, хватит. Нельзя же так. Пальцы сведет… Не сходишь со мной?
— А куда сходить?
— Тут недалеко. Рыб отнести.
Димка тотчас положил напильник.
— Каких рыб?
— Подросли малыши. Пора к месту определить.
В комнате, у окна, стояла трехлитровая банка, в которой, виляя хвостиками, в большой тесноте суетились десятки рыбешек. Тут были и красные меченосцы, и зелено-фиолетовые петушки, и быстрые гуппи, и телескопы.
— А кому вы их понесете? — настороженно спросил Димка.
— Смотрю, тебе этот вопрос никак не дает покоя… Пошли, сам увидишь. Чего их томить в тесноте! — Сомов показал на банку.
«Как он узнал, что я интересуюсь? — выходя из калитки, подумал Димка. — Все подмечает. Кому ж отдать хочет? А может, и не отдать? Если их тут сотня, а то и больше… Пусть по полтиннику… Ого, тоже денежки возьмет! Вон у Федора какая куча была в кармане».
За этими нехитрыми подсчетами Димка и не заметил, как миновали школу с ее замечательным спортивным залом, а там, подальше, и желтый заборчик.
Туда-то, к открытым воротцам, и направился Сомов. Они вошли в двери кирпичного дома, и сразу же, у порога их встретила заведующая. Димка снова подивился ее росту.
— Вот, Серафима Ильинична, принес. Аквариум я вам подремонтировал, не потечет, так что заселяйте новыми жильцами. — И Сомов поставил на стол банку с рыбками.
— Спасибо, Владимир Иванович, — растроганно сказала заведующая и сняла свои квадратные очки. — И не знаю, что бы мы делали без вас. Вы — наша палочка-выручалочка.
— Что ж, старая дружба не ржавеет. Спасибо вам за Алену. До сих пор с радостью вспоминает детский сад. Рыбок сами определите или помочь?
— Ну идемте, — улыбнулась Серафима Ильинична. — А не испугаетесь наших жильцов? Они пошумливей, чем эти, в банке.
Заведующая погладила по голове Димку:
— А ты был знаком с таким учреждением, как наше?
— Нет, — вздохнул Димка. — Меня бабушка не пустила. Сама воспитывала.
— Смышленый у вас сынок! — засмеялась заведующая.
— Я им доволен, — кивнул Сомов.
В зале с большими, широкими окнами десятка три малышей разучивали танец. Серафима Ильинична объявила им пять минут перерыва, и шумливые «жильцы», будто голуби на хлеб, со всех сторон кинулись к Сомову и Димке.
Осторожно перелив воду с рыбками в два просторных аквариума, Сомов откланялся и поспешил к выходу.
Очутившись на улице, Сомов помотал головой, будто из жаркой бани вышел.
— Великий труд. Я бы тут не смог… Ну, Дима, понял, куда поплыли наши рыбы?
— Понял, — усмехнулся Димка.
— А еще ребятишкам на улице раздаю. Они мне корм приносят. Дима-баскетболист просил. У него скоро день рождения. Тоже подарим. И в школьный живой уголок.
— А другие специально на продажу разводят, — сказал Димка. — Знаете?
— Как же не знать.
— А вы совсем не продаете?
— Нет, Дима, я для удовольствия держу. Просто мне интересно.
— Деньги бы получали, — сказал Димка.
— Мне, сынок, хватает. Не жалуюсь. Неплохо зарабатываю. Теперь и ты вот еще помогаешь. — Отец взял Димку за руку.
— А вы Федора знаете? — помолчав, спросил Димка.
— Это отца твоего?.. Знаю, конечно… Рассказывала мама.
— Он черных телескопов разводит. Продает. — Димка вздохнул.
— Что ж, сынок… В общем, тоже дело нужное. Это ведь труд, Дима. И нелегкий.
— Недавно к бабушке приходил… Деньги мне предлагал. Много. Я у него не взял. Сказал, что сам заработаю.
Отец крепче сжал руку Димки:
— И правильно. Убогие, что ли? Конечно, сами заработаем.
Примирение
Когда Сомов с Димкой подошли к калитке своего дома, она оказалась открытой. Кто-то, значит, вернулся. А тут и Надежда Сергеевна на дорожке показалась. И лицо у нее было какое-то необычное: улыбка веселая, но губы сжаты, а щеки — словно по конфете под ними.
— Ну заходите, работнички.
Они вошли в комнату и увидели бабушку. На бабушке — платок новый, кофта с белым воротничком. Лицо — не сказать, чтобы строгое, однако улыбку пока про запас держит. И Алена рядом.
Димка кинулся к бабушке, обхватил руками, а она чмокнула его в щеку, но так, без внимания, будто час назад видела, и поднялась из-за стола.
— Ну, зятек, здравствуй.
— Здравствуйте, Елена Трофимовна, — с улыбкой сказал Сомов и протянул руку. Но бабушка руку жать не стала, а тоже, как и Димку, чуть обняла Сомова и три раза поцеловала, сказав при этом:
— Как водится, по обычаю. — А потом обернулась к дочери: — Не знаю, Надежда, есть тут у вас или нету, а принесла маленько, для обычаю снова же. Возьми-ка в сумке.
Надежда Сергеевна достала графинчик с красным вином, налила в три рюмки. Выпили стоя. И опять все поцеловались.
— Живите, дети, счастливо, в мире, в любви.
А после этого и про улыбку вспомнила, которую до времени прятала.
— Ну, Владимир Иванович, обсмотрела твой дом, все чудеса невиданные. Врать не стану — понравилось. Крепко, хозяйственно. И дочка у тебя золотая, каких только чудных цветов не насажала.
— Бабушка, — сказал Димка, — а крокодила видела?
— И его, внучек, поглядела. Ну, чудеса дивные, да и только. В театр не надо ходить. Надежда мне предлагала Дымочка привезти. Да он бы тут со страху умер. У меня у самой поначалу чуть ноги не отнялись — как пасть разинул свою, и зубы торчат…
Радостный Димка посмеялся над бабушкой и веселыми ее присказками, а потом вспомнил про газеты, маму в сторону утянул:
— Потрясла газеты?
Она поглядела на него так хитро, что Димка обрадовался. А мама, секунду помолчав, спросила:
— Рад, что бабушка приехала?
— Рад, — кивнул Димка. — Надо бы и кота привезти.
— Не все сразу. Главное — бабушку стронуть с места.
— Как же она согласилась?
— Ой, не спрашивай! Я такую тактику развила, стратегию! Ты ведь знаешь, что с папой мы в сентябре едем в отпуск, вот и говорю бабушке: выручи, пожалуйста, никак без тебя не можем обойтись. Как без присмотра детей оставить? Помоги, говорю, ради бога, очень прошу. И так стараюсь, уговариваю, а она, смотрю, улыбается. Все, говорит, понимаю и сама давным-давно мечтаю на вашу жизнь посмотреть. Обрадовалась я и — скорей вызывать такси. Может, и на ночь уговорим остаться… И газеты, сын, я потрясла…
— Ну?
— Вот, получай! — И мама достала из сумки письмо. — Судя по штемпелю, восемь дней лежало в газетах. Рад?
Димка не ответил. Схватил письмо и на веранду.
«Дима, здравствуй!
Вот это перемены у тебя! Читала и не верила. Теперь будешь на новой квартире жить? А школа? В другую запишут? Как жалко… Ну ничего, это же не в другом городе. (Димка улыбнулся, ведь и он так же подумал.) Неужели ты на завод ходишь и работаешь? Я Алику сказала, а он засмеялся и говорит: «Больше верь ему! Врет!» Я дураком его обозвала. На море Алик не ходит уже три дня. Чем-то объелся, и у него теперь, — извини, пожалуйста, — понос. А мы с бабушкой все купаемся. И любим смотреть, как папа вдалеке на серфинге плавает. Он сейчас Николая Семеновича обучает. Такой забавный дядечка. Шутник. Купил мне вчера шоколадку и говорит: «Ешь скорей! У тебя еще ладони не почернели». Николай Семенович Герой Труда. Золотая звездочка на пиджаке. Он монтажником работает на строительстве. Купила тебе открыток с крымскими видами. А больше не знаю, чего подарить. Интересно было бы медузу в банке привезти. Но папа сказал, что в банке она жить не будет, если даже и на самолете везти. А домой мы поедем на машине. Уже скоро. 26 числа маме на работе надо быть. Быстро бежит время. До свидания, Дима. До скорой встречи. Марина».
Димка даже рот разинул — двадцать шестого! Четыре дня осталось…
Ну и бабушка! Так-то она интересуется событиями в мире.
Орден
Уговорить бабушку остаться ночевать не удалось. «Без меня Дымочек там исплачется», — сокрушалась она.
Очень кстати следующий день в календаре был обозначен красными цифрами. Воскресенье!
И накануне вечером Димка немало времени провел у тисков, и почти все воскресенье опиливал стальную пластинку. Усыпанный опилками, тускло светился под тисками пол. Конечно, в самых ответственных местах помогал отец. Жалко, если бы Димка вдруг испортил такую вещь. Переделывать уже не осталось бы времени.
Часам к шести опиловку закончили. А потом Димка все уже делал сам. Сначала в ход пошла желтая, шершавая на ощупь, бумага. Затем отец оторвал ему полоску серой бумаги с мелким зерном. А под конец, не менее получаса, Димка шлифовал сёрфинг бумагой с такой мелкой наждачной пылью, что даже под увеличительным стеклом ни одной зернинки нельзя было увидеть.
Сёрфинг заблестел, засиял, обогрел Димкину душу. Хоть на выставку — до того хорош.
