Все гетто обречены на уничтожение, сообщил им Оскар. Это в равной степени относится как к Варшаве, так и к Лодзи или Кракову. Население варшавского гетто сократилось на четыре пятых, лодзинского – на две трети, краковского – наполовину. Куда деваются люди, которых вывозят из гетто? Часть их попадает в трудовые лагеря; но сегодня, вам, господа, придется узнать и принять, что как минимум три пятых депортированных исчезают в концентрационных лагерях, которые применяют новые научные методы убийства. И эти лагеря – не что-то временное и исключительное. У них даже есть официальное название, данное им в СС, – Vernichtungslagers — лагеря уничтожения.
За последние несколько недель, рассказал Оскар, примерно две тысячи обитателей Кракова, задержанные в облавах, были отосланы не в газовые камеры Бельзеца, а в трудовые лагеря под городом. Один расположен в Величке, другой в Прокочиме: и тот, и другой – близ железнодорожной линии, идущей прямо на русский фронт. Из Велички и Прокочима заключенных каждый день гоняют в деревушку Плачув, предместье города, где ведется строительство большого трудового лагеря. Их существование в таких лагерях беспросветно, они не знают ни дня отдыха – бараками в Величке и Прокочиме командует эсэсовец Хорст Пиларцик, обративший на себя внимание в прошлом июне: именно он организовал вывоз из гетто примерно семи тысяч человек, из которых вернулся только один, фармацевт. Предполагается, что лагерем в Плачуве будет руководить человек такого же сорта. Своеобразное преимущество трудовых лагерей состоит в том, что там нет технических возможностей для систематического уничтожения людей. Их существование оправдывается экономическим обоснованием – заключенных из Велички и Прокочима, так же, как и из гетто, каждый день гонят на работу на различные стройки. Лагеря в Величке, Прокочиме и предполагаемый лагерь в Плачуве находятся под личным контролем шефа краковской полиции Юлиана Шернера и Рольфа Чурды. А лагерями уничтожения заправляет Главное административно-хозяйственное управление СС в Ораниенбурге под Берлином. Vernichtungslagers тоже какое-то время используют своих заключенных как рабочую силу, но конечная цель их – уничтожение людей и использование получаемых побочных продуктов: то есть повторный оборот одежды, сбор оставшихся драгоценностей и вещей, вплоть до очков и игрушек; используются даже кожа и волосы трупов.
В середине своих рассуждений о разнице, существующей между лагерями уничтожения и предназначенными для рабского труда, Шиндлер внезапно подошел к дверям, резко распахнул их и оглядел пустой холл.
– Я знаю, что у этого города репутация места, где все подслушивают, – объяснил он.
Невысокий мистер Шпрингман, поднявшись, тронул его за локоть.
– В «Паннонии» все нормально, – тихо сказал он Оскару. – Гестапо обосновалось в «Виктории».
Шиндлер еще раз осмотрел холл, закрыл двери и снова начал метаться по комнате. Остановившись около окна, он возобновил свой мрачный отчет.
На руководство трудовыми лагерями назначают людей, доказавших свою беспощадность и серьезный подход к делу во время чисток гетто. В этих лагерях время от времени тоже убивают. И, конечно же, процветает коррупция среди лиц, связанных с распределением запасов пищи, рационы заключенных постоянно уменьшаются. Но это все же предпочтительнее, чем гарантированная смерть в Vernichtungslagers. Люди в трудовых лагерях все же могут худо-бедно жить, а кое-кого удается вытащить оттуда и тайно переправить через границу в Венгрию.
«То есть эсэсовцы так же продажны, как и другие силы полиции?» – спросили Оскара представители Комитета по спасению в Будапеште.
– По своему опыту, – ответил Оскар, – могу сказать, что среди них нет ни одного, кого нельзя было бы купить.
Когда Шиндлер завершил свое повествование, воцарилось молчание. Нельзя сказать, чтобы Кастнер и Шпрингман были так уж изумлены. Всю жизнь они провели под гнетом страха перед тайной полицией, которая смутно догадывалась, чем они нынче занимаются. Они пребывали в относительной безопасности лишь благодаря связям Сема и взяткам. И в то же время респектабельное еврейство относилось к ним с неприязнью и не поверило бы тому, что они могли поведать другим со слов Шиндлера. Например, Шмуэль Штерн, президент Еврейского совета, член венгерского сената, оценил бы сегодняшний рассказ Оскара Шиндлера как гнусные выдумки, инсинуации, очерняющие суть немецкой культуры, и оскорбительный намек на предполагаемые действия венгерского правительства. Однако двое гостей Шиндлера привыкли слышать и худшие вещи.
Так что свидетельства Шиндлера не повергли Кастнера и Шпрингмана в ужас. Просто теперь они знали, против кого и чего им придется направить все силы и средства, хотя противостоять им будет не великан-филистимлянин, а сам Бегемот[4]. Скорее всего, они сразу начали прикидывать, что наряду с конкретными расходами – на дополнительное питание того или иного лагеря, спасение того или иного человека, взятки, чтобы утихомирить профессиональное рвение этого эсэсовца, – необходимо выделять средства на долгосрочные спасательные операции, которые потребуют головокружительных расходов.
Шиндлер опустился в кресло. Сем Шпрингман бросил взгляд на измотанного промышленника.
– Вы произвели на нас исключительно сильное впечатление, – сказал Шпрингман. – Мы, конечно, тут же пошлем в Стамбул полное изложение вашего рассказа. Необходимо побудить сионистов Палестины и все прочие организации к более решительным действиям. В то же время эти сведения должны быть переданы правительствам Черчилля и Рузвельта.
Шпрингман сказал, что, по его мнению, Оскар прав, сомневаясь в том, поверят ли люди его словам. Он прав, считая, что все это просто не вмещается в сознании…
– Тем не менее, – сказал Шпрингман, – я настоятельно попросил бы вас лично прибыть в Стамбул и поговорить там с людьми.
После небольшого раздумья – то ли о нуждах производства эмалированных изделий, то ли об опасности пересечения такого количества границ – Шиндлер согласился.
– Ближе к концу года, – продолжил Шпрингман. – А тем временем вы регулярно будете видеться в Кракове с доктором Седлачеком.
Они встали, и Оскар увидел, как переменились его собеседники. Поблагодарив его, они вышли и стали спускаться по лестнице. Казалось, эти два серьезных деловых человека только что выслушали новость о катастрофе на филиале своего предприятия.
Этим же вечером в отель Шиндлера позвонил доктор Седлачек и пригласил его на короткую прогулку, после чего им предстояло отобедать в отеле «Геллерт». Из-за столика перед ними открывался вид на Дунай, на ползущие по нему огоньки барж, на сияние, поднимающееся над городскими кварталами по ту сторону реки, – все было так, как в славные довоенные времена, когда Шиндлер мог чувствовать себя здесь беззаботным туристом. После напряжения сегодняшнего дня он пил густое красное венгерское вино «Бычья кровь», не в силах утолить сжигающую его жажду, и под их столом выстраивалось все больше пустых бутылок.
В середине обеда к ним присоединился австрийский журналист, доктор Шмидт со своей любовницей, броской золотоволосой венгеркой. Шиндлер восхитился драгоценностями девушки и сказал, что сам он большой ценитель драгоценных камней. Но когда подали абрикосовое бренди, он был уже не так дружелюбен и мил. Помрачнев, он слушал болтовню Шмидта о ценах на недвижимость, о покупке машин и о результатах рысистых бегов. Девушка восхищенно слушала Шмидта, поскольку успехи его торговых сделок ощущала на собственной шее и запястьях.
Но неожиданная мрачность Оскара ни от кого не укрылась. Доктор Седлачек втайне обрадовался: может, Шиндлер осознал наконец в какой-то мере и происхождение своего собственного богатства?..
Когда с обедом было покончено, Шмидт и его девушка направились в какой-то ночной клуб, а Седлачек позаботился, чтобы они с Шиндлером попали в другой. Рассевшись там, они расслабились, заказали еще «барака» и стали смотреть представление.
– Этот Шмидт, – произнес Шиндлер, желая внести ясность в вопрос, который мучил его. – Вы его используете?
– Да.
– Не думал, что вам приходится иметь дело с такой публикой, – сказал Оскар. – Он же вор.
Не в силах скрыть улыбку, доктор Седлачек отвернулся.
– Как вы можете быть уверены, что он доставит по назначению деньги, которые вы ему доверяете? – спросил Оскар.
– Мы позволяем ему удерживать проценты, – объяснил доктор Седлачек.
Оскар задумался на добрых полминуты. Затем пробормотал:
– Не нужны мне эти паршивые проценты. Не хочу даже, чтобы мне их предлагали.
– Очень хорошо, – одобрил Седлачек.
– Давайте посмотрим на девочек, – предложил Оскар.
Глава 19
В то время, когда Оскар Шиндлер возвращался в товарном вагоне из Будапешта, где предсказал скорый конец всех гетто, унтерштурмфюрер СС Амон Гет как раз выехал из Люблина, чтобы приступить к их ликвидации, после чего взять на себя руководство исправительно-трудовым лагерем (Zwangsarbeitslager) в Плачуве. Гет был месяцев на восемь младше Шиндлера, но у них было гораздо больше общего, чем только год рождения. Как и Оскар, он вырос в католической семье и перестал следовать требованиям церкви только в 1938 году, когда распался его первый брак. Как и Оскар, он окончил старшие классы в реальной гимназии – черчение, физика, математика. К тому же он вообще был достаточно практичным человеком и не витал в эмпиреях, хотя предпочитал считать себя философом.
