– Не нужны мне эти паршивые проценты. Не хочу даже, чтобы мне их предлагали.
– Очень хорошо, – одобрил Седлачек.
– Давайте посмотрим на девочек, – предложил Оскар.
Глава 19
В то время, когда Оскар Шиндлер возвращался в товарном вагоне из Будапешта, где предсказал скорый конец всех гетто, унтерштурмфюрер СС Амон Гет как раз выехал из Люблина, чтобы приступить к их ликвидации, после чего взять на себя руководство исправительно-трудовым лагерем (Zwangsarbeitslager) в Плачуве. Гет был месяцев на восемь младше Шиндлера, но у них было гораздо больше общего, чем только год рождения. Как и Оскар, он вырос в католической семье и перестал следовать требованиям церкви только в 1938 году, когда распался его первый брак. Как и Оскар, он окончил старшие классы в реальной гимназии – черчение, физика, математика. К тому же он вообще был достаточно практичным человеком и не витал в эмпиреях, хотя предпочитал считать себя философом.
Уроженец Вены, он рано вступил в национал-социалистскую партию – в 1930 году. Когда взволнованная Австрийская республика в 1933-м запретила партию, он уже был членом ее тайного отдела – СС. Работая в подполье, он появлялся на венских улицах после аншлюса 1938 года в форме унтер-офицера СС. В 1940 году ему было присвоено звание обершарфюрера СС (старший унтер-офицерский состав), а в 1941-м он был облечен честью стать офицером СС, что налагало куда большую ответственность, чем просто состоять в рядах вермахта. Пройдя военное обучение тактике пехоты, он был направлен в зондеркоманду во время акций в перенаселенном люблинском гетто. И, «достойно проявив себя там», заслужил право возглавить ликвидацию краковского гетто.
Унтерштурмфюрер СС Амон Гет направлялся на экспрессе вермахта из Люблина в Краков, где ему предстояло взять под свое руководство хорошо подготовленную зондеркоманду. Он походил на Оскара не только годом рождения, религией, склонностью к спиртному, но даже и фигурой – сильной и крупной. У Гета было открытое приятное лицо, несколько более вытянутое, чем у Шиндлера. Руки его, крепкие и мускулистые, заканчивались длинными изящными пальцами. Он с нежностью относился к своему ребенку, рожденному во втором браке, хотя из-за необходимости постоянно служить за границей за последние три года редко видел его. Из-за этого, случалось, он проявлял внимание к детям своих коллег-офицеров. Он мог быть и сентиментальным любовником, но, хотя походил на Шиндлера и тягой к сексуальным удовольствиям, вкусы его и пристрастия несколько отличались от общепринятых: порой они влекли к собратьям по СС, а нередко – к истязанию женщин. Обе его жены могли засвидетельствовать, что, когда проходила первая вспышка страсти, они начинали вызывать у него физическое неприятие. Он считал себя впечатлительным и чутким человеком, думая, что это его фамильная черта – его отец и дедушка были венскими печатниками и переплетчиками, интересующимися литературой по военной и экономической истории общества, и он любил представлять себя в официальных документах так: «человек, имеющий дело с литературой».
Но в данный момент все его мысли были заняты лишь порядком проведения операции по ликвидации гетто – это был важнейший шаг в его карьере и успех будущей акции означал продвижение по службе. Подготовка к этой «специальной акции», казалось, истощала его нервную энергию. В последние два года его мучила бессонница, и, случалось, он бодрствовал до трех или четырех ночи, засыпая только под утро. Он тупо напивался, ему казалось, что алкоголь приносит ему облегчение, которого он не знал в молодости. И опять-таки, подобно Оскару, он никогда не мучился похмельем, которого вполне заслуживал. Ему оставалось только благодарить свои безупречно работающие почки.
Распоряжения, предписывающие Гету уничтожить гетто и взять в свои руки лагерь в Плачуве, были датированы 12 февраля 1943 года. Он надеялся, что после встреч с унтер-офицерским составом, с Вильгельмом Кунде – командиром эсэсовской охраны гетто, и после консультаций с Вилли Хаасе – заместителем Шернера, можно будет не позже чем через месяц приступить к очистке гетто.
На главном вокзале Кракова коменданта Гета встречали сам Кунде и высокий молодой эсэсовец – Хорст Пиларцик, который временно исполнял обязанности начальника лагерей в Прокочиме и Величке. Разместившись на заднем сиденье «мерседеса», они отправились осматривать и гетто, и место, предназначенное под разбивку нового лагеря.
День был холодным, и, когда они пересекли Вислу, пошел снег. Унтерштурмфюрер Гет был искренне рад фляжке со шнапсом, которую прихватил Пиларцик. Они миновали порталы в псевдовосточном стиле и двинулись по Львовской вдоль трамвайных путей, которые рассекали гетто на две половины. Исполнительный Кунде, который в гражданской жизни был таможенником и привык докладываться начальству, обрисовал приблизительную схему гетто. Часть слева, сообщил Кунде, именуется Гетто-В. Ее население, примерно две тысячи человек, или избежали предыдущей акции, или же были заняты на производственных предприятиях. Но с тех пор всем выданы новые удостоверения личности с соответствующими отметками: W – для работающих в армейских учреждениях, Z – для работающих на гражданские власти и R – для промышленных рабочих. Те жители гетто-В, у которых нет новых удостоверений, должны быть вывезены для Sonderbehandlung (специального обращения). В ходе очистки предпочтительнее было бы первым делом начать с этой стороны, хотя тактическое решение, конечно же, предстоит принять герру коменданту.
Большая часть гетто располагалась справа, там жили около десяти тысяч человек. Из них как раз и предстояло набрать первоначальную рабочую силу для предприятий в лагере Плачув. Предполагалось, что некоторые немецкие предприниматели и инспекторы – Бош, Мадритч, Бекман, Sudetenlander Оскар Шиндлер – выразят желание переместить свои производства из пределов города в лагерь. К тому же не далее чем в полумиле от предполагаемого лагеря расположен завод по производству кабеля, и рабочие смогут каждый день ходить туда на работу и возвращаться.
– Желательно ли герру коменданту, – спросил Кунде, – проехать по дороге еще несколько миль и взглянуть на площадку для лагеря?
– О да, – сказал Амон, – я думаю, это имеет смысл.
Они свернули с трассы, где на краю двора кабельного завода, занесенного снегом, лежали громадные деревянные катушки, служившие отметкой начала Иерусалимской улицы. Гету попались на глаза несколько групп замотанных в лохмотья изможденных женщин, волочивших детали конструкций – панели, карнизы – от станции к шоссе Краков – Плачув через дорогу и вверх по Иерусалимской.
– Они из лагеря в Прокочиме, – объяснил Пиларцик. – Когда Плачув станет готов, Прокоч, конечно, будет расформирован, и эти еще способные к работе женщины перейдут под ваше управление, герр комендант.
Гет прикинул, что расстояние, на которое женщинам приходилось таскать детали, составляло примерно три четверти километра.
– И все в гору, – уточнил Кунде, перекладывая голову с одного плеча на другое, как бы давая понять, что это отличное дисциплинарное наказание, жаль только – замедляет строительство.
К лагерю необходимо подвести железнодорожную ветку, заметил унтерштурмфюрер Гет. Он поговорит об этом с руководством железной дороги.
Рядом с синагогой и ее моргом они повернули направо, из-за полуразрушенной стены показались надгробья, как зубы в хищно разинутом рту зимы. Часть лагеря прежде была еврейским кладбищем.
– Свободного места полно, – сказал Вильгельм Кунде.
Герр комендант позволил себе тонкое замечание, которые часто слетали с его губ во время пребывания в Плачуве:
– Во всяком случае, их не придется далеко таскать, чтобы закапывать.
Справа высился дом, который вполне мог послужить временной резиденцией для коменданта, а чуть поодаль – большое новое строение, пригодное для административного центра. А в полуразрушенном взрывом морге можно устроить временную лагерную конюшню. Кунде показал две каменоломни вне пределов лагеря, которые были видны отсюда. Одна располагалась на дне небольшой долины, а вторая – на холме, куда вели обрывавшиеся рельсы для вагонеток.
– Как только погода чуть улучшится, прокладка рельсов продолжится.
Они двинулись в юго-восточную часть будущего лагеря вдоль проглядывавшей из-под снега колеи, которая могла тянуться до горизонта. Но колея неожиданно обрывалась у округлой возвышенности, окруженной широким и глубоким рвом, – когда-то это было частью австрийских земляных укреплений. Для артиллеристов они представляли собой неплохой редут, под прикрытием которого можно было вести продольный огонь по дороге из России.
Унтерштурмфюрер Гет подумал: это место отлично подходит для дисциплинарных наказаний.
Отсюда открывалось взгляду все пространство лагеря.
