Надя, правда, тревожилась, что Алёша по детской наивности может что-то лишнее сболтнуть. Хотя чего он, такой маленький, может помнить? К тому же говорил он ещё с трудом, речь восстанавливалась медленно. Тоже ведь был контужен, не так, как она, правда, намного легче, но тем не менее.
А потом Ирину Семёновну он, так или иначе, бабушкой звал, так уж у них повелось. Таким образом, всё сходилось.
Сама она на вопросы отвечала охотно и подробно, рассказывала все как есть — в каком полку служила в начале войны, как, будучи уже беременной, приехала мать навестить и как пришлось остаться, а потом всю войну прятаться у соседей на антресолях.
Антресоли эти, кстати, весьма причудливо были сделаны, если не знать, то и совсем незаметные, и в самом деле находились в соседской угловой комнате. Надя туда пару раз заходила, и соседка Валя ей показывала.
Ребёнка же якобы она рожала дома, соседка-акушерка (опять же правда, была такая, жила этажом ниже! ), помогала.
Сооружая все эти сложные хитросплетения, Надя сама поражалась, как ловко у неё выходит, никогда раньше за собой таких способностей не замечала. А тут всё больше «вспоминала» деталей своей прошлой жизни. Существовала, конечно, опасность, что если кто захочет, тот запросто докопается до её истинной биографии. И в полк запрос могут послать с разными уточнениями, и в училище, но думать об этом совсем не хотелось. Куда более серьёзные дела есть у властей, чем раскапывать всю её подноготную. Если подозрений нет, то кому она нужна?..
На самом деле даже себе Надя боялась признаться, почему идёт на этот, казалось бы, странный, неоправданный риск с переменой личности. Суть же состояла в том, что новое имя и фамилия устраивали её главным образом потому, что таким образом разыскать их с Алёшей становилось почти невозможно.
Причём боялась она совсем не немцев, — чего их было теперь бояться? Она опасалась ближайшей своей подруги Веры Денисовой. Мало ли что там в Дарьино ей может прийти в голову? Может, она сейчас жалеет, локти себе кусает, что отдала ребёнка, хочет вернуть его обратно. А без Алёшеньки для Нади жизни нет, об этом и подумать страшно.
Из-за всего этого она даже не пыталась узнать, жива ли Вера, по-прежнему ли там, в Дарьино, вернулся ли пропавший без вести Миша. Любое напоминание о прежней жизни вызывало у неё ужас, холодели руки, хотелось схватить Алёшу в охапку и бежать куда попало без оглядки.
Пару раз она чуть было не решилась уехать с ним куда-нибудь подальше, совсем в другие края, где никто её не знал, полностью затеряться на просторах родины чудесной, как пелось в известной песне. Но что-то всякий раз останавливало её. Казалось уж совсем стыдным пускаться в бега без особых на то причин. Да и какая за ней вина числится?
И потом, не век же ей прятаться. Рано или поздно ей всё же следует поехать в Дарьино, повидать Веру. Надя почему-то не сомневалась, что она там, никуда не делась. Только не сейчас, конечно, она туда поедет, а когда-нибудь потом, попозже, когда Алёша совсем подрастёт. А пока они поживут Курочкиными. Так спокойнее.
Так что Алёшу она записала Курочкиным Алексеем Николаевичем. В графе «отец» — прочерк. Это, впрочем, никого особо не удивляло, полно было таких анкет сразу после войны.
Само собой получилась ещё одна маленькая выгода от перемены фамилии, которая всякий раз, когда она о ней вспоминала, невольно заставляла её улыбаться. Надя согласно новым документам стала на четыре года моложе.
Соответственно и биография её тоже стала покороче. Стало быть, и вопросов меньше.
В горкоме, узнав, что она окончила училище и хотела бы работать с книгами, тут же за неё ухватились. Вышла Надя оттуда уже заведующей не существовавшей пока городской библиотеки.
Так что всё, по сути, складывалось хорошо. Была, правда, возможность, что в библиотеку зайдёт кто-то из работавших ранее на фабрике и узнает её. Но с другой стороны, ничего страшного, отчества-то её всё равно никто не знал, Нина и Нина, а фамилию она могла и поменять, мало ли, может, замуж вышла или ещё что.
В принципе библиотека была почти готова к открытию. Новенькие столы и стулья для читального зала, сделанные всё на той же родной фабрике, привезли ещё вчера. Собранные Надиными стараниями по всему городу книги, подклеенные, протёртые, в основном уже солидно стояли на полках, остались лишь три небольшие стопки, на которые пока не успели выписать формуляры.
Формуляры писала Надина помощница, библиотекарша Лариса, совсем ещё молоденькая девчонка. Она взяла из стопки очередную книгу, с недоумением повертела в руках.
— А эту книжку как записать, Нина Анатольевна? — крикнула она в глубину полочных рядов. — У неё вон переплёта нет и названия. Не поймёшь, что это.
Надя вышла на зов, уткнулась в первую потертую страницу безымянной книги, через несколько секунд чуть усмехнулась.
— Это Куприн. «Гранатовый браслет». Отложи в сторону. Всё, что без переплёта или страниц не хватает, откладывай отдельно.
— Хорошо, Нина Анатольевна, — с подчёркнутым уважением проговорила Лариса.
Надины знания вызывали у неё просто священный трепет.
Надя тем временем вытянула из стопки другую книжку. Просияла, радостно узнавая не только автора и произведение, но и само издание, то есть шрифт, картинки, которые помнила прекрасно, с раннего детства. Она переживала сейчас замечательный период — будто после долгой и тяжёлой разлуки возвращались её старые любимые знакомые, возникало из небытия её казавшееся теперь столь далёким прошлое.
— Ты продолжай, Лариса, я сейчас вернусь, — сказала Надя помощнице, вышла из-за библиотечной стойки и пересекла читальный, всё ещё полный мусора, зал.
В самом углу его была дверь с новенькой табличкой «ЗАВЕДУЮЩАЯ БИБЛИОТЕКОЙ КУРОЧКИНА Н.А.». Надя на секунду задержалась перед нею, ей показалось, что табличка прибита чуть криво, но потом пригляделась — вроде ничего, нормально. Она удовлетворённо кивнула, открыла дверь и вошла внутрь своего кабинета.
За письменным столом сидел трёхлетний Алёша и, открыв от напряжения рот, сосредоточенно рисовал.
— Мама! — обрадовался он.
Гордо протянул ей рисунок.
Надя с умилением посмотрела на маловразумительные каракули.
— Очень хорошо! Молодчина! — похвалила она. — А я вот книжку нашла, которую мы с тобой читать будем. Вот, взгляни!
Алёша взял в руки принесённую книжку. Надя внимательно наблюдала за его реакцией.
— Это «Сказка о рыбаке и рыбке» великого поэта Александра Сергеевича Пушкина, очень хорошая книжка, — сообщила она сыну.
Сын обрадовался, улыбнулся, название ему явно понравилось.
— А когда мы будем читать про рыбку? — медленно произнёс он.
Глава 44
ШКОЛА
В то самое время, когда Надя начала знакомить Алёшу с поэзией Пушкина, в посёлке Дарьино с полдюжины женщин и двое тощих мужиков под энергичным Вериным руководством пытались привести в порядок школу, подготовить её к предстоящему учебному году.
Повреждений в здании школы было не так уж много. Во время войны немцы использовали его под казармы, в которых размещались проходившие и ненадолго останавливавшиеся в Дарьино части. Правда, оказалось немало разбитых окон, которые пока за неимением стёкол забивали фанерой.
Вообще же подготовка заключалась в уборке, мойке, починке шкафов, парт, столов и прежде всего в выносе и сжигании разнообразного бесконечного мусора, которого по всей школе накопились целые горы.
Одна из женщин, рыжеватая Валентина, после очередной ходки к разложенному во дворе костру, которым распоряжался вездесущий Васёк, столкнулась в школьном вестибюле с Верой, тащившей полные вёдра с чистой водой.
— Никогда мы эти конюшни не расчистим!.. — в сердцах проворчала Валентина, потирая спину. — Вот уж заговняли школу!..
Вера поставила вёдра, устало улыбнулась в ответ. Они работали со вчерашнего дня, а большая часть классов по-прежнему находилась в ужасном состоянии. Сегодняшний день, впрочем, стал знаменателен не только генеральной уборкой, но и тем, что после обеда, то есть ближе к закату, как прошёл слух, должны были приехать возвращающиеся из эвакуации дети.
В частности, именно это волнующее событие и заставило женщин, буквально уползших отсюда поздним вчерашним вечером, прийти в школу снова ни свет ни заря, чтобы опять чистить, мыть, убирать. Все они, каким-то чудом пережившие войну, хотели сделать долгожданную встречу максимально праздничной для детей, порадовать тем, что хоть что-то в почти рухнувшем вокруг мире не изменилось, осталось незыблемым, и в первую очередь, конечно, это родная, старая, ждущая их возвращения школа.
— Ничего, расчистим, Валюш, — сказала Вера. — А чего ж ты хочешь после казарм-то… Спасибо хоть стены остались… Уф, жарко!
