Я стоял без движения на мостике, засунув руки глубоко в косые карманы моей кожаной куртки, расслабив колени, чтобы отвечать мягким движениям лодки. Величественный свод утреннего неба медленно наполнялся голубизной. Когда ветер вымел его начисто, над горизонтом появился циклопический шар солнца.
Я спустился вниз и посмотрел на карту. Линия, которая нерегулярно змеилась туда и сюда через сеть квадратов, была отмечена точками с указанием времени в часах и минутах. Карандашные линии между точками соответствовали дистанции, пройденной за каждые четыре часа, так что их различная длина соответствовала нашей скорости за один любой промежуток времени.
Мичман появился возле меня.
«Нечего особенно вам показать, Лейтенант. Несколько закорючек на карте, и даже они временные. Я должен буду стереть их после похода, потому что карты нужны для повторного использования. Что мы всегда храним, так это кальки».
Я продолжал смотреть на карту, потому что Крихбаум явно хотел продолжить свой сдержанный монолог. Вместо этого он после паузы спросил: «Что-то не так?»
«Нет, почему же?»
«Мне просто показалось, потому что вы как-то странно смотрите».
Прошло две или три минуты. Затем он пробормотал сам себе: «Может быть, это хорошо, что мы не получаем никакой почты. ВМФ нравится, чтобы люди на службе думали только о работе».
Это было меньше всего похоже на Крихбаума — чтобы он позволил себе исповедоваться. Я не подозревал, что он вообще когда-нибудь выйдет из свое раковины. До меня дошло, насколько одинок был мичман. Его квалификация намного превосходила квалификацию старшего помощника, и все же он был только лишь Главный Старшина. Это значило, что он отделен от офицеров невидимым барьером, который невозможно было одолеть с его стороны. Хотя его функции придавали ему особенный статус — он был правой рукой Командира во всех вопросах навигации — это только подчеркивало его изоляцию, заметную не только по отношению к его товарищам главным старшинам, но также и по отношению к старшинам и матросам, по отношению к которым он в любом случае должен был держаться на дистанции.
***
Пойманный в ничейном пространстве между сном и бодрствованием, я слушал волны, шипевшие вдоль нашего борта. Не в состоянии заснуть, я в конце концов скатился со своей койки, натянул морские ботинки и кожаную куртку и пробрался через переборку в центральный пост. Он был тускло освещен маленькой лампой над конторкой вахтенного старшины центрального поста. Вахтенный матрос центрального поста сидел на хранилище для карт и чистил картошку. Это был Турбо с рыжей бородой.
«Прошу добро на мостик!» — спросил я разрешения. Лицо мичмана появилось в отверстии люка.
«Разрешаю».
Рулевой сидел в боевой рубке, склонившись над своей подсвеченной картушкой компаса.
Я пробрался на ощупь в корму между перископом и обносом мостика на платформу с орудиями ПВО. Наблюдатель кормового сектора по правому борту потеснился, чтобы дать мне место.
Горизонт был ясно различим, несмотря на темноту. Облака, плывшие по небу — тоже. В одной точке, как раз на правом траверзе, мрак начинал бледнеть. Бледное пятно распространялось, как ржавая крапинка кислоты, слегка окрашивая воду внизу. На некоторое время облака сгустились снова, но затем они неожиданно расступились, и показался перевернутый серп луны. Диск луны был туманно-серым на фоне синей темноты. Мириады искорок света заплясали на волнах. Пена, вихрившаяся вдоль наших бортов, засияла белым. В кильватерном следе вспыхивали искры, а нос лодки ярко сиял — его мокрая поверхность отражала лунный свет. Облака, которые проходили через диск луны, моментально наливались серебром.
Луна укрылась в рваные клочья облаков, но скоро она появилась снова, чтобы накрыть море ручейками света. Через некоторое время плотные облака появились с запада, подобные массивным галеонам. Они скрыли на своем пути звезды и закрыли луну. Сразу же море превратилось в чернила. Прорези в решетчатом настиле больше невозможно стало различить. Наша корма стала темной массой, величественно колышущейся с боку на бок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Море поднималось и опадало. Угрюмый ветер ударил холодом в моё лицо и вытянул тепло из тела. Здесь и там бледные пятна появлялись во мраке и волны опрокидывали свои пенные гребни, которые казались рядами оскаленных зубов.
Темнота сформировала целую пропасть между мной и мичманом. Казалось, нас разделяю целые мили. Мне пришлось сделать усилие, чтобы вытянуть свою руку и коснуться неподвижной фигуры рядом со мной. Затем я услышал его бестелесный голос: «Хотел бы, чтобы луна осилила эту тьму». За этим последовало несколько неясных слов, но я не смог их разобрать, потому что его голова была повернута в сторону.
Вокруг луны собралось еще больше облаков. Темнота стала ещё более насыщенной. Время от времени зеленоватая пена обвивала фосфоресцирующими лентами корпус подлодки и выявляла линии обводов. Иногда мне казалось, что я вижу тени еще более темные, чем ночь. Вглядываясь во мрак широко открытыми и напряженными до рези глазами, я мог лишь только вызывать в своем воображении иллюстрацию из детской книги морских историй. Она вспомнилась мне во всех живых деталях: гигантский нос лайнера, врезающийся в маленькую парусную лодку, носовая волна отбрасывает в сторону клубок сломанных мачт и расщепленных досок, несколько клочков парусины и две фигуры с поднятыми в смертельном ужасе руками. И внизу надпись курсивом: «Столкновение!»
Нос подводной лодки нырял и снова вздымался вверх. Фосфоресценция становилась сильнее, освещая теперь и наш кильватерный след. Кратковременный проблеск света показался через открытый люк. Кто-то в боевой рубке должно быть зажег сигарету.
Неожиданно в небе впереди нас появилась холодная белая вспышка света. Края облаков ясно прорисовались на фоне темноты. Вторая молния беззвучно пронзила облака. На несколько секунд нервное мерцание пробежало по горизонту.
«Странно», — произнес Крихбаум. «Выглядит как искрение контактов».
Мои мысли вернулись к той ночи на подходе к Бристольскому Каналу. Я стоял, прижавшись спиной к обносу мостика, когда прожектора начали пробираться на ощупь сквозь темноту. Сначала появилось белое привидение, как бы парящее в тумане: траулер с вываленными сетями. Наклонные столбы света выхватили другой, и еще один, и еще — целый флот. Трассирующим пулям из пулеметов потребовалось несколько секунд, чтобы попасть в первую цель. Это было так же похоже на войну, как расстрел рыбы в бочке. Затем открыли огонь 88-мм пушки, при этом их расчеты ругались, потому что ни один снаряд не попал в неподвижные цели. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем деревянные лодки пошли на дно. То, что началось как неожиданная атака — превратилось в вымученную мясорубку. Прямое уничтожение, вовсе не военно-морской бой. Свой первый опыт войны у меня получился совсем не таким, как представлялось. Бедняги рыбаки с траулеров. Неожиданная вспышка прожекторов, за которой последовал стук пулеметов и визг снарядов. Когда мы подошли поближе, не было видно никого. Может быть, они все выпрыгнули за борт? Подобрал ли их кто-нибудь? Мы никогда не узнали, что с ними произошло.
***
Всего лишь еще один день экономичным ходом по направлению к нашей новой зоне патрулирования. Пришла радиограмма. Мы напряженно ждали, пока станет известно её содержание.
Радиограмма была адресована Флехсигу и приказывала ему сменить позицию на новую, на 70 миль западнее. Очевидно, ожидалось, что там пройдет конвой. Мичман показал мне точку на карте мелкого масштаба. Она была возле американского побережья, на расстоянии многих дней хода от нашей позиции. Немного позже мы перехватили сигнал, адресованный подлодке Бёлера возле Исландии и третий для подлодки, действовавшей в районе Гибралтара. Это была лодка U-J под командованием Кортманна, который «запятнал» свой послужной список тем, что подобрал команду танкера с топливом на борту для линкора «Бисмарк».
