Одна из подлодок доложила, что она не может погружаться. Майниг, девственник флотилии. Подводная лодка, которая не могла погружаться, была на полпути ко дну.
«Черт побери», — выругался Командир. «Они даже не могут прикрыть его истребителями — слишком далеко. Нам надо будет держать пальцы скрещенными»[11].
Он наклонился и постучал снизу по столешнице три раза. «Будем надеяться, что он выкарабкается. Майниг должен сделать это».
Никто из нас не произнес ни слова. Губы Командира беззвучно шевелились. Возможно, он прикидывал — сколько времени потребуется лодке Майнига, чтобы достичь Сен-Назара экономичным ходом.
По моей спине проползла холодная дрожь. Что они будут делать, если встретятся со штурмовиками? Или с эсминцами? Подводная лодка на поверхности была безнадежно уязвима по отношению к своим противникам. Мощность недостаточна, чтобы оторваться от них, никакой брони, недостаточное вооружение, более беззащитна, чем большинство надводных кораблей. Единственной пробоины в прочном корпусе было достаточно, чтобы доконать её.
Стармех смог лишь прищелкнуть языком. Было явно видно, как близко он сопоставлял себя со своим коллегой на лодке Майнига. Он стал совершенно бледным.
«Кто у Майнига старший механик», — спросил Командир, — «Шульце 2-й или Шульце 3-й?»
«Шульце 2-й, Командир. Мой соученик».
Мы все уставились на стол кают-компании, чтобы найти там какое-либо вдохновение. Я почувствовал, что мою грудь сжимает. Я тоже знал одного человека с лодки Майнига: Хаберман, молодой человек из Прибалтики, который был со мной в том ужасном учебном походе на Готенхафен. Середина зимы, двадцать пять градусов ниже нуля и восточный ветер.
Командир первым нарушил молчание. Он пытался сменить тему разговора, но, строго говоря, не смог от неё уйти.
«Настоящая подводная лодка — вот что нам нужно. Это ведь не подводные лодки в истинном смысле слова, это же мобильные водолазные кессоны».
Молчание. Я поднял свои брови в недоумении, и он продолжил, замолкая после каждого второго предложения. «В конце концов, запас емкости наших аккумуляторов достаточен лишь для краткой атаки под перископом или для ограниченного периода уклонения от преследования. Если посмотреть в суть дела, мы полностью зависим от доступа к поверхности. У нас в аккумуляторах ампер-часов не больше, чем на 80 миль в подводном положении, даже при экономичной скорости. Если дать полный ход под водой в девять узлов, то аккумуляторы разрядятся полностью через два часа. Не так уж много, не правда ли? И ещё, вес аккумуляторов составляет немалый процент от нашего водоизмещения. Их свинцовые пластины весят больше, чем все механизмы лодки вместе взятые. Моё представление настоящей подводной лодки — это судно, которое может путешествовать под водой неопределенно долгое время, другими словами, при помощи двигателей, которым не нужен воздух и которые не производят выхлопные газы. Она при этом не будет так же уязвима, поскольку не будут требоваться все эти приспособления и установки, необходимые для хода на поверхности: выхлопные заслонки, клапана для всасываемого воздуха — все эти отверстия в прочном корпусе. Что нам нужно — это какая-то силовая установка, независимая от атмосферы. Вот так».
***
Мы едва достигли новой зоны патрулирования, когда пришла радиограмма. Вместе с некоторыми другими подлодками мы должны были сформировать разведывательный патруль. Наша линия патрулирования располагалась на некотором расстоянии дальше к западу. Чтобы попасть туда, нам потребуется два дня ходу экономичной скоростью.
«Они дали группе кодовое наименование «Вервольф»[12], - саркастически произнес Командир. «Очень впечатляюще! Должно быть, Командующий назначил в свою команду что-то вроде придворного поэта, чтобы выдумывать эти названия. Оборотень! Кот-В-Сапогах тоже бы прекрасно подошло, но нет — никогда не упустят возможность громко стукнуть в барабан…»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Даже термин «театр военных действий» был на вкус Командира слишком высокопарным. Если бы ему дать волю, то существующий военно-морской жаргон лишился бы всех своих клыков. Порой он размышлял часами, пока не находил слова подходящей банальности для своего доклада о боевом походе.
***
Я перечитал то, что было записано в моей голубой тетрадке.
Воскресенье, 16-й день. Получили сообщение о конвое, следующем на восток. Идем курсом 090 градусов, чтобы перехватить их на возможном пути следования.
Понедельник, 17-й день. Получен приказ о назначении новой линии патрулирования. Дальше на юг. Другими словами, невод был сдвинут в южном направлении. Только пять подлодок — вот вам и весь невод! Либо ячейки сети слишком крупные, либо сама сеть слишком мала. Скорость 8 узлов. Будем надеяться, что мы правильно определили свои координаты. Также будем надеяться, что Штаб Флотилии оценит, сколь неблагоприятны погодные условия в нашем районе плавания.
Видимость слишком плоха для надводных действий. Старик сказал: «В таких условиях можно врезаться во что угодно».
Вторник, 18-й день. Новая линия патрулирования, курс 170 градусов, скорость 6 узлов.
Среда, 19-й день. Еще один галс. Легкая зыбь, сильный туман, надводные действия все еще невозможны. Должно быть, погода перешла на сторону Союзников[13].
Четверг, 20-й день. Режим радиомолчания — исключение только для докладов об обнаружении противника. Теперь в нашем районе сосредоточено больше пяти подлодок. Враг не должен был нас обнаружить. Поисковые курсы ничего не дали. Средняя зыбь. Легкий ветер с северо-запада. Слоисто-кучевые облака, но слой тумана крепко держится у воды. Все еще никаких следов конвоя.
***
ПЯТНИЦА, 21-й ДЕНЬ В МОРЕ. Нам была назначена еще одна патрульная линия.
Комментарий Командира: «Только Господь знает, куда они подевались!»
Всегда одна и та же картинка. Старик, склонившийся над картой, опираясь на локти. Погруженный глубоко в свои мысли, он время от времени дотягивается до циркуля и проверяет позицию на карте.
Они могли уклониться к северу, потому что ночи длинные. Начни их искать на севере и они тотчас же повернут на юг по широкой дуге. Они прокладывают сумасшедший курс, когда им это надо — похоже, что сейчас время для них ничего не значит. Нужно увеличивать площади патрулирования, вот в чем решение». Он неожиданно повышает свой голос. «Какая цена нашим воздушным героям, господин Геринг?»
Как если бы он уже пошумел достаточно, Командир перешел на шепот. «В любом случае, нам к их навигации всегда следует относиться с подозрением. Для Люфтваффе разница в двадцать-тридцать миль ничего не значит».
Он аккуратно приложил к карте параллельную линейку, низко склонившись над столом. Он попробовал её расположить в различных положениях и наконец призвал на помощь циркуль.
Представление продолжалось, пока он наконец не ткнул циркулем в точку на сплошном синем фоне карты. «Вот где должна быть наша патрульная линия. Это то место, где они пройдут — или меня зовут Уинстон Черчилль».
Я не видел ничего, кроме двух маленьких отметок в сетке квадратов — никаких других обозначений на карте не было. Тем не менее было очевидно, что перед мысленным взором Командира возникали живые образы: шлейфы дыма над горизонтом, тонкие и расплывчатые, едва видимые. Возможно, он мог видеть надстройки, рубки, стрелы, суда с большими люками, суда с надстройками в корме: танкеры.
«Это бесконечное барахтанье просто проклятое богом занятие», — фыркнул он.
Наконец, Командир с усилием поднялся от стола для карт. Он нерешительно смотрел некоторое время на карту, прежде чем со вздохом бросил на нее линейку. Его руки дернулись в жесте смирения. Затем он резко повернулся и прошел в нос, наклоняясь в проемах дверей, и исчез в своем закутке.
