Одна из женщин окликнула меня:
— Возьмешь немного для своих сестёр?
Она протянула мне три большие лепешки.
Я с благодарностью взяла их. Поведение мамы было странным. Оно беспокоило и пугало меня.
— Мама, — медленно начала я, словно обращалась к одному из старейшин деревни. — Я собираюсь отнести это домой. Мне надо идти.
Я свернула лепешки и засунула их под мышку. Я кивнула Яре и Амире, еще раз поблагодарив их за щедрость и доброту ко мне и моей матери. Но я также пристально посмотрела на них, задумавшись о том, сообщат ли они Королю о сумасшедших заявлениях моей матери.
Возвращаясь домой, я встретила девочку с меткой на лице. Она сидела на земле и втыкала палочки в песок. Когда она увидела меня, она смущенно улыбнулась и притворилась, что не заметила меня, хотя и наблюдала за каждым моим движением.
— Здравствуй, маленькая сестра, — сказала я, опустившись на колени. — Что ты здесь делаешь?
— Папа пообещал мне, что если я дам им поработать днем, вечером он поиграет со мной в принцессу.
Ее родители шили и чинили одежду для дворца. Я видела их дом изнутри. Всё его пространство занимали горы ткани. Если к нам направлялись новые стражники, нам требовалась новая одежда.
— В принцессу? И как вы играете в эту игру?
Она улыбнулась.
— Я расхаживаю в красивой одежде и рассказываю разные интересные истории. Как ты.
Я улыбнулась.
— Папа играет принца, он приезжает ко мне и увозит меня в свой дворец, и если мама к тому времени уже управилась с ужином, она одевает меня в красивую одежду для свадьбы! Мои братья не хотят играть в эту игру. Они говорят, что она для девчонок, но я думаю, что это глупо, потому что у принцессы должен быть принц. К тому же мальчики и девочки есть везде.
— Думаю, ты права. А где сейчас твои братья?
Обычно они бегали по дорожкам и приставали к сестре.
Выпятив нижнюю губу, она сказала:
— Ушли на рынок. Вчера приехали торговцы.
— Караван? — спросила я, наклонившись вперед.
Она кивнула.
— Где ты была все это время?
Убрав волосы с её лица, я тихо сказала:
— Я уезжала, но теперь я вернулась.
— Но куда? Я не видела тебя целую вечность. Мама думала, что ты вышла замуж за принца. А я сомневалась, теперь я скажу ей, что была права.
Она потыкала песок своей палочкой.
— Я навещала друга, — сказала я, подумав о Саалиме.
Она попросила меня рассказать. И я сказала, что это был мой хороший друг, который приносил мне разные угощения и рассказывал удивительные истории. Я не сказала ей, что он целовал меня в губы, и что его руки были такими тёплыми, что я расслаблялась от его прикосновений.
Она улыбнулась, а потом посмотрела на лепешки у меня под мышкой. Я взяла одну из них и протянула ей.
— Для тебя и твоей семьи.
Как и я, слуги ели только определенную еду и не могли заходить на кухню так же свободно, как моя мать. Но они могли покидать дворец, тогда как я не имела на это право. В чем-то они превосходили меня.
Она засунула край лепешки в рот и начала посасывать его, пока он не намок и не начал разваливаться.
— Что за истории рассказывал тебе твой друг? — спросила она.
— Я расскажу тебе одну, но потом мне надо будет идти.
Я завела её в тень между двумя шатрами и рассказала ей про воду, которая превращается в камень, когда очень холодно.
Сабры и Тави не было дома, когда я вернулась. Мне сказали, что они пошли в раму с другими сёстрами. Рахима пыталась уговорить скучающих сестёр на игру в карты. Она выглядела немного бледной и постоянно тёрла свой живот.
— Ты в порядке? — спросила я.
Её лицо просияло, когда она увидела меня, но это не смогло скрыть бледность её кожи. Она протянула мне карты.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я? Да! Давай сыграем несколько партий. Ты расскажешь мне про нашу мать.
— Не могу, Има.
Я переступила с ноги на ногу, сомневаясь в том, нужно ли было рассказывать ей о своих подозрениях. Я опасалась её неодобрения.
— Почему? — сказала она ровным тоном, прищурив глаза.
— Караван, — прошептала я. — Я так давно не…
Она закрыла лицо руками.
— Эмель! Ты, и правда, думаешь об этом после всего того, что случилось?
Я шикнула на неё, оглядевшись вокруг и убедившись, что никто из сестёр не услышал нас.
— Если я уйду ненадолго, ты сможешь что-нибудь соврать? Если она спросит.
Честно говоря, я не думала, что Сабра спросит. Все эти дни, что я была дома, я видела, что Сабра переменилась — она была похожа на лампу без масла — пустую, холодную и тёмную. Наши взгляды встретились лишь однажды, но мы не сказали друг другу ни слова. Но я всё же наблюдала за ней. Чаще всего она была сама по себе или с Тави, которая была щедра на любовь и принимала сердитое молчание Сабры.
— Хорошо. Тогда ты должна мне тридцать партий, — сказала Рахима, взмахнув картами.
Она улыбнулась, но её улыбка быстро пропала.
Было очевидно, что приехал караван — чужестранцы в прекрасных одеждах и экзотических платках и тюрбанах заняли базарные шатры. Но на базаре было безлюднее. Никто не протискивался сквозь толпу, толкаясь плечами и мешками, набитыми товарами. Но всё же здесь были покупатели, которые были готовы потратить свои монеты.
Я ругнулась, увидев, что семейная лавка Фироза была пуста. Солнце давно уже не было в зените, и он, вероятно, ушёл домой. Но я не хотела терять возможность узнать что-то о караване, поэтому побежала вперед по дорожкам. Снаружи одной из лавок была очередь. Внутри находился мужчина, сидящий на стуле, а другой мужчина осматривал его зубы. Ещё дальше я заметила мужчину, который сидел под дюжиной плетеных корзин, висевших на металлических крюках. Моё внимание привлекла женщина с корзиной железных наконечников для копий. Я подошла к ней, приподняв голову, как будто у меня было с собой неограниченное количество монет.
— Расскажи мне про свой товар.
— Это лучшее железо, добытое из северных шахт, переплавленное на огнях моего мужа и отполированное вулканическим стеклом с юга. Эти наконечники достаточно острые, чтобы пронзить самую толстую плоть, и они довольно лёгкие, чтобы их бросать.
— Север? — повторила я. — Вы приехали с севера?
Она кивнула и пододвинула мне острые наконечники.
— Двадцать дха или горсть соли.
— Цена слишком высока, — сказала я и поспешила уйти.
Она начала кричать мне вслед, что готова торговаться. Но она не знала, что уже дала мне то, чего я хотела.
Я начала пробираться дальше вдоль улицы, стараясь идти быстро, но так, чтобы никто не подумал, что я убегаю с украденными товарами. Наконец я увидела людей, окруживших Рафаля. Он стоял на самодельной сцене в самом центре. Гутра, обвивавшая его голову и плечи, была цвета аметиста. Я не смогла увидеть его друга сквозь толпу, но я слышала звуки барабана. Людей было не меньше, чем обычно, несмотря на то, что на рынке было тише. Никто не хотел пропустить фантастические истории, которые Рафаль привёз с собой на базар.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Они хотят переделать пустыню, — сказал Рафаль. — Изменить торговые пути.
— Кто? — прошептала я какой-то женщине.
— Алтамаруки, — воодушевленно ответила она.
— Было время, когда караванам не надо было добираться до самого сердца пустыни ради соли. Они ехали либо в соляные шахты, либо на границу пустыни, — он подождал, пока люди не начали ахать и охать.
Затем он продолжил:
— Но добраться до границы пустыни теперь невозможно, а соляные шахты засыпало песком, так как они не используются. Кто теперь их найдёт? Карты выцвели; они давно уже никому не нужны. Пути, которые ведут сюда, гораздо проще. Оазис хорошо знаком. Зачем что-то менять? Но кого-то злит такая торговля. Почему только один человек контролирует соль? Сердце пустыни наказывает людей — цена за соль слишком высока. Однако некоторые качают головами и говорят, что всё это глупости. Даже если они и хотят перемен, как они могут их устроить? Знаете, как алтамаруки называют себя? — спросил Рафаль.
