— А если бы я пожелала себе свободы, могла бы я жить в одном из этих мест?
Он выпрямился.
— И да, и нет. Ты можешь пожелать свободы, но знай, что желать такие неопределенные вещи опасно. Мазира может поместить тебя посреди твоего поселения, сделать тебя женой хорошего человека и матерью троих детей, а твои сестры и матери будут жить в соседних шатрах и смогут посещать тебя каждый вечер. Но Она также может поместить тебя в деревню далеко отсюда, у тебя не будет ни семьи, ни мужа, но будут все украшения мира.
Это не показалось мне таким уж плохим.
— Но тогда я смогу вернуться к сёстрам, обменяв украшения на верблюда, и потом буду видеться с ними, когда захочу.
— Это будет зависеть от того, что дарует тебе Мазира. Она может поместить тебя в такую жизнь, где у тебя не будет ни сестер, ни слуг, ни друзей, а сама ты превратишься в сироту. Свобода от одного не гарантирует свободы от другого. Поэтому, если ты хочешь быть свободной, тебе надо точно сформулировать своё желание. Ты должна быть уверена, свободу от чего ты хочешь получить. И будь готова к тому, что в твоей будущей жизни не останется ничего из настоящего.
— Включая тебя, — сказала я, вспомнив, как он рассказывал мне о том, как Мазира разделяла джинна и его хозяина.
— Если Она этого пожелает, тогда да. Включая меня. Это происходит не всегда, но ты должна быть готова к такому риску.
Меня начало глодать беспокойство. Я не могла представить, что мне навсегда придётся попрощаться с сёстрами или с матерью, с Фирозом. Я хотела быть свободной от своего отца и его дворца, но я не хотела терять свою семью. Если я потеряю их и магию джинна… и не смогу пожелать, чтобы всё вернулось на круги своя…
Я начала перебирать желания у себя в голове, пытаясь предугадать то, как Мазира может интерпретировать их. Но я не стала произносить их вслух. Это было именно то, о чем Саалим говорил моему отцу. Я предалась фантазиям. Мазира была слишком опасна, и я не хотела, чтобы моя судьба определялась её прихотью.
Мне не нравилось думать о том, что могло бы случиться, и пребывать под гнетом неизвестности.
— В каком-то смысле, это очень соблазнительно, но в то же время риск очень пугает, — сказала я. — Но, в любом случае, это неважно. Как я могу уйти, когда у меня столько не отвеченных вопросов? Я хочу узнать побольше об этой воде в виде порошка и деревьях, чьи листья опадают, а потом вырастают снова.
Он улыбнулся.
— Боюсь, твое любопытство не знает границ. В итоге я превращусь в пустой бурдюк, внутри которого гуляет эхо. Думаю, тогда ты найдёшь себе кого-то ещё и, наконец, загадаешь себе свободу.
В его взгляде отразилось неподдельное беспокойство.
— Я просто сбегу с тем другим джинном, с которым я встречаюсь днём. Иди сюда, Атен! — крикнула я в небо и захихикала.
Саалим тоже рассмеялся. Этот звук был прекрасен.
Но вдруг его смех потух, и он вновь стал серьезным. Это выражение лица было мне знакомо. Он почувствовал активность Соляного Короля. Когда его мерзкое сознание освобождалось ото сна, он отчаянно желал присутствия джинна рядом с собой. Вскоре Король должен будет призвать его, и ему придётся ответить.
— Эмель, я должен идти.
Эти слова пугали меня каждое утро, когда он был со мной.
— Он проснулся?
— Ещё нет, но сон покидает его.
Он замолчал.
— Вероятно, я не смогу видеться с тобой какое-то время.
— Я знаю.
Неутихающая боль затопила мою грудь. Я не решалась снова заговорить, зная, что мои слова могут выдать мою печаль.
Джинн преклонил колено. Он ждал. Я поднял на него глаза. Я не хотела, чтобы наше прощание состояло лишь из лёгкой улыбки и краткого «до свидания».
— До свидания, — сказал наконец Саалим.
— Значит, до свидания, — мои слова слиплись у меня во рту.
Снаружи я слышала пронзительные крики орла.
— Эмель, — он нежно произнёс мое имя, и в его словах послышалась тоска.
В его глазах читался вопрос. Он слегка развёл руки, что напомнило мне о том жесте, который он использовал не так давно, чтобы забрать меня в оазис. На этот раз я знала, что никуда не попаду, кроме его объятий.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я бросилась к нему.
Меня окутало жаром, который трещал, точно пламя огня, окружив мою спину, покрытую шрамами, и шею. Он крепко прижал меня к себе, не в силах скрыть отчаяния, которое выдавали его движения, а я так же крепко ухватилась за него. Моя грудь была плотно прижата к его груди, тепло его кожи было на удивление успокаивающим.
Я обхватила руками его шею и притянула к себе его голову. Его бородатая щека прижалась к моей.
— Я буду скучать, — сказала я ему на ухо.
Саалим двинулся и усадил меня к себе на колени. Мы держали друг друга в объятиях, окруженные теплом и страстью, и ощущали что-то сродни отчаянию. Его сердце бешено колотилось рядом с моим.
Он отклонил голову, чтобы посмотреть на меня, вероятно, желая ещё раз попрощаться со мной. Но я не хотела этого слышать. Я не хотела, чтобы он уходил. Я не хотела теряться в догадках, когда наступит следующий раз, когда он придёт ко мне. Я хотела, чтобы он всегда был рядом. Я хотела его мудрости, и его доброты, и заботы, и его историй… я понимала всё это гораздо лучше, чем его магию. И я хотела его. Это было безрассудно.
Не думая, я прижалась губами к его губам.
Языки пламени начали лизать мне спину. Тепло его губ, которые на вкус напоминали пыль и огонь, возбудили во мне неизвестное ранее желание. Движения моих губ, которым я научилась, будучи ахирой, были поспешными и отчаянными. Но Саалим своими пальцами оттолкнул от себя моё лицо. Саалим не был мухами, который хотел переспать с женщиной. В его глазах читалось сильное желание, но оно было окрашено печалью.
— Нет, только не так.
Чувство унижения заполнило меня и заставило мои щёки вспыхнуть.
— Боги, прости м-меня, — я попыталась отойти от него. — Мне так стыдно, мне не следовало…
Саалим крепко держал меня.
— Подожди. Не надо, — взмолился он.
Уставившись на стену шатра за его спиной, я перестала сопротивляться.
Он ослабил хватку, и медленно повернул моё лицо к себе так, чтобы я опять посмотрела ему в глаза.
— Вот так, — проговорил он.
С невероятной нежностью, он коснулся своими губами моих губ. Затем он оторвался от меня, а потом снова поцеловал, хотя на этот раз более настойчиво. Снова и снова целовал он мои губы. Потом он начал целовать мои щёки, мой лоб, мою шею. Каждый его поцелуй разжигал огонь, который был запрятан отчаянно глубоко у меня внутри. Я никогда не испытывала такого с мужчиной, и я растаяла в его объятиях, чувствуя его безмолвную преданность. По моей щеке покатилась слеза, и он сцеловал её.
— Эмель, — вымолвил он хрипло между поцелуями, которыми он осыпал мою кожу и мои губы. — Прости, но теперь я должен…
Когда его слова достигли моих ушей, я упала на песок.
Он пропал, так как его хозяин призвал его. Я сидела, не двигаясь, и попыталась выровнять дыхание и успокоить своё тело. После его неожиданного исчезновения я почувствовала холод. Мои мысли поплыли, как это бывало, когда я курила Бурак или выпивала несколько кубков вина, только на этот раз это головокружение было связано с прикосновениями джинна и со вкусом его губ на моих губах.
На тюфяке, там, где я когда-то оставила практически пустую тарелку с фруктами, осталась небольшая кучка очень мелкого золотого песка, который я никогда не видела раньше. Из любопытства я взяла его и потерла между пальцами. Он был таким мягким. Я осторожно собрала песок к себе в ладонь. Крепко сжав его, я легла на тюфяк. Я притянула колени к своей груди, не испытав при этом боли, и прижала золотую пыль к своему сердцу так, что она, проникнув сквозь грубую ткань, посыпалась мне на кожу. Мне хотелось, чтобы часть его соединилась с той частью меня, которая, как я знала, превратилась в сложную смесь страха и восторга, и которая желала его так, как я никогда не желала никого прежде.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
