Если ежа швырнуть во что-то — он срабатывает. Если сильно сжать, то сработает, когда отпустишь. Если на него наступить — он сработает, если рядом раздастся громкий резкий звук — он сработает, все равно как чувствительная сигнализация на автомобиле. Если его просто взять в руку — надев специальную перчатку или рукавицу, — положить в контейнер и аккуратно закрыть крышку, он не сработает. Если только он не «взведен», потому что тогда он сработает, даже после того как на него сильно дунуть или звонко хлопнуть рядом с ним в ладоши.
Этот еж был взведен: кожистый шар с тонкими, еще гибкими иглами (значит, молодой, а такие скачут особенно резво) слегка надувался и опадал, на боках его то распухали, то съеживались уродливые лилово-синие пузырьки, иглы шевелились… Ежи не такие уж простые штуки. Конечно, они не разумны, но это не предмет и не растение, это, как мне кажется, именно организмы, пусть и с очень необычной физиологией. Как и кристалл — ведь он не просто протыкает воздух лучами, онцелитсяв органику. И ежей она будто притягивает, то есть даже если дело происходит не в замкнутом небольшом помещении, как тогда, у Курильщика, а на открытом месте — все равно разыгравшийся еж во время первых двух-трех прыжков, скорее всего, вмажется в стоящего рядом человека или зверя.
Жаба сидела неподвижно, пялясь на меня тупыми глазами. Сзади раздалось призывное шипение Пригоршни: должно быть, я замер перед ежом слишком надолго, и напарник забеспокоился. Я повернул голову, поднял руку и показал большой палец — мол, все путем, просто я, Никита, залюбовался красотой ваших украинских болот, расчувствовался и забыл, для чего залез сюда.
Отвернувшись от него, я осторожно пошел в обход — так осторожно, как не ходил, наверное, еще ни разу в жизни. Жаба не шевелилась и не моргала. Интересно, она вообще заметила мое появление, осознала его или нет? В какое-то мгновение мне даже показалось, что она дохлая, но нет: пухлое горло едва заметно напрягалось.
Лист с ежом был теперь сбоку. Очень-очень медленно я сделал еще один шаг. Вот они, два небольших красно-алых конгломерата, прямо передо мной. А чуть дальше — карусель. Эта вряд ли перебросит из Долины еще куда-нибудь, дважды подряд такие чудеса не случаются, скорее вздернет, прокрутит пару раз да разорвет на части.
Из вертолета я захватил тряпку, испачканную машинным маслом, которую нашел позади кресел, и теперь достал ее из-за пазухи. Намотал на ладонь, вытянул руку перед собой, взял артефакт, лежащий, как кусок пенопласта, прямо на поверхности болота, одновременно левой отодвигая заслонки четырех ячеек на груди. Вложил кровь камня в одну, закрыл, тут же взял второй, тоже закрыл и пошел влево. Волосы на голове стали потрескивать, шевелиться от электричества. Карусель гудела, смерчи на ней непрерывно шипели. Всего полметра в сторону — и хана сталкеру по прозвищу Химик.
Я взял третий артефакт, спрятал. Постоял несколько секунд на одном месте, размышляя. Нет, не пойду за четвертым, ну его, опасно слишком. И так похудел уже, должно быть, на пару кило за эти минуты.
Повернувшись, направился обратно, сразу найдя взглядом лист с жабой, сидевшей теперь ко мне задом. Миновал полосу свободной от растений жижи вокруг аномалии и вновь вступил на участок, занятый мятой. Никита стоял в той же позе, наверное, и не шелохнулся с тех пор. Одними губами я произнес:
— Заводи.
Он вопросительно поднял голову, и я повторил, тщательно артикулируя:
— За-во-ди…
Он понял, кивнув, полез в вертолет. Я прошел лист с ежом. Винты начали вращаться, а жаба за спиной пронзительно квакнула.
Это был мощный «квак» здорового, хорошо поевшего, уверенного в своих возможностях существа.
— Взлетаем! — заорал я, ринувшись вперед, с корнями выдирая мяту и скользя пятками в иле.
Сзади донеслось громкое бульканье, а потом во все стороны полетели мягкие зеленые ошметки: квакнув, жаба подписала себе смертный приговор. Раздался протяжный свист, причем он удалялся от земли, становился все тише и тут же стал нарастать: еж падал. Чуть не зацепив кистью колючую ветку ржавых волос, я выскочил на берег, поскользнулся, упал у самых лыж, оглянулся: посередине участка, где росла мята, небольшой округлый предмет стремительно ударил в воду, выбив вертикальную струю грязи, прямую, как стрела, метра полтора высотой.
Винт ревел, вращался над головой. Высунувшись из открытой дверцы, Никита схватил меня и затащил внутрь. Перевалившись через его колени, я вновь оглянулся. Болото взбурлило, еж наискось вылетел из него, будто торпеда, подняв небольшой вал воды, метнулся к нам.
Пригоршня захлопнул дверцу; вертолет оторвался от земли. Раздался глухой удар, и машина качнулась, а дверца глухо скрипнула. Схватив наушники, я нахлобучил их на голову. Еще один удар — в днище, прямо под нашими ступнями. Рефлекторно мы оба поджали ноги.
— Выше, выше давай! — крикнул я, увидев кроны осин прямо перед колпаком.
Чиркнув лыжами по верхним веткам, мы пролетели над ними, и болото осталось позади.
— Не мог он к днищу прицепиться? — озабоченно спросил Никита, надев наушники.
Я покачал головой.
— Погнуть мог, но не пробить, это слишком все же.
— Хоть что-то хорошо… — Он еще тяжело дышал. — Блин, дались тебе эти артефакты! Еле ноги унесли!
— Ничего, зато плечо теперь тебе подлечим, а мне спину.
— Да хрен бы с ним, с тем плечом…
— Не ной, все нормально, что нормально кончается. Живы — и ладно.
— Я не ною, а… — Он замолчал, вглядываясь в ландшафт впереди. Там были холмы, ничего интересного.
— Что? — спросил я.
— Колхоз за этими холмами, кажется?
— Там он, да. А что?
— Мне показалось… вроде вспышки какие-то. Ты не заметил?
Холмы были совсем близко. Никита вел вертолет между двумя склонами, и я уже видел край засеянного поля.
— Нет, не заметил.
— Может, показалось, — неуверенно сказал он. — Хотя нет, вон же…
Через мгновение перед нами открылась низина, в которой стояли коровники, сараи и покосившиеся домишки. Мелькнула площадь, двухэтажный трактир, машины военных, мчащиеся по улице…
— Это что такое?!
Крыши домов приближались стремительно, хотя Никита уменьшил скорость. Под нами проскочил край поля, где за большим трактором с прицелом пряталось несколько фигур. Потом — изгиб дороги, окруженной покосившимся штакетником, двор с колодцем, где незнакомый селянин распрягал Безумного, перед тем как мы реквизировали телегу с конем. А затем прямо перед нами оказался небольшой грузовик-броневичок вроде тех, что мы уже видели, но с более крупной кабиной, без стыков и соединений переходящей в крытый кузов. Из прорези в броне на боку кузова стреляли, а по обочине бежал Звонарь, волочащий за собой пожилую тетку, и пули проламывали изгородь с кустами прямо позади них, нагоняя.
Вертолет повис в двух метрах над дорогой. Грузовик круто повернул, уходя от столкновения, перед собой я увидел листы железа, скрывающие лобовое стекло, и узкую щель между ними. Должно быть, водитель глядел через нее, и тогда он был настоящим асом, раз сумел вовремя заметить нас, неожиданно опустившихся с неба у него на пути. Но все же его умений оказалось недостаточно: избежав столкновения, грузовик налетел на гору обломков, по которой мы с Никитой вчера забрались на крышу мазанки.
— Стреляй! — заорал напарник, и я вжал красную кнопку на джойстике, за который обеими руками держался последние несколько секунд.
Груда обломков послужила для броневика трамплином. Хотя он был все же слишком тяжелым, чтобы взлететь по-настоящему, но он въехал по ней, будто по эстакаде.
Из вращающихся стволов пулемета ударила мутно-белая струя. Она впилась в склон позади колес, пробурила его, взметнув наклонный фонтан щепок, ржавого железа и мусора. Я повел джойстиком — струя поднялась выше, преследуя машину.
Гора осела, но броневик уже выкатился на крышу. Вертолет начал подыматься, пулеметная очередь пошла дальше, перескочила на скат и пробила его, взломав балки и обрешетины. Мне показалось, что сейчас броневик провалится в темную дыру, внезапно образовавшуюся под задними колесами, но он задрал кабину и выполз из нее, перевалился через жестяной конек. Мгновением позже очередь переломила жесть, будто спичку, а машина слетела по противоположному скату и рухнула за домом кабиной вниз, врезавшись в землю всем своим весом, будто большой дубовый шкаф, который неумелые грузчики пытались через окно спустить со второго этажа, да уронили на асфальт. А еще через мгновение мазанка рассыпалась, превратившись в груду дерева и кусков обожженной глины.
Вертолет стал разворачиваться, и я снял палец с кнопки. — Погоди, надо их добить, раз уж… — начал я и смолк, когда мимо колпака с визгом пронеслись пули. Испугавшись, что сейчас сквозь пролом на месте дверцы они попадут в меня, я выхватил «форт» и подался вбок, выставив руку с пистолетом.
По улице со стороны площади несся мотоцикл с крытой коляской необычных очертаний: ветровое стекло перед водителем раза в два больше обычного и куда сильнее изогнуто, а коляска формой напоминает поставленную на ребро раковину с прорезью в передней узкой части. Из прорези торчал ствол.
