– И не надо, не надо отдавать. Ни к чему. Пускай будет заместо подарка. У тебя завтра, кажись, рождение… пусть, – и отвернулась к буфету, будто положить конвертик на место, а сама украдкой провела дрожащей рукой по глазам.
– И ещё мне нужна пустая бутылка, – сказал Матвейка и подошёл к окну – «Где же этот Витька?»
Баба Нюра засуетилась, заохала.
– Вот ведь незадача какая! Тольки что повыбрасывала. Мне ведь ни к чему пустые бутылки… – и вдруг надумала что-то: – А знаешь, Мотюшка, я тебе фляжку подарю. Возьмёшь?
– Фляжку? – радостно вскрикнул Матвейка. – Настоящую? С завинчивающейся крышкой?
– А как же, с крышечкой. Всё, как полагается. От Николая Иваныча осталась. Фронтовая. Мне уже ни к чему.
Она достала из верхнего ящика буфета плоскую алюминиевую ёмкость в потёртом брезентовом чехольчике и вручила Матвейке.
– Пользуйся на здоровье. А зачем тебе бутылка понадобилась?
Матвейка схватил фляжку, прижал к себе, глаза его заблестели, дыхание участилось, а сердце распахнулось настежь.
– Я нашёл родник!
– Какой родник?
– С живой водой! Я принесу маме живую воду, и она выздоровеет!
И тут баба Нюра, наконец, решилась открыть правду. Села на стул и Матвейке сказала:
– Присядь, сыночек…
Матвейка сел.
Нет, не получилось. Язык не повернулся. Сама себя отругала в душе, а всё же не получилось, не сказала, только выговорила вместо этого:
– …на дорожку. Что ж, это правильно… чего только ни бывает… дай-то Бог!
– А где больница, куда маму увезли? – спросил Матвейка.
– Да вроде в Заречье, доктор сказал… Там, где паром, знаешь? На той стороне реки…
И ещё Матвейка попросил соседку открыть их квартиру, чтобы забрать подаренный отцом фонарик. Баба Нюра, не мешкая, исполнила просьбу маленького соседа.
Матвейка отыскал в кладовке старый отцовский рюкзак, положил в него фонарик, фляжку, свою порванную на локте ветровку – в прошлом году лазал на дерево, зацепил – зачем-то взял тонкое старенькое одеяльце, которым его укрывали в детстве, и вышел во двор.
У гаражей под «Москвичом» на куске фанеры неподвижно лежал дядя Петя, пенсионер из Витькиного подъезда – «что ему дома лежать негде!» В песочнице с визгом возилась малышня. У детских качелей, потягивая пиво из золотистых банок, травила анекдоты шумливая молодёжь. На скамейке, уткнувшись в вязание, усердно работали спицами две старушки. Но Витьки нигде не было.
Пришлось подниматься на шестой этаж соседнего дома. Открыл сам Витька. Он был во всём чистом – свежая футболка, новые шорты (забыли бирку оторвать), чубчик прилизан, и от него пахло земляничным мылом. Однако на лице оставались следы вчерашнего приключения: припухшие веки и ссадина поперёк лба.
– А, это ты, – Витька с томным выражением на лице прислонился спиной к косяку. – А меня арестовали. Сказали, неделю дома сидеть.
– Ругали? – посочувствовал Матвейка.
– Сначала – да. А потом – нет. Я папе всё рассказал. Между прочим, он тебе привет передавал и сказал, что из тебя вырастет настоящий мужчина. И что ты настоящий друг. И что он займётся этим Арнольдом-Борюсиком. После выборов. Проходи. У меня новая стратегия. Папа скачал. Хочешь, поиграем?
– Нет, мне надо идти, – сказал Матвейка, запустив руку в карман. – Я тебе деньги принёс.
– Какие деньги? – Витька отпал от косяка и почему-то удивлённо вскинул брови.
– Долг, за «кока-колу».
Витька вдруг покраснел, отвёл Матвейкину руку.
– Подумаешь! Оставь себе, – и пояснил: – У тебя завтра день рождения. Всё равно не приду, а так…
Матвейка не стал настаивать, опустил деньги в карман, пригодятся.
– Тогда я поехал.
– К роднику?
– Ага.
– Я бы тоже, но… сам понимаешь.
Витька вздохнул, философски развёл руками и вдруг сорвался с места, скрылся в глубине квартиры. Он вернулся с бумажным пакетом в руках.
– На, возьми.
– Что это?
– Пирожки. С мясом. Вдруг есть захочешь, – и, не глядя на Матвейку, захлопнул дверь.
16
До родника Матвейка добирался испытанным маршрутом. Правда, на определённом участке он рисковал встретиться с дачником и его длинноносым подельником. Но всё обошлось. У песчаного бугорка Матвейка свернул в лес. Преодолел ельник, березняк, большую поляну с колокольчиками и спустился в ложбину.
Родник был на своём месте, никто на него не покушался и никуда не увозил. Матвейка набрал полную фляжку, сам пригубил из переполненной каменной чаши. И сразу почувствовал неожиданный прилив сил. Уселся на траву, достал пакет с пирожками, но, подумав, сунул его обратно и засобирался в обратный путь. Расслабляться было решительно некогда.
В городе Матвейка заехал в бабе Нюре. Оставил у неё велик и рюкзак с драгоценной влагой, нацепил на себя свою старенькую ветровку с порванным локтем, отложил в отдельный пакет два пирожка, сунул в карман и к назначенному времени отправился к тётке, в элитный квартал. Это было недалеко, через большую дорогу.
Ровно в три часа, как цивилизованный гражданин, Матвейка позвонил в домофон. «Заходи!» – прорычала Эльвира Семёновна не совсем цивилизованным голосом. Домофон запиликал, дверь отошла от магнита. Первый кордон был пройден.
За второй дверью Матвейке преградила дорогу консьержка, свирепая старуха с выпученными глазами, большим острым носом и несоразмерно тонкой шеей, похожая на сказочную птицу Рух, охраняющую несметные сокровища. Она шумно выпорхнула из своего гнезда, изобразила крыльями шлагбаум и, вцепившись в Матвейку когтями, гаркнула:
– К кому?
– Здрасьте! – вежливо поздоровался Матвейка с жэковским монстром.
– Я знаю, что «здрасьте»! К кому, спрашиваю? А то не пущу! Нечего шляться по подъездам! Это элитное жильё! Тут люди живут, а он «здрасьте»!
– Я к тёте.
– Да хоть к дяде!
– Я к супруге профессора, – Матвейка вспомнил «пароль», как учила тётка.
– А! К Эльвире Семёновне, что ля? – вдруг пискнула консьержка, сократив шею. – Племянничек?
– Ага.
– Так бы и сказал! – консьержка снова вытянула шею и заклекотала на весь подъезд в оправдание своей требовательности к неопознанным субъектам, как раз в это время из лифта вышел кто-то из жильцов. – А то зайдут и молчат, как телористы. Здрасьте вам! – отвлеклась консьержка на пожилого мужчину в блестящем костюме, и, когда тот, важно кивнув в ответ, покинул подъезд, снова нацелила клюв на Матвейку. – И я всегда нервозничаю, как чужие заходют. Понимать надо! А вдруг бонба в кармане! Дом на куски, гора трупов, а меня в тюрьму засодют!
– Не засадят.
– Почему это?
– Не найдут.
Птица Рух вошла в ступор, глаза помутнели, словно она пыжилась снести яйцо.
– Где не найдут?
– Под горой трупов.
Консьержка аж подпрыгнула на месте, едва не обронив не в меру выпученные глазные шары.
– Тебе шутки, а у меня нервалгия к концу недели!
– Я без бомбы сегодня, – сказал Матвейка, озлившись, он пришёл вовремя, а его задерживают внизу, тётке не понравится, и для наглядности вывернул карманы.
– Вижу, не слепая, чай. Да, она предупреждала вчерась. А нынче не говорила, что придёшь.
– Вчера не успел.
– А сёдни она дома. Дожидается какова-сь дилехтора. Как быть? Ладно, проходи уж, маленький шутник. Лифт слева, в закутку. Пятый этаж. В лифту не прыгай, не плюй, не рисуй и лишних кнопок не нажимай, спортишь. Этаж элитный. Квартира шестьдесят шестая. Как у цивилизованных.
Судя по частому употреблению известных слов, консьержка была в приятельских отношениях с Эльвирой Семёновной и, вполне возможно, считала его тётку самой важной птицей элитного курятника, за которым она приглядывала.
Только после подробного инструктажа о правилах нахождения в лифте, что в некоторых отношениях было, несомненно, цивилизованно, хоть и назойливо, она отпустила когти, сложила крылья и повела носом вслед за Матвейкой. Он даже втянул голову в плечи и зажмурился – показалось, что его вот-вот клюнут в затылок.
И второй кордон пройден. Оставалось выдержать атаку возмущённой его нецивилизованным поведением тётки. Но к его удивлению, тётка встретила племянника сдержанно.
Он поднялся на пятый этаж и позвонил в шестьдесят шестую квартиру. Через какое-то время прогремели поочерёдно запоры пяти замков – Матвейка посчитал. Эльвира Семёновна появилась в дверях в длинном шёлковом халате с экзотическими цветами на ткани и на какое-то время застыла в царственной позе. Казалось, ещё немного и она протянет ему руку для поцелуя. Или, может быть, ждала, когда он встанет перед ней на колени? Нет, обошлось. Эльвира Семёновна ограничилась осуждающим взглядом и, подобрав полу халата, с высоко поднятой головой прошествовала в квартиру. Матвейка вошёл следом. Тётка в обратном порядке заперла все пять замков и, наконец, одарила племянника приветственной речью:
