— Где? — прищурил глаза Аркадий Францевич, пытаясь рассмотреть собственную запись. — Возможно. Но согласитесь, коллега, мы не разрешим и сотую часть спорных вопросов, пока не перейдем к экспериментальной работе. Любое самое парадоксальное предположение в итоге может оказаться истиной, а самое логичное — пустотой.
— Согласен. Вы сказали Брыкзе о том, что нам необходимы материалы для эксперимента?
— Нет. Не удалось.
— Напрасно. Я бы на вашем месте сегодня же закинул удочку. Может, к понедельнику он бы созрел для объявления своей высочайшей воли: немедленно приступить к экспериментальной части его личных научных разработок. Я так понимаю: мы с вами к этим разработкам не будем иметь никакого отношения?
— В его планах все именно так.
— Но мы ведь все равно будем работать?
— Не волнуйтесь, Даниил. Я понимаю: речь идет о жизни и смерти. Я постараюсь сделать все, что в моих силах, вне зависимости от моих личных интересов и планов.
— Спасибо, — растроганно пробормотал Стриганов.
— Хотя какие у меня личные планы? Никаких личных планов нет. Все, что у меня осталось на сегодня, — это только работа.
— Неужели все так плохо?
— Уж не знаю, хорошо это или плохо, но… — Ковард пожал плечами, — настало время перемен, а к лучшему это или к худшему — пока не понятно. Ладно. На чем мы там остановились?
— Знаете, Ковард, — настойчиво продолжил Стриганов, — мы поступим вот как: пока вы разберетесь со своими неурядицами, поживите-ка у меня. Вот вам ключ. Я все равно сегодня домой не попаду, к тому же у меня есть второй комплект. Дверь закрыта только на нижний замок. А с остальным разберетесь. Договорились?
Ковард взял ключ:
— Спасибо. Не стану отказываться. Честно говоря, я так устал за эти два дня, что со страхом думаю о том, что и нынешнюю ночь мне придется остаться на улице.
— А домой вы все же категорически не хотите возвращаться?
— Знаете, Даниил, чем отличается молодой человек от пожилого?
— Возрастом, конечно.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Ковард. — Точнее не скажешь. Но я не о том. Пожилой человек ничего не загадывает наперед. Как говорится, человек предполагает.
— Да, наверное, — кивнул Стриганов и закончил мысль Коварда: — А Господь располагает.
— Вот именно. Не буду зарекаться. Но сегодня я, вероятнее всего, воспользуюсь вашей добротой.
Стриганов улыбнулся в ответ.
— А вот интересно, — спросил он, — вы, Аркадий Францевич, верите в Бога?
Ковард ненадолго задумался:
— Верить, наверное, верю. Но может, не в Бога, а в какой-то высший разум, в закон природы или нечто такое, что невозможно обозначить словами, невозможно постичь. Вы меня понимаете?
— Да, понимаю. Высший разум — это и есть Бог.
— Пусть так. А почему вы об этом спросили?
— Не знаю. Потому что очень хочется верить в чудо.
— В чудо?
— Вот однажды проснешься утром — а мир другой: светлый и радостный. Все улыбаются друг другу, щурятся от солнца, угощают друг друга леденцами…
— Леденцами?
— Ну или пряниками, — Стриганов вздохнул: — Какая разница? Главное, что ни у кого нет проблем. Все живы. Все счастливы. Все здоровы. Эх!
— Фантазер вы, Даниил. Это даже Богу не под силу.
— Знаю. Но помечтать-то можно?
— Да, — согласился Ковард. — Мечтать нужно. Без мечты теряются жизненные ориентиры. Вы будете смеяться, Даниил, но я тоже люблю мечтать.
— Отчего же мне смеяться? Что в этом смешного?
— Ну, мол, старый пень, а туда же! Мечтает!
Даниил по-дружески взял Коварда за плечо:
— Какой вы старый пень?! Не наговаривайте на себя!
Ковард печально улыбнулся:
— Что, еще ничего?
— А то! — подмигнул Стриганов и вздохнул.
— Да-а-а, — задумчиво протянул Ковард и вздохнул.
Каждый подумал о своем: Стриганов — об Анастасии и Агате, Ковард — о том, что он смертельно устал.
Глава 55
Счастливая пятница Анастасии Летовой
Эта пятница для Анастасии Летовой началась совершенно необычно. Еще вчера она просыпалась, словно воин, готовый к смертельной битве, — сосредоточенная, собранная, волевая. Но в это утро нежность и счастье, переполнявшие ее, казались безбрежным ласковым морем, теплые волны которого накрывали с головой так, что можно было утонуть. А еще казалось, что счастье — это и есть реальность, а все, что было до этого дня, — сон, который бесследно растаял с первыми утренними лучами.
«Данька, рыжее чудо, не испугался, не сбежал! Это непостижимо! Господи, все же какой прекрасной может быть жизнь! Как хочется остановить время…»
Анастасия то и дело вспоминала счастливые минуты этого волшебного утра, любовалась Агатой, которую пришлось взять с собой на работу. Не оставлять же ребенка одного дома!
Пока Анастасия беседовала с первым и единственным на этот день пациентом, Агата тихонько в уголке рисовала цветными карандашами.
— Ну-ка, ну-ка, давай посмотрим, что у тебя получилось? — ласково спросила Анастасия, когда за пациентом закрылась дверь.
— Сейчас, только тучки дорисую.
— Тучки? Ты рисуешь тучки? Покажи!
Рисунок Агаты был фиолетово-синим: четыре смешных фиолетовых человечка у синего дома, синие кусты и деревья, синий зверек, видимо, собачка.
— Ты любишь синий цвет? — озадаченно спросила Анастасия.
— Да, — улыбнулась девочка.
— А расскажи мне, кого ты здесь нарисовала.
— Это Ромка, я, ты и Данька. Мы живем в этом доме. У нас есть Кукса.
— Кукса — это кто?
— Это собака. У нас с мамой была Кукса. Она жила в будке во дворе и умела смеяться.
— Смеяться? Собака?
— Да! Она виляла хвостом и делала вот так, — Агата вытаращила глаза и показала зубы.
— Да, я понимаю. Это здорово. Ты умница.
— Значит, ты, я, Ромка и Даник живем в этом доме?
— Да. И Кукса.
— Конечно. И Кукса. Мне нравится. А почему у тебя деревья синие? Они ведь на самом деле зеленые.
Агата немного растерялась, но тут же со свойственной ей смышленостью ответила:
— Ну мы же пока еще не все вместе, Ромки нет, Куксы. Значит, это еще пока мечта. А мечты все синие.
— Мечты синие? — удивилась Анастасия.
— Конечно, синие! А какие еще?
— Ну да. Наверное, синие, — согласилась Анастасия. — А почему так много облаков?
— Это тучки. Тучки — это люди, которые уже умерли. Они плывут по небу и смотрят на нас. Вот сейчас маму нарисую. Пусть на нас смотрит.
— Теперь понятно. А в твоей мечте может быть солнце? Пусть бы тучки согревались. Как ты думаешь?
— Да. Я думаю, солнце в мечте может быть. Я и солнце нарисую, — Агата потянулась за желтым карандашом.
