обещания никто не давал. В качестве последнего средства британское правительство предложило Франции создать «англо-французский союз», который должен был продолжить войну, даже если сама Франция будет повержена. В таком случае две страны, соединенные в одну, не могли быть побеждены, пока не будет разгромлена и Британия. Рейно отнесся к этому плану положительно, но его коллеги не испытывали никакого энтузиазма. Рейно ушел в отставку.
Вечером маршал Петен сформировал новое правительство. Первым делом, в 11 часов вечера, оно попросило немцев о перемирии. Гитлер узнал о предложении французского правительства поздним утром 18 июня в своем штабе в Брюли-де-Пеш. От радости он поднял вверх колено — это особое восторженное движение поймал оператор Вальтер Френц, а затем режиссер-документалист канадской армии Джон Грирсон разрезал пленку на отдельные кадры, чтобы создать ощущение, будто Гитлер танцует.
Почти сразу же начались переговоры о перемирии; тем не менее Гитлер принял меры предосторожности, приказав войскам продолжать движение на запад, захватить Шербур и Брест, а также Страсбург — город, который немцы завоевали в 1871 г., а французы вернули в 1918 г.
Во время проведения переговоров весь день 17 июня Гитлер опасался, что Франция могла поддаться уговорам Великобритании или продолжить войну в Северной Африке из-за предложенных им тяжелых условий мира. Для предотвращения этой опасности он был готов оставить Францию суверенной державой; в этом случае легитимное правительство Франции сохраняло суверенитет над своими заморскими колониями, которые в ином случае могли отойти правительству, базирующемуся в Северной Африке, или попасть в руки Британии. Чтобы придать суверенному французскому правительству видимость настоящего, Гитлер был готов оставить часть страны вне зоны оккупации, под прямым управлением премьер-министра и кабинета Франции. Он был готов это сделать даже в том случае, если Париж останется внутри немецкой оккупационной зоны.
В полдень 17 июня Петен обратился по радио к французскому народу, чтобы информировать его о начале переговоров о перемирии. «Слава богу, теперь мы сами по себе», — прокомментировал Герберт Мермаджен, командир одной из британских истребительных эскадрилий. «Он выразил наше общее чувство», — вспоминал позднее командир одного из авиазвеньев Мермаджена, Дуглас Бадер. В тот день Черчилль обратился по радио к британскому народу. «Что бы ни случилось во Франции, — сказал он, — это не важно для наших действий и целей. Мы сделаем все возможное, чтобы быть достойными великой чести. Мы будем защищать наш родной остров и при помощи Британской империи неукротимо сражаться, пока с глаз человечества не спадет пелена гитлеровского наваждения. Мы уверены, что в конце концов все будет хорошо». Той ночью британские бомбардировщики бомбили немецкие нефтехранилища в Лойне, к югу от Лейпцига, в самом сердце Германии.
Весь день 17 июня британские войска эвакуировались из Франции; операция «Ариэль», как назвали новую эвакуацию, по масштабам почти сравнялась с дюнкеркской операцией «Динамо», хотя и не угрожала неминуемым сухопутным наступлением врага. Из Шербура корабли забрали 30 630 человек; из Сен-Мало — 21 474 канадца; из Бреста — 32 584 военнослужащих армии и ВВС; из Сен-Назера и Нанта — 57 235; из Ла-Паллис — 2303 британца и поляка; из дюжины портов на южной половине Атлантического побережья Франции — 19 000 человек, в основном поляков. За восемь дней между 16 и 24 июня были благополучно увезены все 163 225 человек. Одному кораблю, однако, не повезло: 17 июня пассажирский лайнер «Ланкастрия» взял на борт 500 солдат и гражданских лиц в Сен-Назере. Когда он выходил из порта в направлении Англии, его атаковал немецкий бомбардировщик, и судно затонуло. Почти 300 человек, находившиеся на борту, утонули.
Черчилль, узнав о катастрофе, запретил немедленную публикацию новостей, опасаясь их плохого воздействия на общественное настроение. «Я предполагал дать эту новость несколько дней спустя, — вспоминал он после войны, — но события обступали нас такой мрачной пеленой и столь быстро, что я забыл снять запрет, и публика узнала об этом ужасном случае лишь некоторое время спустя». Только через шесть недель после того, как факты были опубликованы в Соединенных Штатах, британское правительство выпустило новости о катастрофе.
Британские, польские, канадские и французские войска, покинувшие Францию в рамках операции «Ариэль», имели основания полагать, что за их возвращением в Британию вскоре последует немецкое вторжение на уязвимый теперь остров. Но у Гитлера пока не было таких планов. «Что касается высадки в Британии, — информировало германское верховное командование 17 июня штаб-квартиру флота, — фюрер, хорошо понимая трудности, связанные с такой операцией, еще не выражал подобных намерений. До настоящего времени верховное командование вооруженных сил не начинало никаких подготовительных работ».
В ту ночь, как и в предыдущую, британские бомбардировщики вылетели к целям в Германии. Их целью была бомбардировка «авиационных заводов, заводов по производству алюминия, нефтедобывающих установок и коммуникаций» по всему Руру. Уверенность и решимость, которые показали эти налеты, не могли замаскировать тяжелую действительность во Франции, где за пять недель с 10 мая были уничтожены 959 самолетов и сбиты 1192 пилота и члена экипажей.
В полдень 18 июня Гитлер встретился с Муссолини в Мюнхене. К удивлению дуче, фюрер сделал, как заметил в дневнике итальянский министр иностранных дел граф Галеаццо Чиано, «много оговорок о желательности уничтожения Британской империи, которая, как он считает, даже сегодня остается важным фактором мирового равновесия». Несмотря на возражения Муссолини, Гитлер поддержал выдвинутые Риббентропом, но на самом деле принадлежавшие ему самому предложения о мягких условиях мира с Францией. «Теперь Гитлер — как игрок, который сорвал большой куш, — записал Чиано, — и хотел бы встать из-за стола, чтобы ничем больше не рисковать».
Гитлер был уверен, что воля Франции к сопротивлению сломлена. В Бордо министр иностранных дел Поль Бодуэн и министр флота адмирал Франсуа Дарлан уверили британского посла, что французский флот будет переведен в безопасное место или затоплен, чтобы не попасть в руки врага. Эти мужественные слова маскировали нехватку способности их выполнить. Столь же мужественными и как будто бы столь же пустыми во всем, за исключением храбрости, были слова, переданные по радио из Лондона в шесть вечера генералом де Голлем. Французское правительство, сказал он, «ссылаясь на поражение наших армий», вступило в переговоры с немцами с намерением положить конец войне. «Но разве последнее слово уже сказано? Разве надежда должна исчезнуть? Разве это поражение окончательно? Нет!»
Де Голль уверял своих слушателей, что «ничего не потеряно для Франции. Те самые средства, что победили нас, могут приблизить день победы. Ибо Франция не одинока! Она не одинока! Она не одинока! За ней стоит обширная империя. Она может объединиться с Британской империей, которая господствует на морях и продолжает борьбу». Как и Британия, добавил де Голль, Франция тоже могла «без ограничений использовать огромную промышленность Соединенных Штатов». Исход борьбы, уверял де Голль, не был решен битвой за Францию. «Это мировая
