море, или через границу в Швецию. Один из них, Теодор Брох, мэр несчастного Нарвика, вспоминал: «Мы жили на суровой земле, но никогда она не была столь прекрасна, столь желанна, как сейчас. Наши руководители уже уехали за границу. Наши корабли затонули или уплыли. Вдоль всей границы были молодые люди вроде меня. За ними должны были последовать тысячи других. Нам предстояло выучить ремесло, которым мы пренебрегали. Мы строили хорошие дома в горах, но не умели должным образом их защищать». Брох добавлял: «Теперь нашу землю захватили чужеземцы. Прежде чем мы вернемся, они разграбят ее и оставят голой. Но саму страну они не испортят. Море, фьорды и горы — только за них мы могли отдать жизнь. Мы возвращались. Горы ждали нас».
Утром 12 июня союзников ждало еще одно несчастье: в Сен-Валери-ан-Ко, на берегу Ла-Манша, 46 000 французских и британских военнослужащих под командованием генерала Илера, в том числе 8000 человек генерала Форчуна, сдались Роммелю. Немецкая артиллерия, которая прямой наводкой обстреливала побережье, не дала эвакуироваться по морю 3321 британскому и французскому военнослужащим; второго Дюнкерка не получилось. «Не менее двенадцати генералов попали в плен, — вспоминал позднее Роммель, — среди них было четыре командира дивизий». Охрана захваченных генералов и их штабов была возложена на лейтенанта люфтваффе, который сам был в плену всего час назад. «Видно, что он доволен сменой ролей», — писал Роммель.
Тем вечером генерал Вейган позвонил военному губернатору Парижа генералу Пьеру Эрину и приказал ему объявить Париж открытым городом. Столица Франции не стала, как хотел того Черчилль, местом сражения. Прибывшие германские войска не встретили ни танки, ни баррикады, ни снайперы. Немцы согласились принять это предложение лишь в том случае, если французы прекратят все военные действия в широком кольце парижских пригородов. Генерал Эрин согласился. Немцы прошли, не встречая сопротивления, через Сен-Жермен, Версаль, Жувизи, Сен-Мор и Мо.
Семьдесят лет прошло с первой немецкой осады Парижа во времена Франко-прусской войны, когда французская столица передавала сообщения и получала припасы при помощи воздушных шаров. Более 25 лет прошло с той поры, как армии кайзера дошли до Мо, но не смогли за последующие четыре года войны достичь Парижа, хотя и дошли до Шато-Тьерри в июне 1918 г. Теперь третий раз за семьдесят лет опасность грозила столице Франции.
Британия не намеревалась оставлять Францию на произвол судьбы. Как Черчилль обещал Рейно, во Францию направились дополнительные британские войска, включая солдат, эвакуированных из Нарвика, и канадские части, уже размещенные в Британии. 12 июня командир этих соединений генерал Брук прибыл во Францию. Черчилль, который еще находился в Бриаре, смог в тот же день информировать Рейно о том, что эти подкрепления готовы к развертыванию вокруг Ле-Мана. В то же самое время сто британских бомбардировщиков, взлетевших с аэродромов Британии, атаковали немецкие линии коммуникаций в соответствии с целями, обозначенными французами. Кроме того, пятьдесят британских истребителей и семьдесят британских бомбардировщиков действовали с аэродромов во Франции против наступающих германских сил.
В тот день Черчилль полетел обратно в Англию. В километре под собой он видел горящий порт Гавр, тоже ставший объектом нападения Германии. Той ночью именно Гавр был местом новой волны эвакуации; к первым часам 13 июня 2222 британских военнослужащих благополучно добрались до Англии, в то время как еще 8837 военных забрали с побережья близ французского Шербура, где они готовились вернуться в бой бок о бок с французскими войсками на Луаре. Но долго ли еще будут сражаться французы? По возвращении в Лондон Черчилль сказал британскому кабинету, что французские министры «старались быть вежливыми и сохранять достоинство, но ясно, что Франция близка к концу организованного сопротивления».
В последней отчаянной попытке укрепить решимость Франции Черчилль вернулся туда 13 июня. Французское правительство находилось в Туре. Рейно сказал, что оплот в Бретани организовывать «слишком поздно». Уже нет надежды на «скорую победу». Франция отдала «лучшую молодежь, свои жизненные соки; больше дать она ничего не может». Она имела право пойти на сепаратный мир с Германией.
Черчилль убеждал Рейно воспользоваться еще одним шансом на спасение — обратиться напрямую к Рузвельту, «самым решительным образом» потребовав участия Америки. «Твердое обещание со стороны США, — сказал Черчилль, — введет в игру новый фактор огромного значения для Франции». Рейно согласился попробовать и в телеграмме Рузвельту просил Соединенные Штаты «бросить на весы американскую мощь, чтобы спасти Францию, авангард демократии». В телеграмме Рейно просил Рузвельта «объявить войну, если вы можете это сделать, но в любом случае отправить нам помощь в любом виде, кроме экспедиционных сил». Если это будет сделано, тогда «с помощью Америки Британия и Франция смогут пойти к победе».
В тот же день Гитлер дал эксклюзивное интервью корреспонденту Hearst Press Карлу фон Виганду, в котором подчеркнул полное отсутствие территориальных претензий у Германии в Северной или Южной Америке.
Коллеги Рейно по кабинету не разделяли его решимость продолжать борьбу, если Рузвельт ответит положительно. После того как Черчилль вернулся в Британию, Вейган повторил призыв к перемирию. Другие министры во главе с Манделем ждали переезда правительства во Французскую Северную Африку и руководства боями оттуда. Позднее в тот же день, когда немецкие войска подошли еще ближе к Парижу, правительство переехало южнее, в Бордо. Здесь оно получило ответ Рузвельта. Американское правительство, говорилось в нем, делает «все, что в его силах, чтобы предоставить правительствам союзников ресурсы, в которых они столь срочно нуждаются, и мы стремимся сделать вдвое больше».
В сообщении явно не содержалось объявление войны; но его публикация могла хотя бы воодушевить французов на продолжение борьбы. Рузвельт был согласен на его публикацию. Но госсекретарь США Корделл Халл был против. Британское правительство изо всех сил пыталось переубедить Халла. «Нам казалось, — телеграфировал лорд Галифакс в Бордо британскому послу во Франции утром 14 июня, — что президент не может послать такое сообщение, не имея в виду, что оно будет опубликовано, а оно, кажется, очень близко к решительному шагу объявления войны».
Черчилль все еще надеялся, что американский ответ убедит французов сражаться. Если Франция продолжит сопротивляться, телеграфировал он Рейно 13 июня, объявление войны со стороны Америки «должно последовать неизбежно» и привести к «прекрасной возможности собрать всемирную морскую и экономическую коалицию, которая окажется фатальной для господства нацистов».
Однако подобной коалиции еще не было даже в зародыше. 14 июня укреплялись другие силы. В этот день Советский Союз предъявил литовскому правительству ультиматум, в котором потребовал разрешить ввод советских войск в страну. Литва ему подчинилась. Через два дня подобная судьба постигла Латвию и Эстонию. Тем временем Рузвельт подтвердил, что его телеграмму Рейно публиковать
