И это было еще не самым странным! Мало того, что наставник был рядом почти постоянно, оставив за эти сутки девушку всего трижды — чтобы она могла переодеться и чтобы самому быть вылеченным, а также когда она отправилась спать — так еще и почти не обращался к ней свысока, при этом продолжая заботиться о ней почти по-отечески. Они мало говорили, и, обращаясь к ней, наставник иногда называл ее ребенком. Сначала Алану это возмутило, но он объяснил, что не считает ее несмышленой, глупой или внешне похожей на дитя, а лишь подчеркивает разницу в возрасте между ними. Как и Хелки, он сказал, что шепчущие, физически повзрослев, остаются наивными намного дольше.
«Ты чистая, как ребенок», — добавил он ласково.
«Сколько вам лет?» — спросила она его тогда. Но Келлан лишь улыбнулся, уходя от, вероятно, нетактичного вопроса. Алана предполагала, что ему может быть не меньше ста лет.
Она пыталась убедить себя, что тоже относится к нему как к старшему брату, но чем дальше — тем охотнее отзывалась на его аккуратные полуобъятия, и в жаре щек, в замиравшем дыхании было мало чувств, которые девушкам положено испытывать к братьям.
45. Алана
— Конечно, бывшая слуга — не альтернатива черному герцогу, — озвучил ее мысли директор. — И если в ближайшее время станет известно, что белая семья не вся погибла в тот день, это лишь поставит тебя под удар. Поэтому мы будем молчать, пока ты не обучишься. Никто, кроме меня и Келлана не знает о твоем происхождении, мои мысли вряд ли кто-то прочтет, а Келлан даст фору любому, кто попытается овладеть его разумом. А твои будут защищены новым амулетом, который я предлагаю тебе всегда иметь при себе вместо твоего змеиного креста. Кстати, я рад, что ты его больше не носишь. Это очень сильный амулет, но он тебе не на пользу теперь.
— Я всегда считала, что мамин амулет успокаивает меня, — задумчиво протянула Алана, стараясь прогнать ощущение фантомного креста у своего сердца. — Но вы говорите, что он был мне вреден?
— Вреден? — Алана впервые видела, как обычно отстраненный директор усмехнулся — тонко, чуть изогнув губы. — Он не был вреден. Это был мощнейший защитный амулет из виденных мной. И в такие амулеты обычно никто не встраивает блокировку способностей. Подумай, что это значит.
— Мои родители знали, что им угрожает смерть, — тихо озвучила свою догадку Алана. — Что нападение не было внезапным.
— Ты сможешь разобраться в этом после обучения.
— Вы предлагаете мне учиться пятьдесят лет?
— Как будешь осваивать навыки, — туманно ответил Син, непринужденно присаживаясь на край стола, что мало вязалось с его образом.
— А в этом вы уверены?
Сказала и прикусила язык, так вызывающе это прозвучало. Взгляд Сина был тяжелым, и Алана в который раз поразилась темно-небесному цвету его слегка вытянутых глаз.
— А ты разве нет? С тех пор, как ты сняла амулет, тебе не случалось делать что-то, что ты не могла объяснить.
— Я не знаю, — ответила Алана честно. Сейчас признаться, что ничего такого не было, было лучше, чем обнаружить несостоятельность на занятиях, но если это какая-то ошибка, и она самозванка, что тогда будет? Захочет ли наставник Келлан и дальше быть таким заботливым?
— Ты могла не заметить, — легко согласился Син. — Давай проверим. Протяни руку.
Ничего не понимающая Алана протянула руку к директору ладонью вверх, и, повинуясь тихому шепоту, над пересечением линий жизни и сердца возник маленький, но очень горячий уголек. Он продолжал разрастаться и нагревать кожу, Алана даже вскрикнула, убирая руку, когда жар стал слишком сильным. Тут же уголек потух.
— Что произошло? Это магия? Но я же ничего… — она посмотрела на Сина, на лице которого снова ничего нельзя было прочитать, и проследила за его взглядом. Келлан опирался на спинку ее кресла, локтями. Вид у него был мрачный. Ей захотелось откинуться назад и коснуться его локтей затылком.
— Это вы? — спросила Алана.
— Проверять не будем? — осведомился Син деловито. — Это обычный метод. Ничего такого, через что не прошел каждый послушник.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не так, — твердо сказал Келлан, кладя руку на плечо вздрогнувшей Алане. — Хватит ей боли.
Брови Сина изогнулись, и он повел рукой в сторону единственного открытого окна. В окно влетел зимородок и послушно сел на указательный палец директора, доверчиво склоняя голову. Алана не смогла удержаться и хихикнула, представив, как директор кормит маленьких ярких синиц и снегирей — вот бы Хелки удивилась такому его увлечению! Син не обратил на нее внимания, пересадив птицу на подлокотник ее кресла, снова что-то шепча. Губы его при этом почти не шевелились, и Алана не могла различить отдельных звуков, директор будто шипел на одной ноте. Синие крылья зимородка раскрылись, и сколько бы он не дергал всем своим желтым тельцем вверх, оставались прижатыми к атласу. Его писк был отчаянным.
— Вы что… — начала Алана, и тут же поняла. Над спинкой распятого зимородка возник уже знакомый растущий в размерах уголек. Птичка истошно заверещала, пытаясь вырваться из невидимых тисков, ее перья начали опаляться, запахло сгоревшим белком.
— Сейчас между огнем и птицей — полоса воздуха. Я буду держать ее еще три секунды, — оповестил ее директор Син, не формулируя и так очевидное задание. — Три, два, один.
Алана смотрела, как уголек падает на синюю спинку. Она попыталась дернуть рукой, но та оказалась прижата к атласу не менее твердо, чем крыло несчастной птицы. Зимородок захрипел и пригнулся к ткани, уголек уже лежал на перьях, но птичка почему-то все еще была жива. Алана тяжело дышала, чувствуя, что ее жизнь как-то связана с жизнью несчастного зимородка. Уголек в ее сознании был страшной и неотвратимой угрозой, и навис над ними обоими оранжевым маревом. Вода застлала глаза девушке, так, что она больше не видела огня, а потом разжалась какая-то внутренняя пружина, и Алана обмякла в кресле, истощенная. Птичка вспорхнула на книжный стеллаж и оглушительно закурлыкала, празднуя жизнь.
— Молодец, — тихо прошептал Келлан сзади, почти ей в макушку. — Ты в порядке?
— Да, я просто… устала немного, — отозвалась Алана, все еще не веря. Ей казалось, что это какой-то обман, и на самом деле кто-то прошел испытание за нее.
— Начать послушничество ты сможешь со следующего месяца, — сказал директор Син, отходя. — Остались формальности.
Алана постаралась собраться сквозь усталость. То, что директор называл формальностями, могло быть очень важным. Хелки как-то рассказывала, что послушники платят за обучение, и платят много. Она не останавливалась на подробностях, да и Алане они тогда были не нужны. Теперь же она гадала, можно ли обучаться в долг.
— Нужно заплатить? — спросила она сама. — У меня сейчас нет денег.
— Я говорил не об этом. — Син налил еще один стакан воды и передал его Алане. От студености и чистоты вкуса мысли чуть прояснились, но дрема продолжала склеивать непослушные веки. — Контракт на обучение мы не подписываем, заключаем устную клятву. И мы никогда не брали с наших послушников денег, раз ты заговорила об этом.
— А чем еще можно заплатить?
— Каждый закончивший обучение дает клятву первые пятьдесят лет после выпуска служить одному из директоров Приюта Тайного знания, об этом подробнее ты узнаешь позже. Сейчас же я же говорил о том, что жить тебе теперь нужно будет в корпусе…
— Извините, — остатки сонливости Аланы как рукой сняло. — Пятьдесят лет служения? Это что значит?
Син заинтересованно повернул голову.
— Это — то же, что ты делала всю свою жизнь.
— Син, — предупреждающе раздалось из-за ее спины, и Алана с небывалой благодарностью почувствовала себя защищенной.
— Келлан, успокойся, я не пытался оскорбить твою протеже. Я сказал правду. И объяснил ей на примере, что в служении нет ничего постыдного. Обычно, — обратился он уже к Алане, — мы даем послушникам выбирать, кому присягать. Но в твоем случае ты присягнешь мне.
— И что подразумевает эта присяга?
— Выполнение моих приказов и посвящение своей жизни интересам Приюта на пятьдесят лет. — Син сел напротив Аланы, скрестив свои длинные ноги и подперев кулаком щеку. Он выглядел скучающим. — Все как обычно.
