— Мне тоже так показалось, — наконец Даша не выдержала и опустила глаза.
— Странно, да?
— Странно…
— Как будто выстрелило что-то внутри…
«Ага», — попросту хотела ответить Даша, но промолчала, слишком это становилось явным. Подметившая эту заминку Анна улыбнулась и тихо скользнула между ними в приёмный покой.
— У меня вообще часто бывают приступы ложной памяти, если можно так выразиться, — признался Пантелей. — Наступает какой-то момент, какая-то ситуация, и мне очень явно кажется, что всё это уже было. Прямо как молнией прошибает, даже сердце не в ту сторону биться начинает. Экстрасистолы… Я полагаю, что всё это потому, что у Бога нет времени. Это для нас оно имеет поступательное значение. Ой, что я говорю… У Бога нет времени… Да у Него целый вагон, вечность целая… Или нет, правильнее, наверно, всё же так: там время изъято из пространства, там его нет, а раз нет, значит, пространство не претерпевает изменений… Ну… как-то так… Потому и люди вечно молодые…
— Я поняла, что ты хотел сказать.
— Да… вот…
— У меня тоже так пару раз было. Кажется, что происходит то, что уже было. Время как будто играет с нами. Вот сейчас — третий. Но… как-то особенно. Я не испугалась.
— И я.
— Я всё хотела спросить, как тебя в детстве друзья звали, не Пантелеимоном же.
— Нет, конечно, Теликом звали, Понтей…
— Телик… смешно. Но здорово.
В это время на крыльцо вышла Галина Петровна. С порога начала:
— Ну вы где?! Я там людей собрала… — и осеклась, поняв всё во мгновение ока, закрыв рот ладонью, отступила обратно в коридор, перекрестилась и уже шёпотом, едва сдерживая неожиданную слезу, добавила: — Ой, не ко времени-то как… Ой, не ко времени…
Анна потянула её за рукав в глубь помещения, но было уже поздно, Пантелей пришёл в себя.
— Я иду, — сказал он. — А кто-нибудь знает наизусть исповедь Иоанна Кронштадтского?
— Для этого, доктор, такой настрой нужен, чтобы люди прочувствовали. У отца Иоанна, я читала, весь храм рыдал, люди сами свои грехи выкрикивали.
— Я тоже читал. Может, с первого раза у нас и не получится, может, кто-то и вообще не захочет, но у нас нет рукоположённого священника, мы можем каяться только так.
— Вы правда во всё это верите? — усомнилась на ходу Анна.
Пантелей остановился, взял её за руку, тихо, но уверенно ответил:
— Я — верю, верю даже больше, чем в то, что вижу, и в то, что можно трогать руками.
Рука Анны при этом явственно вздрогнула в его ладони, какая-то огромная сила передалась ей от этого прикосновения, и, когда Пантелей уже двинулся дальше, Анна ещё долго стояла, чуть приоткрыв рот, с отсутствующим в этом мире взглядом. Из оцепенения её вывел жуткий гул, которым наполнилось вдруг всё пространство. Гул, который исходил откуда-то из самой утробы земли. Его низкий тон внушал мистический ужас. Казалось, он истекает прямо из-под пола, но в то же время можно было поверить, что источник его находится за тысячи километров. Самым страшным в нём было его всеобъемлющее наполнение. Сердце в ответ на этот зов преисподней сжималось и не стремилось к новому толчку, словно размышляло: а стоит ли это делать?
Глава шестая
1
Когда Никонов и Эньлай подъехали к зданию УВД, там уже сновали какие-то люди, часть из них была с оружием. На входе как раз и стоял вооружённый АКМС-ом самодовольный мужичок, да ещё и в бронежилете. Завидев Никонова, он словно обрадовался:
— Кончилась ваша религиозная анархия. Иди — в колокол бей. Да, и оружие сдай.
— Ты кто? — вызывающе спросил Олег.
— Конь в пальто. Ты сам кто, кто тебе оружие разрешил носить? Щас сдашь, — мужик демонстративно направил ствол на Никонова.
— Осторожнее, дядя, — предупредил Никонов, — не факт, что мой снайпер не целит в тебя сейчас из недалёкого окна. И любое твоё лишнее движение откроет тебе третий глаз. Сечёшь?
Мужичок прикусил губу, а взглядом торопливо пробежал по окнам ближайших домов.
— Ты чё хочешь? — зло спросил он.
— Кто раздал оружие и что здесь происходит?
— Происходит то, что должно происходить: создаётся нормальная власть. Теперь есть мэр, Садальский его фамилия, есть помощники, все объекты жизнеобеспечения берутся под контроль. Я представитель народной милиции. Сечёшь? — в свою очередь спросил охранник.
— На немецкого полицая похож… А кто вас всех уполномочил? — спросил Эньлай, который наблюдал за происходящим из-за плеча Никонова.
— Был создан штаб управления. Если хотите получить работу и встать на довольствие, идите в администрацию. Только оружие придётся сдать.
— Щас, — сплюнул Никонов, — поехали, Эньлай, — и уже когда они подходили к машине, тихо добавил: — Вот дурак я, дурак, почему сразу всю эту оружейную комнату не взорвал? Честно говоря, даже смутно представить себе не мог, сколько людей в городе осталось и чего ждать. Ох, дурак я! На-ка хоть автомат, — потянулся он на заднее сидение, — мне «винтореза» хватит.
— Оружия и в домах хватает. Сейчас они наводят порядок… По-своему… Потом, когда кончатся продукты, они будут насиловать и есть людей… — задумчиво сказал Лю.
— М-да… — согласился Никонов. — Боюсь, что насиловать они начнут на сытый желудок… А там уже просто озвереют.
— А ведь первый силу оружия показал ты, как мне рассказали, — упрекнул его Эньлай.
— Я… — согласился Олег. — Наивно полагал, что бедствия людей объединяют. Хорошо, что рации почему-то не работают. Не успел этот хлопчик своих позвать, чтоб решето из нас сделать… Надо прикинуть, сколько у этого Садальского людей, и вообще — кто это?
— Это тот, кто всегда считает, что он не тварь дрожащая, а право имеет, — напомнил Достоевского Лю.
— Хорошая мысль…
— «Преступление и наказание». Фёдор Михайлович.
— Любишь русскую классику?
— Наташа любила… — голос Эньлая дрогнул, но он буквально разогнул эти ноты и твёрдо поправился: — Любит. Достоевский для неё пророк.
— Надо найти хотя бы один склад из тех, что они ещё не контролируют, — переключился Олег, — нужна вода, нужны продукты, нужна машина, чтобы подогнать всё это к больнице.
— Бензина километров на пятьдесят осталось, — заметил Лю, глянув на приборную панель.
— Сольём где-нибудь, вон машин сколько.
И всё же город был скорее мёртв, чем жив. Отсутствие прохожих, недвижимые, словно впавшие в спячку, деревья, окна, в которых не играли блики солнечных лучей, магазины с закрытыми дверями или уже разбитыми витринами, — всё это больше подходило для фильма-катастрофы. Никонов уже не раз видел подобные картины в опустошённых войной городах и селениях, и чувство войны не отпускало его. Он то и дело сжимал цевьё «винтореза», словно проверяя — на месте ли он, машинально просчитывал ситуации возможного боя в том или ином районе и мучительно думал: нужно ли начинать эту войну против самозванцев? Потом вдруг упрекал себя: а сам он кто? И словно в ответ на его сомнения, Эньлай подлил масла в огонь:
— Что же человек за существо такое? Неизвестно — будет завтра или нет, а ему уже обязательно надо кем-то командовать. Причём власть у нас всегда создают какие-то проходимцы и моральные выродки… Ты согласен?
— Я вот как раз думаю: а сам я — не моральный выродок?
Эньлай отвлёкся от дороги, сощурил на товарища свои и без того узковатые тёмно-карие угольки и уверенно сказал:
— Не-е, не похож.
— Ты как определяешь? — усмехнулся Никонов.
— Они не сомневаются в том, что они правы, а ты сомневаешься.
— Смотри! — Никонов предупредил Лю об идущем по проезжей части человеке, и Эньлай от неожиданности нажал на тормоза.
Пешеход остановился и оглянулся. В руках у него была раскрытая книга. Это был тот самый Тимур, который ещё недавно разговаривал с Макаром у храма.
— А, это вы… — поприветствовал он. — Я в мечеть ходил, Коран брал. Надо читать.
— Как бы новую конституцию не пришлось читать… — заметил Никонов.
— Я их видел, — махнул вдоль улицы рукой Тимур, — они кто такие, а?
— Ну, они такой же вопрос задали нам, — ответил Лю.
— Да они козлы какие-то, — с ярко выраженным кавказским пренебрежением возмутился Тимур. — Они не врубаются, что происходит. Я сегодня своего покойного брата видел. Вот — как вас! Он приходил! А к ним что, никто не приходит, чтобы думать начали?..
— Я так понимаю, — прервал его тираду Олег, — ты с нами, Тимур. Думаю, надо ещё оружия…
— Да оружие не проблема, — отмахнулся как от пустяка Тимур, — у меня дома есть помповое ружьё… — подумал и добавил: — два…
Никонов и Лю в ответ на это уточнение захохотали.
— Что смеётесь? У каждого мужчины должно быть оружие!
— Два… — опять перебил Никонов, и они с Лю захохотали ещё больше, но на этот раз к ним присоединился Тимур.
Олег вдруг понял, что не смеялся с той самой ночи, когда всё остановилось. И сквозь смех и выступившие от него слёзы он задней, но, похоже, не самой последней мыслью утверждался в том, что человеческие эмоции находят себе выход при любых обстоятельствах. «Интересно, а монахи-отшельники когда-нибудь смеются?» — задался он вопросом и хотел сказать что-то по этому поводу своим товарищам, но в этот момент к ним подъехала пассажирская маршрутка «газель», из-за руля которой браво выпрыгнул один из тех двух водителей, что пытались выехать из города.
