Маневр дал мне кое-какую фору, пусть и небольшую. Экстремальное вождение явно не было коньком моих преследователей: если первая машина сумела проскочить следом, то вторая на полном ходу влетела в ограждение и заблокировала проезд для третьей. Оставалось лишь надеяться, что никто не погиб: несмотря ни на что, я не хотел убивать своих сослуживцев, пусть и ополчившихся против меня. Хотя бы потому, что это разозлило бы Контору и осложнило мне жизнь — Палыч, конечно, мог направлять расследование в какое угодно русло, но это не застраховало бы от здорового человеческого желания надрать задницу неуловимому выскочке.
Слева пронеслась высокая белая колокольня со шпилем, и я узнал район: мы с преследователем двигались обратно на север, к старому Дмитровскому шоссе, после войны расширенному и застроенному просторными домами «образцового содержания» — высокими, облицованными кроваво-красным мрамором и украшенными гербами Союза. Мощная «Волга» быстро сокращала расстояние, поэтому пришлось пойти на решительный шаг: потянувшись, я взял из коробки с надписью «Завет Ильича» гранату, выдернул чеку, сосчитал до двух и выкинул её в окно.
В грязном зеркале я увидел, как с громким хлопком на асфальте вздулось облачко белого дыма, заставившее «Волгу» затормозить.
Осколки, к счастью, её не задели, зато показали, что соваться ближе не следует. В конечном счёте, это означало ещё немного выигранного времени. Жаль, преимущество работало, пока преследователь был один: очень скоро меня зажмут, поскольку Контора, скорее всего, уже оцепила всё, что только можно оцепить.
Яркий свет центра остался далеко позади.
Промелькнули и остались за спиной высокие башни у заколоченного вестибюля метро Тимирязевская — тёмные, опечатанные, радиоактивные и страшные.
С большинством подобных заброшенных объектов были связаны разные слухи — в основном о призраках, якобы там обитавших.
Возле них я резко затормозил, лихорадочно закрутил руль и, едва не врезавшись в жёлтую «копейку», красиво вписался в поворот, показавшийся мне достаточно тёмным и перспективным.
Туннель под железнодорожными путями, замусоренная аллея, жилые дворы — я не ошибся: тут нашлось достаточно места, чтобы потеряться. Нужно было лишь оторваться от «Волги», которая, хоть и ехала на почтенном отдалении, опасаясь новых взрывов, но и выпускать меня из поля зрения не собиралась. Её водитель выключил фары и мигалки, отчего машина стала практически невидимой. Под покровом темноты сотрудники снова попытались подобраться ко мне поближе, но я уже включил тепловизор, да и граната была наготове: очередной хлопок за моей спиной, яркая вспышка — и понятливые КГБ-шники отстают.
Стоило свернуть во дворы, как скорость пришлось резко снизить нам обоим — в противном случае можно было легко врезаться в какой-нибудь неудобный столб или мусорный бак, похоронив надежду на продолжение погони.
Впрочем, я и не собирался долго кататься. Всё равно машине конец, а значит, нужно бежать на своих двоих, как в старые добрые времена. Поспешно рассовав по карманам ещё пару гранат и пистолет с магазином, я достал зажигалку и, стараясь не терять из виду КГБ-шников, сидевших у меня на хвосте, стал примечать подходящий тёмный угол.
Ждать пришлось недолго: я выбрал для побега проход между стоявшими под углом в девяносто градусов высотками.
Как раз то, что надо — проход достаточно узкий и находящийся в удалении от редкой цепочки фонарей. Я дважды щёлкнул зажигалкой, запалил обивку сиденья тут же начавшую источать мерзкий жирный дым, поджёг коробку с оставшимися гранатами, и, не затрудняя себя торможением, выскочил из машины.
Сырой асфальт больно ударил по всему моему многострадальному организму, ободрал ладони и выбил весь воздух из лёгких. Матерясь и кряхтя, я перекатился, уже слыша за спиной визг тормозов и хлопанье дверей. Пистолет сам собой оказался в моих руках. Я выпалил дважды над головами тёмных силуэтов, заставляя преследователей пригнуться, и, развернувшись, стартовал с места, как спортсмен-олимпиец.
Ругаясь, матерясь и задыхаясь, я бежал зигзагами в направлении спасительного тёмного провала, скрываясь за кустами, мусорными баками, теплотрассой и драным одеялом, зачем-то повешенным на турник.
Казалось, даже время замедлилось: это было похоже на сон, в котором движения вялые и тяжёлые, как в воде. Я свернул за угол, и в бетон за моей спиной злобно вгрызлись две пули.
«Успел! Успел!» — возликовал я, но останавливаться было рано. Требовалось закрепить результат.
Позади меня шарахнуло, как на новый год: оставшиеся гранаты взорвались и разметали старушку «Победу» к чёртовой матери, попутно переполошив пол-Москвы.
Следующей целью стала детская площадка — два деревянных домика, высокая горка с лужей внизу и жутковатый деревянный истукан с надписью «старичок-боровичок». Я скрылся за самым прочным объектом — той самой горкой, отлитой, судя по толщине, из списанного крейсера, и сделал ещё пару профилактических выстрелов в проход между домами. Оттуда высунулась рука и оказала ответную любезность; несмотря на то, что стреляли вслепую, сотрудник был очень близок к тому, чтобы проделать в моей тушке нештатное отверстие: прямо перед лицом зазвенело так, будто ударили в гонг, полетели искры, а в пандусе осталась вмятина. Всего лишь вмятина. Обожаю советские игровые площадки.
Пистолет в моих руках дважды дёрнулся, следом за пулями полетела граната. В тесноте хлопок оказался оглушителен, ближайшие стёкла вылетели, а из-за угла донеслось громкое матерное ругательство.
Отлично, просто отлично. Пригибаясь, я помчался к белеющему в темноте небольшому зданию, увитому трубами и проводами. Рядом с ним росли облезлые густые кусты сирени, а характерный букет запахов отбивал желание отсидеться там и предупреждал, что ступать следует осторожнее.
Мне нужен был люк, и я его нашёл. Сорвав и отбросив в сторону тяжёлую крышку, я вдохнул полной грудью запах мыльной воды и спрыгнул в благоухающую свободой тьму, очень надеясь, что из пола не будет торчать забытый рабочими лом. Это был бы подарок для разозлённых коллег — как жук на булавке. Меня бы запомнили надолго, а фотографии гуляли бы по внутренней сети Конторы со смешными комментариями.
К счастью, лома не оказалось, зато грязно было — просто жуть. Я включил тепловидение, но помогало оно слабовато. Сырая темнота, полная испарений и мусора под ногами, окрасилась в сотни оттенков красного, зелёного, синего и фиолетового, как будто я стал свидетелем взрыва на складе красок. Разобраться в этом было сложно, но я справился и за пару минут бега даже ни разу не шлёпнулся лицом в субстанцию, название которой старался даже не вспоминать.
Какое счастье, что Палыч в щедрости своей неизмеримой достал мне именно хорошие армейские сапоги, а не какие-нибудь дурацкие штиблеты: нёсся в них по голень в неких вязких полужидких массах было бы просто невозможно.
Вот и первая развилка.
Я быстро выглянул, осматривая туннели в обоих направлениях, но не увидел ничего, похожего на засаду. После этого я зашёл за угол и прислушался к звукам. Ничего. Тишина. Причём не подозрительная зловещая тишина, выдающая чьё-то присутствие, а обычная, пустая, безжизненная. Мотивация сотрудников была понятна: одно дело загнать террориста при численном превосходстве и окружить, а совсем другое — лезть в узкое вонючее пространство к человеку с пистолетом и неизвестным количеством гранат. Лично я не рискнул бы.
Можно было перевести дыхание. В этот раз я, вроде, спасся. Зуд в ладонях постепенно переходил в костяшки пальцев, а значит, пришло время отыскать Голос и как следует надавать ему по морде.
18
После долгой дороги по канализации, старым туннелям, шахтам и полузатопленным коллекторам, где приходилось брести по грудь в ледяной сточной воде, мне хотелось задушить голыми руками того, кто стоял за Голосом. Добравшись до дома уже далеко за полночь, я больше всего на свете желал отмыться хоть как-нибудь и согреться под одеялом. Холодный ветер и сырость забрали всё тепло, я словно одеревенел и не чувствовал ни рук ни ног. К сожалению, попытки вести себя как можно тише оказались бесплодными: сперва я долго не мог попасть ключом в замок, потом повалил какие-то лыжи в коридоре — чуть не упал, когда закружилась голова. Спустя пару минут на шум вышел всё тот же сосед. С мутными глазами, шатающийся, полуголый, он возник в дверях тесной ванной комнаты в самый разгар водных процедур.
— Э-э-э! — сказал он на пьяном языке и ткнул пальцем в загаженную одежду, которую я повесил на едва тёплой батарее. Я не обратил внимания: старался отмыться в раковине сам — под холодной водой, с помощью малюсенького кусочка хозяйственного мыла, злой и ненавидевший всех на свете людей без исключения.
