Как хорошо, если я угадал. Как просто разрешается загадка!
Тишина, Стрелок…
Меня пробила дрожь. Я вспомнил ту пустоту, что накатила после его слов.
Программа?
Неудачник, бережно несущий нарисованного мальчишку…
Программа?
– Ничего я не понимаю, Вика, – сказал я. – Совсем ничего. И ты мне помочь не можешь.
– Я могу помочь? – невпопад ответила Вика.
– Нет!
– А кто может?
Я помолчал, прежде чем ответить.
– Настоящая Вика. Глубина!
– Включение дип-программы?
Вместо ответа я нацепил шлем и положил руки на клавиатуру.
deep Ввод.
Темноту экранов расчертили падающие звезды, радужная спираль закрутилась перед глазами. Стирая реальность, уводя меня к небоскрёбам Диптауна.
Первый миг – самый трудный. Комната та же самая, но я знаю – это морок, мираж.
– Все в порядке, Лёня?
Кручу головой.
Комната в порядке. Я – не тот.
– Личность номер семь, «Стрелок».
– Выполняю…
В этот раз моя внешность меняется томительно долго. Что поделаешь, неизбежная плата за оружие.
– Все в порядке, Лёня?
Встаю, смотрю на себя в зеркало.
– Да. Спасибо, Вика.
Подхожу к холодильнику, ищу в нём лимонад. «Спрайта» уже нет, осталась только «Кока-кола». Пойдёт.
– Удачи, Лёня.
– Спасибо.
Я жадно пью самый популярный в мире напиток, задуманный – вот смех-то! – как средство от поноса. Урман считал, что у меня есть ещё пять часов. Теперь осталось четыре. Почти чувствую, как где-то вдалеке, на других континентах, скрипят мозги чиновников всех мастей, начиная осмысливать феномен Неудачника. Скоро тридцать третий уровень «Лабиринта» прикроют. Скоро за Неудачником устроят охоту. Неважно, кто он, человек или программа. Я его вытащу.
– Вызови мне такси, – говорю я, и выхожу из квартиры. Спускаюсь в чистеньком светлом лифте, открываю дверь подъезда.
Меня поджидает старый «Форд». Водитель – прилизанный юноша в белой рубашке. Копия того, что я убил два дня назад, проникая в «Аль-Кабар». Мне даже стыдно становится при виде его доброжелательной улыбки.
– Публичный дом «Всякие забавы»! – рявкаю я.
100
Наверное, Вика уговорила Мадам сделать для меня особый статус. Во всяком случае, когда я вхожу в холл, там уже сидят трое мужчин. Все вскидывают головы – у всех в глазах смущение и испуг. Друг друга они не видят, а двое даже частично пересекаются в пространстве, напоминая уродливых сиамских близнецов.
Эти двое – статные голубоглазые брюнеты, стандартные тела из набора «Виндоус-Хоум». Видимо, надеты в целях маскировки. Третий – смуглый здоровяк, выбритый наголо. Сближает их всех лишь взгляд. Словно у человека, пойманного за выдавливанием прыщей.
Видимо, я теперь на правах сотрудника борделя? Вижу сразу всех посетителей, могу проходить в служебные помещения?
– Привет! – говорю я, вяло вскидывая руку. Все трое быстро кивают. Один с деланно-небрежным видом откладывает зелёный альбом, другой отшвыривает фиолетовый.
Лишь бритый здоровяк упрямо продолжает листать чёрный альбом, с любопытством разглядывая фотографии.
Я подхожу к охраннику. Он послушно распахивает передо мной дверь, и я выхожу из холла, избавляя посетителей от душевных мук.
Провожать меня не собираются, но дорогу я помню. Коридор пуст, часть дверей открыта, часть – нет. Из одной доносятся взрывы хохота. За дверью – беседка, окружённая цветущей сакурой. В небе – нежаркое весеннее солнце, вдали – конус Фудзи. В беседке пьют чай две девушки, при виде меня они беззаботно машут руками:
– Стрелок, привет! Чаю хочешь?
– Н-нет, – бормочу я, быстро удаляясь. Ещё из одной двери высовывается абсолютно голая девчонка. Но стеснения у неё нет и в помине.
– А Вика занята! – говорит она. – Может, посидишь у меня? А то ску-у-учно!
Никакого намёка в словах девчонки нет. И мысль о сексе возбуждает её не больше, чем процесс вдоха-выдоха. Но что-то такое страшное есть в самой ситуации… в этих весёлых, дружелюбных, молодых девушках…
Я вдруг понимаю, что напоминают мне эти девочки.
Какую-то старую фантастическую книжку про весёлых молодых людей, занимающихся любимым делом, днюющих и ночующих на работе, дружелюбных, всегда готовых помочь товарищу, неспособных сказать друг о друге плохое слово…
Это как кривое зеркало. Фальшивое отражение. Зло надело одеяния добра – и, странное дело, они оказались впору!
– Спасибо, я всё-таки у неё подожду! – отчаянно улыбаясь отвечаю я. – Спасибо!
Девушка корчит жалобную гримаску и исчезает в своей комнате. А я иду дальше.
Пока не встречаюсь взглядом с черным котёнком на фотографии.
– Мяу! – тихонько шепчу я, толкая дверь. Котёнок открывает рот, тихо мяукает в ответ и вновь замирает.
Горная хижина пуста, лишь ветер из открытого окна треплет короткие занавески. Облокотившись на подоконник, долго смотрю на горы.
Нет, это невероятно. Создать целый мир, в полном одиночестве! И не ради денег и славы, не на заказ – просто для себя. Не для того, чтобы войти в этот мир.
Лишь знать, что он есть. Рядом, за окном. Искрящийся снег вершин, бескрайняя синь неба, камни на склонах, чёрный мох под соснами, парящие в небе птицы и снующие по деревьям белки. Мир тишины, чистоты и покоя. Мир, в котором не придумано слово «грязь».
Мне кажется, что Неудачнику он мог бы понравиться.
Очень надеюсь, что понравится…
– Лёня?
Вика входит неслышно и застаёт меня врасплох.
– Извини… тебя не предупредили?
Она качает головой.
– Мне захотелось с тобой посидеть. Чуть-чуть, – я невольно начинаю оправдываться. – У тебя… всё в порядке?
Вика кивает.
– Не стоит так часто нырять в глубину, – говорю я, подходя. – Ты хоть перекусила?
– Немножко. Клиентов сегодня – море.
Она не отводит взгляд. Она привыкла считать это работой.
А со мной что-то не так. В груди – холодный ком, сыпучий и колкий, как снег на морозе. Я глотаю воздух, и говорю:
– Неужели тебе необходимо так много работать… Мадам?
Вика отходит к окну. Спрашивает, не оборачиваясь:
– Как ты узнал?
– Почувствовал.
– Уходи, Леонид. Уходи навсегда, ладно?
– Нет.
– Какого дьявола ты ко мне привязался? – кричит Вика, поворачиваясь. – Зачем тебе подруга-проститутка? Проваливай! Мне это всё нравится, ясно? Трахаться по сто раз в день, менять тела, командовать девчонками и делать вид, что я одна из них! Ясно? Ясно тебе?
Я просто стою и жду, когда она выкричится. Потом подхожу и становлюсь рядом у окна.
Говорить сейчас нельзя, и касаться Вики тоже не стоит, а молчать опасно, но выхода нет, и я жду. Сам не зная, чего.
Горы вздрагивают, и пол под ногами начинает трястись. Вика вскрикивает, хватаясь за подоконник, я хватаю её за плечо и упираюсь свободной рукой в стену. Земля трясётся. Снежные шапки оплывают белым дымком, вытягивают вниз щупальца лавин. Мимо окна с грохотом проносится огромный валун.
– Мамочка… – шепчет Вика, садясь на пол. Она скорее возбуждена, чем напугана. – Пригнись, Лёня!
Я падаю рядом с ней, и вовремя – в окно бьёт хороший заряд каменной шрапнели.
– Баллов пять! – кричит Вика. – Семь!
– Восемь! – поддерживаю я. Вряд ли она видела настоящие землетрясения, иначе бы не веселилась.
Пол хижины ещё трясётся, но уже слабее, мелкой конвульсивной дрожью.
– Круто, – шепчет Вика, вытягиваясь на полу. Ловлю её взгляд, касаюсь рукой щеки. – Не сердись на меня, Лёня.
– Я не сержусь.
– Клиенты порой… заводят.
– Кепочка? – вспоминаю я.
– Он самый.
– Кто он такой?
Вика дёргает плечами.
– Не знаю. Он в разных телах ходит и ничего про себя не говорит. Только… – она усмехается, – всегда появляется в кепочке. Отсюда и прозвище.
– Он – садист?
– Да, наверное. Только особого плана.
Её губы беззвучно шепчут короткое ругательство.
– Вы что, принимаете любых клиентов? Даже таких, от которых на стенку лезете?
Вика молчит.
– Я думал, что самых больших идиотов вы отсеиваете. Если Кепочку можно заранее опознать…
– Мы – не отсеиваем никого.
– Это что, честь фирмы? «Любая причуда»?
– Можешь считать и так.
Землетрясение, вроде бы, кончилось. Поднимаюсь, выглядываю в окно. По склонам ещё сходят лавины, речушка внизу перегорожена оползнем и медленно разливается, отыскивая новое русло.
– Стихло… – шепчу я, невольно понижая голос. Будто мои слова могут вновь пробудить стихию. – Вика, зачем ты сделала землетрясение?
– При чём тут я? Этот мир живёт сам по себе. У меня больше нет возможности им управлять.
– Совсем?
Вика бросает на меня короткий взгляд, встаёт, разглядывает изменившийся пейзаж.
– Абсолютно. Мир становится настоящим, только когда обретает свободу.
– Как человек.
– Конечно.
– Ты так веришь в свободу?
– А в свободу не надо верить. Когда она есть, ты сам это чувствуешь.
