слишком давно, чтобы заподозрить у себя нежные чувства к нему. Но с этим теплом и с этим смущением не справлялась. Как не справлялась и с желанием снова и снова их ощущать.
Иначе чем объяснить ее поведение?
Вот зачем, спрашивается, она сегодня снова притащилась к Ромке, да еще и пиццу испекла, чтобы он точно не выставил ее за порог? Ясно же: ему от ее внимания одни неприятности. Он в этой самой дружбе, о которой Катя сегодня столько распылялась, вообще ничего не получал, лишь тратил. Тратил время, тратил деньги, тратил нервы — вдвойне, памятуя не только о беспомощной Сорокиной, но и о ее чересчур ревнивом кавалере. И по-хорошему, будучи добрым другом, Катя должна была освободить Ромку о своей навязчивости. Ну к чему ему ее жалобы на не понравившийся спектакль? К чему старый двухчасовой фильм? И к чему, в конце концов, Сорокина под боком с ее откровениями и неуемностью? Конечно, она не сдержалась, забылась, начала сыпать цитатами до того, как их произнесут герои, — а Ромка, как всегда, терпел, молчал, только дышал как-то очень глубоко и медленно и, кажется… кажется, смотрел куда чаще на Катю, чем на экран, а когда Медведь с Принцессой наконец оказались в объятиях друг друга, вдруг осторожно взял прядь Катиных волос и медленно, словно поглаживая, пропустил их между пальцами.
Катя тогда, забыв про приближающийся поцелуй, повернулась и встретилась глазами с незнакомым Ромкиным взглядом. Таким… глубоким, внимательным, непонятно строгим, что у Кати что-то замерло в груди, а потом затрепетало и распалило щеки. В секунду стало все равно, что там происходит в любимом фильме, что происходит в ее жизни, что вообще происходит вне Ромкиного взгляда и этого необъяснимого притяжения, в котором никак нельзя отвести взор. И Ромка был так близко, а Катя так прикипела к его теплу, что, наверное, могла бы не вынырнуть сама, если бы экранный охотник не вынудил их обоих вздрогнуть своим возмущенным: «Ну?!» — и Ромка первым не отодвинулся от нее.
— Извини, — без тени раскаяния произнес он, и именно отсутствие этого самого раскаяния неожиданно вдохновило Катю куда сильнее любимого «Чуда».
— Ничего, — повела плечами она, пряча глаза. — Это просто фильм такой… романтичный очень…
Ромка кивнул и, поднявшись, отнес на кухню кружки из-под выпитого кофе. Вернулся не сразу, дав Кате возможность собрать себя, а заодно решить, что пришло время ретироваться. Обдумывать последние события она планировала уже дома, потому что в Ромкиной квартире голова была непривычно пустой, и, куда бы Катя ни кинула взгляд, вспоминала только скептическую Давыдовскую усмешку, ироничные слова или обжигающий взгляд. Нет, кажется, она все же чересчур заигралась и с двумя парнями одновременно ей никак не справиться. Только вот…
— Реферат за мной, — пробормотала она уже у дверей, по-прежнему не поднимая на Ромку глаз и прикрываясь освободившимся блюдом, точно щитом. Ромка кивнул и протянул ей книгу, которую Катя теперь листала с совершенно отрешенным видом и только нежно проводила пальцами по каждой новой странице. Нет, не из-за восхитительного изложения основ матанализа, а из-за того, что совсем недавно эта книжка принадлежала Ромке и он наверняка точно так же рассматривал страницы и забавлялся над комиксами и заключенными в них формулами, а Катя, думая об этом, снова ловила крохи сладкого и такого нужного тепла. Сумасшествие!
И как теперь со всем этим разбираться?
— Катюша! Тут к тебе! — раздался из коридора отцовский голос, и Катя сорвалась с места, почему-то уверенная, что сейчас снова увидит Ромку. И пусть у него не было совсем никакого повода заглядывать к ней в гости, Катя слишком хотела оказаться правой — и ошиблась. В дверях стоял незнакомый парень. В руках он держал пять метровых алых роз.
Изумленная, Катя расписалась в получении, выслушала дежурное поздравление с праздником и, только заперев за курьером дверь, достала из упаковки карточку. И тут же наткнулась на заинтересованный взгляд Строева. В голову пришла шальная мысль.
— Ваши проделки, Константин Витальевич? — спросила она, прикидывая, способен ли папенька на подобную детскую выходку. Однако брови у отца искренне сдвинулись на переносице, и Катя не стала продолжать. Не хватало еще поцапаться с отцом и испортить себе настроение после волшебного Ромкиного гостеприимства. Но не мог же он еще и с цветами заморочиться.
«Мои извинения самой прекрасной девушке за то, что не могу разделить с ней сегодняшний день», — значилось в открытке, и ниже стояло имя, при взгляде на которое еще вчера Катино сердце забилось бы в сладком волнении, а сегодня только разочарованно притихло. Кажется, что-то безвозвратно изменилось. И кажется, Катя перестала понимать саму себя.
— Так от кого цветы? — не терпящим возражений тоном поинтересовался Строев, и Катя снова не утерпела. Надо было его уесть. Просто жизненно необходимо!
— От Олега! — заявила она и с удовольствием увидела, как сведенные брови родителя поползли удивленно вверх.
— От Олега? — уточнил он, и Катя высокомерно кивнула.
— От Олега Карпоноса! — подтвердила она и демонстративно понюхала розы. — Мы с ним встречаемся. Он не смог поздравить меня лично и прислал букет. А вчера мы с ним ходили в театр. А на прошлой неделе — в кафе. Надеюсь, это не противоречит твоим планам на меня? Я могу и дальше строить с ним отношения? Или у тебя кто иной для меня на примете?
Если своим сарказмом она надеялась обезоружить отца, то ей это не удалось. Он переварил ее слова, не подавившись, а потом задал весьма неожиданный вопрос:
— А Роман Давыдов?
Катя фыркнула: что в лоб, что по лбу!
— А с Романом Давыдовым мы друзья! — отрезала она. — Он мне помогает с математикой, а я ему — с философией. У нас взаимовыгодное сотрудничество на бесплатной основе. Все? Теперь я могу идти? Мне еще к завтрашней контрольной надо подготовиться.
Строев долго внимательно смотрел на нее. Кате было лень играть с ним в гляделки, а потому она снова сунула нос в розы и отрешилась от отцовских причуд. Однако он снова сумел удивить.
— Если пойдешь с нами в ресторан, отменю завтра контрольную, — пообещал он. Катя оторвалась
