от цветов: это было что-то новенькое. Родители вроде как вдвоем собирались Восьмое марта отпраздновать и заказали себе столик в каком-то шикарном месте. Катю не пригласили, да и она не думала им навязываться. С чего вдруг такие перемены, да еще и на Катиных условиях?
— А Игорешка? — сразу пошла с козырей она: надо же было понимать, шутит Строев или все же серьезен. Чтобы он решил отменить контрольную, небо должно было упасть на землю. А оно, кажется, не падало. Разве что у Кати. — Один дома останется? Или вы хотите устроить в ресторане бесплатный спектакль?
Выйти с младшим Строевым в свет и вернуться потом без нервного тика не представлялось возможным. Он бузил, требовал к себе внимания, заходился в истерике, от его неуправляемости теряла терпение даже мама, которая в обычное время сдувала с Игорешки пылинки и готова была часами умиляться, глядя в его чистейшие голубые глаза. Планировать с ним ресторан было все равно что рассчитывать оживить Стеллерову корову. И папенька об этом знал.
— С Игорешей няня посидит, я договорился, — отозвался все предусмотревший Строев. — Так что у тебя вечер свободен, можешь распоряжаться им как душа пожелает.
Он замолчал, позволяя Кате решить, что она предпочитает. Будь у нее хоть какие-то перспективы на ближайшие часы, она отказалась бы от его предложения, и плевать на заваленную контрольную. Но перспектив у Кати не намечалось. И Строев об этом знал. А Катя знала, что безумно не хочет зубрить в праздничный день математику, даже в Ромкиных комиксах. И пожалуй, совсем не против сходить в ресторан.
— Мне надо реферат написать, — буркнула она, сдаваясь. — Если ждет, тогда пойду.
— Ждет, — без единой, как ни странно, победной ноты ответил Строев. — Скажи, как закончишь, я вызову такси.
Выяснять подробности Катя сочла ниже своего достоинства, а потому только кивнула и удалилась в свою комнату. Чтобы не сомневаться в принятом решении — все же она пошла у папеньки на поводу — Катя немедленно включила компьютер и забралась в дебри философии. Темы для реферата были одна лучше другой, и Катя решительно остановилась на «Антропологическом материализме Фейербаха». У их группы, в отличие от математиков, философия шла уже второй семестр, а потому Катя не только вполне сносно представляла себе это учение, но и умудрилась поспорить о его понимании с преподавателем, так что рассчитывала управиться вполне споро. Однако примерно на середине вынуждена была прерваться, потому что в комнату неожиданно зашла мама. Катя с удивлением посмотрела, как она плотно прикрывает за собой дверь, и ощутила легкую тревогу. Если мама готовилась попросить ее не портить им сегодня с мужем романтическое свидание, то Катя уже вообще ничего не понимала.
Однако мама начала совсем с другого.
— У тебя появился мальчик?
Катя скептически поморщилась: только мама могла назвать Олега Карпоноса мальчиком. Хотя, конечно, это Кате он казался зрелым и уверенным в себе мужчиной, а маму был вполовину младше, так что, пожалуй, она имела право на такое обращение.
— Мам, мне почти девятнадцать вообще-то, — напомнила Катя, отчаянно не желая дерзить, но почему-то именно это и делая. — Самое время для мальчиков. Не все же учиться, как проклятой.
Почему мама только сейчас уразумела сей факт, Кате было неведомо. Когда она отпрашивалась в кафе и в театр, мама мягко улыбалась и отпускала без единого вопроса. С кем, по ее мнению, Катя туда ходила?
— И это не Рома? — уточнила мама, невольно отвечая на ее вопросы. Катя снова закатила глаза: и почему родители вдруг решили, что она встречается именно с Ромкой?
— Нет, не Рома, — подтвердила она и зачем-то снова бросилась в атаку, как будто иначе рисковала разочаровать маму. — Мам, мы два года вместе учились и не встречались; почему вдруг сейчас должно было что-то измениться? Мы дружим, да, но и только. В университете я встретила интересного парня, и нам с ним хорошо вместе. А ты…
— А я слишком занята собой, Костей и Игорешей, чтобы что-то замечать, — вдруг покаялась мама и грустно покачала головой. — Прости, я не хотела тебя обижать.
Катя непонимающе повела плечами.
— Мам, ну я же не ребенок, чтобы истерики по этому поводу закатывать, — утешающе проговорила она. — Все понимаю: у тебя своя жизнь. Но и у меня своя, и я надеюсь…
Она осеклась, когда мама взяла с полки старого игрушечного лисенка, которого Катя очень любила. Он был таким же рыжим, как обе Сорокины, и Катя, дожидаясь по вечерам маму с работы, часто утыкалась носом в его шерсть, чтобы не чувствовать себя слишком одинокой. С лисенком было куда спокойнее и веселее. И он всегда пах мамиными руками.
Мама села на Катину кровать и усадила лисенка себе на колени.
— Расскажи мне про Олега, — попросила она. Катя вскинула брови, хотя, пожалуй, не слишком удивилась. Все правильно, именно об этом должна спросить любящая и заботливая мать.
Катя не хотела рассказывать.
— Олег учится на третьем курсе, на астрономии, — скучно сообщила она. — Он капитан КВНовской команды и весьма целеустремленный молодой человек.
Мама улыбнулась и покачала головой.
— Нет, не так: я же не на работу его нанимаю, — возразила она. — Я хочу знать, чем он покорил мою дочь — абсолютно непокорную и весьма привередливую. Я уж боялась, что этого никогда не случится.
Катя передернула плечами, чуть обидевшись на эти слова.
— Мам, мне еще только восемнадцать: не рановато ли ты меня сватаешь? — недовольно проговорила она, но, увидев веселые мамины глаза, сама прыснула. Ну да, ну да: всего пару минут назад ей было уже почти девятнадцать. Но это же, по сути, ничего не меняло.
— Так чем же? — лукаво спросила мама, и под этим взглядом Катя наконец оттаяла. Давно она его не видела; по крайней мере, на себе. А ведь когда-то именно с него начинались самые теплые и самые секретные разговоры. Может, сейчас пришло время вернуться в то непростое, но такое сладкое прошлое? Ведь не случайно же мама закрыла за собой дверь.
