Тусклый свет лениво ложился на траву, отражался в стеклах машины, мерцал в брызгах, фонтанчиками разлетавшихся из-под колес.
Через шесть километров фургон свернул с асфальтированной дороги на грунтовку. Рессоры скрипели и стонали. Шофер, пассажиры раскачивались и подпрыгивали на ухабах. Накрапывал ленивый дождь. Противно заскребли дворники. Солнце отразилось в воде, и преломленные лучи ярко засверкали на стекле.
Дорога свернула за мыловаренные цеха и пошла к лесу, где вдалеке возвышалось мрачное здание.
– Господи, что это? – выдохнул Егор, вперив взгляд в черный силуэт, выделяющийся на фоне хмурого, серого леса.
– Это и есть наш дом престарелых, – отозвалась Варвара, тоже вглядываясь в строение, – раньше здесь до революции не то Кузькин, не то Кузякин – местный промышленник, валенки валял. Там за лесом деревня Татищево. Откуда набирались работники. Когда рук не хватало, и подростки батрачили. Рассказывали, труд адский: пар, шерсть, жарища, работа вручную. Почти все в Татищево астмой болели.
Выдавливая из-под колес жирную грязь, машина приближалась к фабрике. Здание было сложено из темно-красного пережженного кирпича с толстыми стенами и арочными низкими окнами с обкладом. Располагалось оно буквой «П» с главным входом в перемычке между крыльями и круглой зубчатой башней по центру. Только крыша из оцинковки серо-свинцового цвета выглядела новой. Массивные часы на башне, считавшиеся когда-то знаком достатка и процветания потекли ржавчиной, стальное кольцо вокруг циферблата почернело, покрылось коррозией, уцелела лишь часовая стрелка. Показывала она ровно одиннадцать часов. Пучки сухой травы, обрамляющие строения, казались лохмотьями, после того, как громадину выдавило из-под земли.
Здание выглядела мрачно. Решетки на окнах первого этажа усугубляли эту мрачность. Перед фабрикой метрах в пятидесяти из земли торчал покосившийся столб с ржавой табличкой. Сквозь бурую шагрень проглядывала желтая краска с белыми цифрами расписания. Лысый круг на траве обозначал конец маршрута, здесь автобус делал разворот и уходил обратно в город. Судя по короткой строчке цифр, он заходил в печальную гавань всего раз в день.
Егора и Варвару встретила безликая медсестра лет сорока пяти, в белоснежном туго обтягивающем ее плотную фигуру с большой грудью халате, в белом чепце и напомаженными ярко-красными губами. Окинув взглядом прибывших, она сухо поздоровалась, и поинтересовалось, по какому поводу они здесь. Пока Варвара объясняла и показывала бумаги, Егор смотрел за спину медсестре, вглубь темного коридора. Там от стены к стене по невидимым тропам в тусклом свете шагал худой долговязый человек с сцепленными руками за спиной и что-то бубнил. Старушка в халате сидела в низком кресле у окна и неподвижно смотрела куда-то в потолок, словно там было нечто чрезвычайно интересное. Голоса медсестры и Варвары коротким эхом расходились по длинным коридорам.
Решетки на окнах изнутри смотрелись еще мрачнее. Складывалось ощущение, что находишься в застенках, где содержатся люди опасные для общества, которых не стоит выпускать на улицы города. Решетки призваны их сдерживать в границах толстых кирпичных стен, в полумраке, в покойной тишине. Откуда-то из глубины доносился глухой звон металлической посуды.
Как Егор не принюхивался запаха шерсти – сырья для валенок уловить не смог, зато почувствовал толику какого-то неприятного запаха, природу которого определить затруднялся. Он повернул голову направо и увидел на крашеной в голубой цвет стене светлый ряд вытянутых арочных окон с частым квадратным переплетом. Тени в углах и у пола густели. Егор посмотрел вправо и увидел окна, сквозь которые шел свет. Террасный переплет на стене на самом деле оказался тенью решетки из стального ржавого прута с узлами на перекрестьях. Светлый коридор упирался в стену и сворачивал налево. Послышался сдавленный то ли крик, то ли стон; загнанно метнулся по коридорам и стих.
Удовлетворенная переговорами медсестра попросила, даже не попросила, а приказала следовать за ней. Цоканье о деревянный пол ее подбитых каблуков разносилось по зданию с четкостью метронома. Егор шел следом и разглядывал учреждение изнутри: голубые неровные с выщерблинами стены, деревянные сухие рамы с белой отслоившейся, как старая линялая кожа, краской, полосы бумаги на стыках фрамуг, беленый потолок, под ним блестящие шары плафонов, крашенный коричневым пол. Везде было чисто, аккуратно, строго и холодно.
Следом за медсестрой соцработники свернули в длинный пустой коридор. В перспективе квадрат торцевой стены был размером не больше спичечного коробка. С правой стороны тянулись белые двери с нумерованными табличками. «Это теперь их адреса, – подумал Егор, – улица Ленина дом шесть квартира сорок девять стала «1», площадь Космонавтов дом два, корпус «А» квартира двадцать четыре – «2». Эхо беспорядочной дроби шагов разлеталось по коридору. Здание казалось необитаемым.
– Все жильцы в столовой. Они недавно встали. – Как бы оправдываясь, медсестра пояснила безлюдье. – Я открою вам заднюю дверь и дам двух работников.
– Извините, – Егор не удержался, чтобы не задать вопрос. – А зачем на окнах решетки? Ведь, в дом престарелых люди приходят по доброй воле.
– Несомненно. – Медсестра обернулась, окинула Егора колючим взглядом. – Раньше наше заведение находилось в подчинение Минздрава и считалось областной психиатрической клиникой. С девяносто восьмого года нас урезали и часть покоев отдали для проживания пожилым людям. Решетки остались с тех пор.
– Получается, психи со стариками живут вместе? – в изумлении выдохнул Егор. Медсестра снова обернулась, окатила его холодом своих серо-голубых глаз, отвернулась и некоторое время шла молча. Егор уже не рассчитывал получить ответ, как она заговорила.
– Во-первых, не психи, а душевно – больные, а во-вторых, они содержатся отдельно. Правое крыло – престарелые, левое – больные. Если хотите знать, – голос ее звучал ровно, сухо, слова произносила четко, рублено, словно общалась с умственно отсталым и хотела, чтобы каждое ее слово достигло цели, – питаются они тоже отдельно и в уборные ходят тоже в разные.
– Но между крыльями нет перегородок, ходи не хочу.
– Для этого существует персонал. – Медсестра уже не оборачивалась, словно решила поставить точку в неприятном для нее разговоре.
– Персонал на две…, на два, то есть и больных и пожилых один?
– Немного ли вы вопросов задаете, молодой человек? – медсестра остановилась возле высокой двустворчатой двери и достала из кармана связку ключей. Щелкнул замок, она распахнула дверь в темное помещение. Зашла внутрь, через несколько секунд послышался щелчок, и под потолком вспыхнула тусклая лампа. Егор с Варварой зашли следом. Оказались в просторной комнате, заставленной вдоль стен садовым инвентарем и мешками с удобрениями. Слева от входной двери стояли два кресла-каталки и носилки на колесах, застеленные желто-оранжевой клеенкой с кожаными ремнями с грубыми железными застежками.
Скрипнула дверь. В предбанник ворвался яркий дневной свет. Пропорол слепую желтизну и клином лег на коричневый кафель.
– Подгоните машину сюда. – В ярком квадрате, сунув руку в карманы халата, замер черный силуэт медсестры. «Так она выглядит лучше», – подумал Егор. И холод, который тек из открытой двери, казалось, исходит
