— Чем я могу помочь? Вы не стесняйтесь! Или сначала чайку попьем? С мятой и чабрецом?
От чая Юля отказалась и сразу перешла к делу.
— К осени мы готовим тематический номер. Сами понимаете, городу — триста пятьдесят лет. Думаю, уместно будет рассказать о ярких страницах его истории, знаменитых горожанах и, естественно, о культуре и искусстве.
— Боюсь, вы немного ошиблись, — менторским тоном заметила Воронцова. — Юбилей мы будем отмечать только в следующем году.
— Понятно, что в следующем, но мы загодя опубликуем цикл материалов. Живых, увлекательных, чтобы возник интерес не только к истории, но и к вашему музею.
— Похвально! Очень похвально! Давно о нас не писали, честно говоря! Ведь журналистам только сенсации подавай, для них мы — тихий омут, затянутый тиной. А это не так! И у нас случаются интересные события! Даже не поверите, насколько интересные!
Воронцова расплылась в улыбке, и даже острый нос задергался от удовольствия.
— Присылайте своих корреспондентов! Уж мы найдем, чем их удивить!
Юля покачала головой.
— Нет уж, на столь важные темы предпочитаю писать сама. Да к тому же народ в отпусках, штат сократили. Кризис, санкции, вы ж понимаете? — и улыбнулась.
Воронцова явно обрадовалась.
— Юленька, великолепно! У вас прекрасный слог! Будем считать, что нам очень повезло. Но одна просьба! Юбилей — это замечательно, но хорошо бы отметить, что фонды музея находятся не в самом лучшем виде из-за отсутствия должного помещения!
— Представьте, я об этом слышала! — Юля раскрыла блокнот и доверительно улыбнулась Воронцовой. — Рассказать о бедственном состоянии фондов более чем уместно! Об этом не просто кричать надо, а бить в набат. Только тогда наши власти почешутся! Но это сразу в лоб. Давайте начнем с другого! С чего-нибудь таинственного, чтобы привлечь внимание читателя!
Воронцова кивнула и задумалась.
— Таинственного? Есть одна таинственная история! Во время ремонта рабочие вскрыли стену на втором этаже и обнаружили тайник, а в нем — ларец старинный с письмами. Судя по датам, тридцатые годы девятнадцатого века. Переписка молодой жены одного из купцов Горшковых с приказчиком. Очень интимная переписка. Из нее следует, что купец узнал о тайной связи и грозился расправиться с ними. Этими письмами заинтересовался один из наших сотрудников и раскопал в архивах историю, которую в пятидесятых годах напечатал в местной газете наш известный краевед Рачинский. Якобы купец расправился и с приказчиком, и с неверной женой. Причем приказчика утопил, а жену замуровал в стене подвала. И с той поры она стала ему являться то в подвенечном платье, то зловонным трупом, а то слышались звуки музыки и легкий стук каблуков по ступеням лестницы. Говорят, купец запил после этого и застрелился.
— И что? — спросила шепотом Юля. — Опять появился зловонный труп?
— Ну что вы! — замахала руками Воронцова. — Никаких трупов! Но охранники рассказывали, что несколько раз ночью в бывшей бальной зале слышали тихие звуки музыки и шаги…
— Охранники? — выпрямилась Юля. — А что им, слабо было пойти и проверить?
— Проверяли, — понизила голос Воронцова и почему-то оглянулась на дверь. — Никого! А следующей ночью опять! Снова проверили и снова — никого! Говорят, и позже слышали, но перестали обращать внимание. А одна из смотрительниц видела в зеркале силуэт дамы в сером платье, в том же зале…
В это время в дверь постучали. Надежда Петровна и Юля вздрогнули и переглянулась. Дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова охранника, того самого, что пил чай на первом этаже.
— Анечка! — радостно воскликнула Воронцова и даже привстала со стула. — Присоединяйтесь к нам! — и кивнула на Юлю. — У нас в гостях лучший журналист города. Вот обговариваем будущую статью о нашем музее.
— Я только кое-что уточнить хотела, — смутилась Анечка, но протиснулась бочком в кабинет и уселась на диван, по-девичьи сдвинув колени в черных джинсах.
— Познакомьтесь, Юленька, — лицо Воронцовой излучало неподдельную радость. — Это Анечка Недвольская, преподает в университете, пишет кандидатскую и много работает с нашими фондами и библиотекой.
— Очень приятно! — Юля удостоила Недвольскую своим фирменным высокомерным взглядом.
Недвольская равнодушно кивнула, но в глазах что-то мелькнуло, то ли презрение, то ли насмешка, Юля не разобрала, но моментально почувствовала к ней антипатию. И не только взгляд был тому причиной. Юля не выносила мужиковатых девиц с грубыми лицами и прокуренными голосами, широкоплечих и коренастых. Не зря она приняла Недвольскую за охранника. Черные джинсы, черная рубаха с закатанными рукавами, и это в такую жару. Короткая стрижка, тяжелая челюсть, тяжелый взгляд… Ну, никак она не вписывалась в образ преподавателя университета и тем более будущего кандидата наук.
«Ей бы мешки на складе таскать или вышибалой в ресторане подрабатывать! Кулачищи совсем не дамские!» — подумала Юля с неприязнью, но внешне никак это не проявила. И все же, продолжая беседу, излучая приветливость и благодушие, она нет-нет, да поглядывала на Недвольскую.
Та взяла со столика какой-то журнал и с невозмутимым видом его перелистывала. Затем потянулась к кувшину с водой, плеснула в стакан и поднесла его к губам. В этот момент воротник рубахи чуть больше прежнего приоткрыл шею, и Юля остолбенела от неожиданности, потеряла нить разговора и, забыв об осторожности, уставилась на Недвольскую. Вернее, на тот участок шеи, который теперь виднелся из-под воротника. Заметив взгляд Юли, Недвольская недовольно дернула плечом, воротник вернулся на место…
— Вы знаете, что в зале, где находится скелет доисторического человека, наши смотрители никогда не сидят? — с воодушевлением продолжала Воронцова. Она, похоже, ничего не заметила. — Там и температура всегда на два-три градуса ниже, чем в соседних залах, и мерещится всякое. Вроде бы сидишь — нет ничего! И тут боковым зрением видишь, мимо кто-то — шасть! Сколько у нас там истерик было, не представляете!
Воронцова замолчала и с удивлением уставилась на журналистку. Та сидела с отрешенным взглядом и, кажется, ее не слушала.
— Юлечка, как вам такая история? — нетерпеливо и с легким раздражением спросила Надежда Петровна.
— Замечательная история! — как ни в чем не бывало воскликнула Юля, и лицо ее оживилось. — Кстати, бабушка — ну, вы же знаете мою бабушку, недавно осчастливила меня новостью, что собирается писать мемуары, представляете?
Как на это реагировать, Воронцова не знала, поскольку из интонации Юли не поняла, как та относится к идее бабушки, и потому директор осторожно произнесла:
— Что ж, похвально! Лада Юрьевна — потрясающая женщина и очень интересная личность…
— Ох, не стоит ее расхваливать! — улыбнулась Юля. — Она мне плешь проела своими воспоминаниями. Но, признаться, есть среди них пикантная история. Вот не знаю даже, стоит ли об этом писать в мемуарах?
— О, расскажите! — как школьница захлопала в ладоши Воронцова. — Уж поверьте, до выхода мемуаров буду молчать как рыба. Я просто обожаю романтические истории. Я не ошиблась? Это действительно романтично?
— Ну, не совсем романтично. — Юля сделала вид, что колеблется.
Но Воронцова смотрела на нее с таким жадным восторгом, так умилительно сложила ладони, что она сдалась.
— Давным-давно в мою Ладу Юрьевну был влюблен майор КГБ, красавец, просто роскошный мужчина. А бабушка ему отказала, хотя он на иконе клялся, что будет любить ее до гроба. История печальная, майор застрелился, икона исчезла, а ведь говорят, она была чудотворной. Думаю, если порыться глубже, то просто бомба получится, Акунин позавидует!
Воронцова прищурилась, а Недвольская вдруг заерзала на месте и осторожно поинтересовалась:
— Простите, а как звали майора?
— Не помню, — отозвалась Юля. — Фамилия, кажется, Литвяк или Литвак, а как звали, хоть убейте! Но можно узнать у бабушки. А вам зачем?
Воронцова встрепенулась и воскликнула:
— Анечка, так ведь это та самая икона, хотя я не утверждаю, конечно, которую приносил на экспертизу Григорий Яковлевич. Вы ж ее вместе с Ириной Львовной осматривали?
— Простите, Надежда Петровна, но я понятия не имею, о какой иконе идет речь! — Недвольская поднялась со своего места. — Мы осматривали с десяток икон, всего не упомнишь. Тем более я не специалист. Иконы мне интересны в контексте будущей работы, как предмет быта переселенцев, и только. — Она глянула на часы и улыбнулась, явив свету широкую щель между передними зубами. — Пожалуй, пойду. Не буду вам мешать. Всего доброго!
И может, поспешнее, чем следовало, покинула кабинет. Все это Юля отметила бдительным оком и занесла в анналы памяти.
Воронцова тоже проводила Недвольскую взглядом и развела руками.
