— Рахманинов — татарин?
— Русский, Тонечка, — спокойно отвечает Сергей. — В наше время врач не может быть универсалом. Надо сразу облюбовать свою область и не мазать по соседним клавишам Меня интересует хирургия легкого. А все эти грыжи, аппендициты — это банальные случаи…
Женя спрашивает:
— А если у человека все-таки грыжа?
— Найдутся сотни хирургов, которые преотлично сделают ему операцию.
— Значит, ты делишь врачей на чернорабочих и гениев?
— Нисколько. Я делю людей только по одному принципу: хочешь или не хочешь добиться, умеешь или не умеешь делать.
Тоня, скуластенькая, губастенькая, краснощекая девушка, возившаяся со своими тетрадями, мечтательно потянулась.
— Мало ли чего я хочу… Девчата, я хочу быть принцессой!
— Принцесса, Тонечка, — вежливо говорит Сергей, — знала бы, между прочим, что Рахманинов — великий русский композитор. Следовательно, профессия принцессы тебе противопоказана.
— Слушай, Кумысников, — говорит Тоня, — а что б ты сделал, если б был всемогущим царем?
— В феврале семнадцатого года отрекся бы от престола и в октябре устроил Октябрьскую революцию.
— А потом?
— А потом поступил бы на медицинский и стал работать в области хирургии легкого… Надя, ты скоро? Мы же в кино опоздаем.
— Сейчас, последний рукав остался…
— Десять коров на меня приходилось, — негромко говорит Тоня. — Три раза в сутки доить. Верите, девочки, я и ночью, во сне, пальцами вот так делала. Доила. От этой работы аж до плеча ломит руки… Вот ты. Кумысников, ругаешь меня: того я не знаю, этого… А откуда мне знать? Наша деревня — сто пятьдесят километров от железной дороги. Я в начальную школу пятнадцать километров туда-назад бегала…
— Ломоносов знал, — говорит Кумысников. — А тоже был из деревни. Архангельская область. Село Холмогоры. Пешком, между прочим, пришел в Санкт-Петербург.
— И прописали его? — прищурясь, спрашивает Тоня. — И из колхоза отпустили?..
— Ну, завелась наша Тонька! — Женя обняла ее.
— Ты, Кумысников, в санитарках не служил? За больными не таскал горшки, как мы вот с Надькой? Навоз за скотиной не убирал? Тебе сколько лет?
— Ну, двадцать два.
— А мне двадцать семь. И я баба, а ты мужик.
— Тонечка, — миролюбиво говорит Сергей, — но кто-нибудь же должен у нас доить коров!
— У тебя все — кто-нибудь: грыжу ушить — кто-нибудь, за скотом ходить — кто-нибудь…
Сергей улыбнулся.
— А между прочим, удрала-то из деревни ведь ты, а не я. — Он дружелюбно коснулся ее плеча. — Не сердись, Антонина. Просто у нас по-разному сложились биографии. Кстати, когда наш стройотряд возводил в совхозе коровник, я клал фундамент не хуже других. Ты даже сказала: Кумысников — молоток!
— Да ну тебя! — успокоилась внезапно Тоня. — Бери свою Надьку и уматывай. И лучше ее попытай: знает она, чего хочет?
— Знаю, кажется, — смущенно говорит Надя. — Может, это звучит наивно: я хочу научиться лечить людей. Столько горя я видела у себя в детдоме! — Еще более смешавшись от своей ненужной откровенности, она по-мальчишески тряхнула головой. — Вот только жутко хотелось бы выяснить, есть ли у меня для этого призвание, а то буду зря ишачить, а пользы — шиш…
Сергей надевает пиджак, поданный ему Надей.
— Обнаружить заранее, есть ли у парня или девчонки призвание, нельзя. Это все болтовня.
— Ну почему же болтовня? Ведь можно же поговорить с ними, задать им вопросы…
— А ты уверена, что человек всегда отвечает то, что думает?
— Уверена. Если он, конечно, честный.
— Ладно. Возьмем только честных. Интересно, с помощью каких вопросов ты бы пыталась выяснить наличие призвания? Это ведь загадочная штука — человеческое призвание!.. Максима Горького, например, юношей приняли в оперный хор, а Федора Шаляпина — нет. Про Вальтера Скотта профессор университета сказал: «Он глуп и останется глупым всегда»… А с нами, будущими медиками, еще сложней. Вот, скажем, я, Сережа Кумысников, подал заявление в институт. А ты, заслуженный профессор Лузина, вызвала меня для собеседования. Спрашивай, задавай вопросы. Я буду отвечать.
Надя молчит. Спрашивает Тоня:
— А правда, Кумысников, почему ты пошел на медфак?
— Видите ли, профессор, я с детства люблю медицину.
Теперь спрашивает Надя:
— А что это значит — любить медицину?
— Это значит, что меня интересует раскрытие тайн природы именно в данной области: борьба с болезнями, продление человеческой жизни…
— Это ты, Сережка, говоришь про науку, а я спрашиваю, почему ты хочешь стать врачом?
— Профессор, — говорит Кумысников, — я, знаю, каких слов вы от меня ждете. Но я их не произнесу, ибо они широко известны. А все то, что широко известно, становится банальным…
До сих пор Женя молчала, уткнувшись в свои тетради. Сейчас она подняла голову и насмешливо посмотрела на Кумысникова.
— Боже ты мой, Сереженька, как тебе трудно живется! Все время надо стараться быть непохожим на других!..
По ночной пустынной улице идут Надя с Сергеем. Он обнял ее за плечи.
— Ты хороший парень, Надька!
Она неприметно вздохнула.
— Ребята мне часто это говорят…
— Понимаешь, с тобой как-то просто. Я еще в школе всегда чувствовал себя неловко с девчонками, вроде я вечно виноват перед ними.
— Ну в чем, например?
— Например, я не замечал, что у них новое платье. Иногда получалось парадоксально: те, у кого я все-таки замечал новое платье, обижались на меня за то, что мне неинтересно разговаривать с ними. А те, с кем мне было интересно разговаривать, сердились, что я не замечаю, как они выглядят… И вечно мне нужно было оправдываться…
— Просто ты еще никого не любил, Сережа.
— Ого! Еще как любил!.. В девятом классе я влюбился в нашу биологичку. И ужасно мучился.
— А она догадывалась об этом?
— Ты с ума сошла! Я выискивал редкие книги в библиотеках, штудировал их и ставил ее в тупик своими вопросами. Однажды она даже разрыдалась на уроке…
— А зачем ты это делал?
— Не знаю… я часто поступаю не так, как хочу.
— И потом жалеешь?
— Иногда… Ты не думай, что я циник, Надька. Тебе я могу сказать: неохота быть сентиментальным слабаком. Помнишь, мы в школе учили про Рахметова. Он спал на гвоздях, нам казалось это смешным и даже глупым. У настоящего человека должна быть одна мечта — огромная, на пределе его возможностей. Такая, к которой он упрямо идет всю свою жизнь.
Любуясь им, Надя спрашивает:
— Но он доходит до нее?
— Непременно. И это не имеет ничего общего с карьеризмом: у карьериста мелкая цель, а не мечта, и средства у него мелкие и мерзкие.
— А у меня, Сережка, нету одной огромной мечты. Уж я думала, думала, ничего не могу придумать. Все какое-то крохотное, как в детском магазине.
Он снова дружески обнял ее.
— Мечту, Наденька, не придумывают. Она должна быть растворена в крови, она должна доставлять человеку и муки и наслаждение. Ты знаешь, что, по-моему, движет гениальным ученым? Вовсе не желание раскрыть тайны природы. Это все бодяга для интервью. На самом-то деле гений испытывает неслыханное наслаждение от своей работы — он без этого не может жить, это форма его существования…
— Сказать тебе? — Надя подымает на него глаза. — Вот сейчас у меня мечта, чтобы мы долго-долго шли по этой улице. Чтобы она нигде не кончалась. Это мелко, Сережа?
— Ну, почему же… Это тоже жизнь, только другая ее область.
— А один человек может жить сразу в двух областях?
— Черт его знает… Наверное, может. Если чем-нибудь жертвует.
— А ты бы мог?
— Не знаю. Не пробовал… Обнявшись, они идут по улице.
Снова комната девушек в студенческом общежитии. Ночь. Слабый свет уличного фонаря в окне. Лежат на своих постелях Тоня и Женя. Надя только что вошла, она медленно раздевается, снимает пальто, туфли, шапочку.
— И приеду я к себе в деревню Федоровку доктором, — говорит Тоня. — Нарочно пять лет не ездила на каникулы. Чтоб потом все удивились. Думаешь, я там у себя не могла выйти замуж? Ко мне крепко сватались! С домом, с хозяйством. Но я очень, девочки, самолюбивая. Деньги мне — тьфу… Главное, чтоб уважали.
Женя не слушает ее. Женя говорит о своем:
— Интересно, почему ночью кажется — все исполнится? А утром проснешься — и понимаешь: дура ты, дура… Надька, ну как? Хорошее кино?
— Ничего. — Голос Нади бесцветен.
— Переживательное? — спрашивает Тоня.
— Тонька! — смеется Женя. — Ты по-русски когда-нибудь научишься говорить?
— А что, опять не так? Ну и ладно. Еще посмотрим, кто из нас раньше станет заврайздравом. У нас в районе знаешь как люди нужны?
Женя внимательно смотрит на Надю.
— Ты что такая?
— Обыкновенная я…
— У нее все в порядочке, — говорит Тоня. — Раз Сережка Кумысников за нее взялся, он ее до ума доведет. Будь спок! В случае, на свадьбе водки не хватит, я брагу сварю…
