Недалеко от большого села братьям повстречался старик чабан, который, увидев овцу, вытащенную из колодца, всплеснул руками и даже палку-ерлыгу на землю выронил.
— Она! Вон и ухо левое с дыркой! А я-то уж с ног сбился! Где нашли-то, люди добрые?
Спросите у нее, а мы торопимся! — не сбавляя шага, ответил Фэникэ и, подтолкнув овцу ногой к чабану, устремился к ближайшей хате, из которой доносился запах свежеиспеченных кукурузных лепешек.
— Вот чудаки! — обнимая овцу, покачал головой чабан.
…Полицейские задержали братьев через два дня.
— За что? — спросил Митикэ.
— Вот доставим вас к его превосходительству генералу Коростяну, — пригрозил один из полицейских, — тогда узнаете, за что'
Привезли братьев в имение генерала и заперли в глубоком, как колодец, подвале.
Окно под самым потолком, как щель — света белого не видать.
Сидят день, сидят два. Никто их не тревожит — генерала в имении нет.
— Кормят тут неплохо, — сказал Фэникэ.
— На каторгу попадем, там хуже будет, — усмехнулся Митикэ невесело. — Отправит нас генерал к черту на рога — помяни мое слово. — И он запел:
Даже листик лебедыВырастает без беды,Только я в тюремной ямеСкован день и ночь цепями.Цепи ржавые поют.Кости медленно гниют.Вот бы матушка видала!Вот бы, бедная, рыдала!
— Кабы деньги ему за колодец отдать, — вздохнул Фэникэ, — мы и в расчете…
— Деньги эти для него — фу-у-у, ветра клочок. Ему обидно, что его дитятку обманули.
— Придумай что-нибудь, Митикэ.
— Попробую…
Но едва ли даже самая хитрая выдумка спасла бы братьев от генеральского гнева.
Его превосходительство приехал домой в бешенстве великом. Генерал ездил усмирять бунтовщиков в дальний уезд, а вернулся без победы. Батраки не просто отказались работать, не только потребовали надбавки у помещика, но и встретились с рабочими из ближайшего города, начали сговариваться с ними.
Когда бравый генерал примчался с солдатами, чтобы наказать бунтовщиков, то увидел, что урожай в имении гибнет и никто ни за какие деньги его убирать не желает.
А батраки вместе с рабочими ушли в город.
Помещику была оставлена записка: «Не будешь кровь пить из нас».
— Так и до восстания недалеко! — закричал генерал. — Самое главное, нас, лучших людей губернии, уважать перестали! Голь и бродяги диктуют нам условия! Ну, попадись мне кто-нибудь из этаких!..
Но, хотя полиция приняла самые строгие меры, основного зачинщика — городского грузчика — отыскать не удалось, словно сквозь землю канул.
Сам губернатор распорядился во что бы то ни стало изловить этого бунтовщика и наказать его, дабы другим неповадно было. Да разве легко найти человека в степи!
А братья, не зная о той грозе, что собиралась над их головами, сидели в подвале генеральского дома и дожидались своей участи.
— Сидят? — спросил генерал приказчика. — Превосходно. Какое наказание придумать этим бунтовщикам? Дворян не почитают, обманывают, смеются над ними! За это на каторгу мало! Пусть посидят до завтра. Надумаю я им долю! Утро вечера мудренее!
А утром приказчик распахнул дверь подвала и, к великому изумлению узников, приказал им:
— Ну, марш отсюда! Да порезвее! Его высокопревосходительство повелело — чтобы духу вашего не было!
Братья не заставили себя просить дважды и бодро выбежали из имения на дорогу.
— Чудеса! — развел руками Митикэ. — С чего вдруг генерал смилостивился?
— Колдовство, не иначе, — убежденно произнес Фэникэ.
Но колдовство объяснилось быстро. Сидящий у дороги старик в соломенной шляпе-бри’ле сказал:
— Вы братья Чорбэ? Вас мош Илие просил к нему зайти. Он во-о-он там за поворотом, под дубком вас ожидает.
…Мош Илие был верен своему обычаю — богатым советов не давать.
— Богат да знатен — два угодья в нем, — говорил копач. — Сам пусть до всего своим умом доходит, взаймы не берет.
Весть о том, что по приказу генерала Коростяну арестованы братья, застала моша Илие почти возле дома — возвращался старый копач в село свое, в Олт бужорский.
Дошли до моша Илие и другие новости — о том, как батраки помещику письмо оставили, и как генерал понапрасну туда-сюда ездил с солдатами, и как грузчика-зачинщика полиция по всей степи ищет.
— Худо придется братьям, — сказал мош Илие друзьям, которые встретили его в родном селе. — Ребята молодые, горячие, иной раз наозоруют зря. Но ведь генерал погубить их может, лют он сейчас… Значит, спасать следует.
И мош Илие направился к генеральскому имению.
Везли копача и медлительные каруцы[9], и телеги цыганского табора.
Через два дня мош Илие появился в селе, с околицы которого виднелись темно-зеленые купы деревьев, окружающих имение Коростяну.
Мош еще не надумал, каким образом помочь братьям Чорбэ, но, как часто бывает в таких случаях, на ловца и зверь бежит.
Пришло к мошу Илие, как обычно, много разного народу.
Среди этого люда и приказчик из генеральского имения.
— Я, — говорит, — от его высокопревосходительства. Генерал только что вернулся, настроение плохое, а тут, как назло, еще неприятность — с Опря, с сынком единственным.
— Который колодец купил овечий? — уточнил мош Илие, поглаживая пышные свои усы.
— Да что колодец! — махнул рукой приказчик. — Новое дело похуже приключилось…
И рассказал, что вчера повез он Опря с одним из генеральских родственников в соседнее имение в гости, а там затеяли игру в загадки и отгадки. Все бы ничего, да один из гостей — ученый из города — такие трудные загадки загадывал, что никто из дворянчиков их разгадать не мог. Только мальчонка-казачок, что у помещика в услужении состоит, все играючи отгадывал. Под конец выгнали его из сада, чтобы настроение барчукам не портил.
А гость ученый рассмеялся и сказал: «Обидно, конечно когда даже в таких пустяках показать себя не удается. Хочу вам три последних загадки задать. Можете дома их решить, а когда мы соберемся в субботу снова, я у вас ответ спрошу».
— Какие же загадки? — спросил мош Илие.
Приказчик почесал затылок и затем, глядя в потолок, как молитву, наизусть, сказал:
— Первая. Кину я не палку, поймаю не галку, ощиплю не перья, съем не мясо. Вторая: два рога, а не вол, шесть ног без копыт, а ходит — стучит. Третья: в воде родилась, а воды боится.
— Чтобы мне тебя не обидеть, скажу сразу: загадки эти легкие, — усмехнулся мош Илие. — Но у меня старое правило: богатым я ни советов, ни ответов не даю, ты же знаешь.
— Я это генералу говорил, — вздохнул приказчик, — да разве он понимает! Дай, кричит, старику денег — пусть берет, сколько хочет. Понимаете, мош Илие, очень генерал за молодого барина тревожится. Ведь ученый гость всему Кишиневу расскажет, что, мол, сынок у Коросяну не горазд умом. Позор!.. А тут, еще этот случай с овечьим колодцем. Обидно его высокопревосходительству, что простые мужики дворянина за пояс заткнуть могут.
— А эти чудаки, продавцы овечьего колодца, — спросил мош Илие, — в имении сидят?
— В холодной, в бывшем погребе. Генерал лютует. Завтра утром хочет им горе какое-то придумать.
— Так вот, передай своему хозяину, что мош Илие первый раз в жизни свой обычай нарушит и скажет молодому барину ответы на все загадки…
— Спасибо! — поклонился приказчик.
— Рано радуешься, — усмехнулся копач. — Денег я за это не возьму, но, если твой хозяин хочет своему сыну пособить, пусть отпустит завтра братьев Чорбэ без всякого наказания. Понял?
— Понять-то понял, чего ж тут мудреного, — снова поскоблил затылок приказчик. — Да ведь с меня за такие слова генерал шкуру может спустить.
— Твоя шкура недорога, — сказал мош Илие, — потому что приучена она к холуйскому житью-бытью. А если братья завтра утром ко мне целехонькие не придут, я разгадки в какое-нибудь другое имение отнесу. Пусть генеральский сынок как есть дурнем перед всеми окажется. Ну, и иди с моих глаз. Надоел!
…Митикэ и Фэникэ не успели дошагать до дубка, под которым их поджидал мош Илие, как мимо пронеслась знакомая голубая бричка.
Вместо кучера-сони на козлах сидел сам приказчик. Подле дубка бричка остановилась.
Братья увидели, как спрыгнул наземь приказчик, как он уселся под деревом недалеко от моша Илие.
Копач сердечно поздоровался с братьями, усадил их рядом с собой.
— Так вот тебе отгадки, — сказал мош приказчику. — Первая — рыба. «Кину не палку» — это про удочку дальше — сам разберешься. Вторая: два рога, а не вол, шесть ног без копыт, а ходит — стучит.
— Тю! — засмеялся Митикэ. — Это ж легче легкого!
— Скажи, скажи, — подзадорил его мош Илие.
— Рак!
