все та же Леська: отчаянная, веселая и живая, вот только она моментально менялась в лице, как только к ней кто-то подкатывал. Она нервно мотала головой и расслаблялась только после того, как этот кто-то уходил.
– Леся…
Когда очередной подвыпивший гость заходил на кухню, я перехватывал его и, ласково похлопывая по спине, выпроваживал прочь.
– Давай, давай. На кухню вход только хоббитам, – перебивал я, беря гостя под руку. – Ноги у тебя не шибко волосатые, поэтому чеши и не мешай готовить. А то тебя сожрут нахуй вместо салатов.
– Спасибо, – еле слышно шепнула мне Леська, коснувшись на миг руки, когда я вернулся к столу. И быстро её отдернула. – Прости.
– Все нормально. Подай, пожалуйста, колбасу из холодоса, – улыбался я, но на душе все равно скребли кошки. Леська точно стала какой-то другой.
– Дьяк, а дай колбаски, а? – елейно спросил Кир, оторвавшись от готовки. Но увидев кулак, тут же сник. – Злой ты, блядь. Прям, как Эл Гомосек.
Кир, оставив мясо томиться в духовке, поплелся к гостям в гостиную, где Колумб лихо выводил на гитаре «Ели мясо мужики», а остальные ему подпевали. Мы же с Леськой, оставшись наедине, неловко замолчали, пока я не спросил:
– Как там в Питере? Как учеба?
– Ничего не поменялось с последнего чата, – рассмеялась Леська, а потом пожала плечами. – Сейчас полгода быстро пролетят, потом защита и свободная жизнь. Папа сказал, что к знакомой устроит. Как раз на международку. А ты как?
– Да у меня так же, – хмыкнул я. – В последнее время на тусы времени нет. Мамка что-то сдавать начала, пришлось подработку искать. А так… тоже закончу, и работу искать.
– Будешь летом в Питере – звони, – усмехнулась Леська. – Хоть город тебе покажу.
– Договорились, – кивнул я. – Дай мазик, пожалуйста. Не. Оливковый лучше. Вон, на нижней полке.
– Хороший ты, Мишка, – улыбнулась она, на пару мгновений прижавшись ко мне. – Спасибо.
– Не за что, – улыбнулся я в ответ и, чмокнув её в макушку, вздохнул. – Пойдем к остальным?
– Ага. Не будем слухи плодить, – загадочно блеснула глазами Леська и первой ушла в гостиную.
А потом было традиционное поздравление президента, наши радостные крики, объятия, поцелуи и орущий из колонок папа Хэт, которого вместо гимна врубил Дим Димыч. Не знакомые друг с другом люди обнимались, хлопали друг друга по спинам и поздравляли с новым годом, с каждым добрым словом становясь ближе. Лишь Леська стояла в сторонке с братом и смотрела на меня и Ляльку. Лялька улыбалась, и её глаза горели таким радостным огнем, что эта радость невольно передалась и мне. Но внутри почему-то клубилась уверенность, что грядут перемены. Мир менялся так стремительно, что мы сами не понимали, как так получается. Технический прогресс, изобилие субкультур, новые идолы и новые лидеры. И где-то позади оставалось прошлое: еле видное, затянутое туманной дымкой.
После курантов и «Ride the lightning» вместо гимна мы вывалились на улицу пестрой орущей толпой. Пили шампанское с горла, поздравляли друг друга и взрывали китайские петарды, которые, громко хлопая, заставляли сходить с ума всех дворовых собак. Кир обнимался с Лаки, а я, подхватив Ляльку, кружился с ней на скрипучем снегу. Балалай с Колумбом исполнили на бис «Звенит январская вьюга», притащив из квартиры гитары, а Лобок уткнулся башкой в сугроб и так в нем и заснул, пока Дим Димыч его не вытащил.
Не было только Леськи. Я посмотрел наверх и увидел её силуэт в окне. Поднял руку, помахал и улыбнулся. Как когда-то давно…
В четыре утра все довольные и пьяные расползлись по комнатам. Дим Димыч впустил меня, Ляльку, Кира, Лаки и Леську в родительскую спальню, а остальные заняли места в гостиной и в другой комнате. Кто-то отправился праздновать на улицу, а кто-то в другие компании. 2007 наступил, и жизнь по-прежнему била ключом.
Лялька, свернувшись клубочком, уткнулась Леське в спину и сразу уснула. Дим Димыч занял кресло, а Кир растянулся на полу с Лаки, где лежала еще одна подушка и для меня. Но сон не шел ко мне. Совсем. В итоге, провалявшись час, я неслышно поднялся и скользнул ужом на кухню, чтобы покурить. На кухне я достал из холодильника запотевшую бутылку коньяка, плеснул в чистый стакан на три пальца и забрался на широкий подоконник с ногами. А потом, задумавшись, тихо прыснул со смеху и проворчал себе под нос:
– Бля, хорошо Кир не видит. Точно бы с эмо сравнил.
Я просидел на подоконнике пятнадцать минут, смотря на снежную улицу и падающий с неба редкий снежок. Взрывы петард еще были слышны, но я думал о своем и их почти не замечал. Лишь вздрогнул, когда ко мне кто-то прижался. Повернувшись, я увидел Леську. Она стояла босая, в одной Димкиной майке с принтом «Metallica», и улыбалась.
– Прости, не хотела напугать, – шепнула она и тихо добавила: – Солёный пропердел всю комнату. Там спать невозможно.
– Это он может, – тихо рассмеялся я и подтянул ноги к себе. – Залезай, если хочешь.
– Можно?
– Это твоя квартира, – усмехнулся я. – Коньяк будешь?
– Буду, – кивнула Леська и, налив порцию себе, тоже забралась на подоконник.
– Знаешь, Миш, а я ведь тебе наврала, – спустя пару минут молчания сказала Леська. Я внимательно посмотрел на неё, ожидая продолжения, но она пригубила коньяк и снова замолчала.
– О чем наврала?
– Ну, что меня парень бросил беременную, – криво улыбнулась она и, почесав лоб, хмыкнула. Я видел, как тяжело ей это дается, поэтому поднял руку.
– Лесь. Если не хочешь, то не говори. Чего ты?
– Хочу. Устала, – отрывисто ответила она и залпом выпила остатки коньяка даже не поморщившись. – Это не мой парень был. А друг отца, у которого я работала.
– Чего, блядь? – нахмурился я. Леська, сглотнув слезы, кивнула.
– Помнишь я говорила, что на лето он меня к нему пристроит. Он пристроил. Я работала с бумажками, иногда в переговорах участвовала с его партнерами. То китайцы, то индусы, то еще хуй знает кто, – вздохнула она. Я закурил две сигареты и одну протянул ей. – Спасибо. Так вот друг этот ко мне клеиться начал. У него две дочери, блядь, моего возраста, прикинь! Я его отшивала, с насмешками еще, мол батя узнает, пизды тебе даст. Он сначала терпел, а после одной встречи как с цепи сорвался, Миш.
– Изнасиловал? – хрипло бросил я и сжал кулаки, когда Леська кивнула.
– Да. Напился, избил меня и… ну, это самое, – снова растерянно улыбнулась она. – А потом сказал, что если я отцу пожалуюсь, он ему все каналы перекроет и по миру
