в астрал, погружалась в эмоции, поддаваясь драйву выступления и смыслу текстов. Для Эми написание песен было подобно изгнанию бесов, но их постоянное повторение стопорило ее. Учитывая арест Блейка, я волновалась, что этот тур скорее навредит ей, чем принесет пользу. Получилось поровну.
Перед своим первым выступлением в Бирмингеме, после беседы с врачами, Эми начала курс блокатора опиатных рецепторов «Субутекса». Я надеялась на лучшее, но по опыту знала, что нельзя слишком обольщаться. Если Эми срывалась, всем вокруг тоже было плохо. Но тогда Эми впервые решила встать на путь реабилитации. Я думала, что без присутствия Блейка ей будет проще увидеть себя со стороны и измениться. Никогда не поздно остановиться, поддерживала ее я.
Но бросить наркотики и оставаться в завязке – разные вещи. Чаще всего это делается постепенно. Как фармацевт я знаю, что метадоновая терапия может длиться месяцами, а иногда даже годами, прежде чем зависимому удается свести дозу к миллиграмму. Проблема также и в том, что заместители вроде метадона и «Субутекса» не избавляют от желания употреблять наркотики, они лишь снимают физическую ломку. Психологическая зависимость остается. Я понимала сложность ситуации Эми и знала, что она не справится без врачей.
Больше всего меня расстроило, что Эми, очевидно нуждающаяся в психиатрической помощи, отказалась от нее. До начала психотерапии я не хотела верить, что не справляюсь. Но как только я стала ходить на сеансы, голова мгновенно очистилась – я признала проблему. К сожалению, Эми даже не понимала, что у нее вообще есть проблемы. Еще одной возможной причиной, о которой я узнала после смерти Эми от своей снохи Ривы, было то, что Эми боялась потерять те душевные перепады, что вдохновляли ее талант. Печально, ведь их отсутствие могло бы спасти ее жизнь.
Несмотря на все старания, выступление в Бирмингеме 16 ноября обернулось провалом. За день до этого Эми навещала Блейка в тюрьме. Весь концерт она говорила только о том, что она «рядом со своим парнем», и о нем самом, забывала слова песен и упала на сцене. Вместо того чтобы уйти за кулисы, она, как обычно, начала злиться на публику за освистывание: «Во-первых, если вы недовольны, то вы идиоты, потому что купили билет. Во-вторых, те, кто свистит, подождите, пока мой муж выйдет из тюрьмы. Я не шучу». Когда дело дошло до «Valerie», она бросила микрофон и убежала прочь.
Эту песню, изначально исполненную группой The Zutons, она записала вместе с Марком Ронсоном в начале 2007 года, однако сингл вышел лишь в октябре. Несмотря на второе место в чартах, она терпеть не могла этот трек. Эми раздражало, что «Valerie» стала ее коронным номером, но написана была не ею. Забавно, но в каком бы состоянии ни была Эми, она хотела выпускать лишь свой оригинальный материал. Но откуда ей было брать вдохновение? В ее жизни были лишь алкоголь и наркотики. Они определяли ее существование, служили связью с реальностью. Думаю, только вещества дарили ей хоть какие-то эмоции. Ужасно разрушительная форма самолечения.
Через два дня после Бирмингема Эми выступала в Академии Ньюкасл. На удивление хороший концерт. Моя сестра Дебра зашла навестить Эми в гримерке, так как жила недалеко от концертного зала. Муж Дебры Юджин недавно попал в аварию, и Эми сразу же спросила о его состоянии. Во время выступления Дебра и ее сын Сэм стояли рядом со звукооператором, который не мог перестать говорить о совершенстве ее исполнения.
Учитывая события последних недель, Дебра переживала за исход этого концерта. Она, конечно, не ожидала увидеть милую и веселую Эми, когда пришла к ней в номер отеля Malmaison. К ним присоединился Юджин, и, несмотря на шум вокруг персоны Эми, они проболтали до глубокой ночи. Дебра рассказала мне о том чудесном вечере, о семейных новостях. Эми об этом не сказала, но Дебра чувствовала, что ей не хочется с ними расставаться – она боялась вновь принять наркотики. Эми словно пыталась отвлечься, сдержать себя. Когда она стала звездой, даже короткие семейные встречи стали для нее важными, ведь мы любили ее искренне. Для нас она не была селебрити и девушкой с обложек. Она даже так не выглядела – в жизни Эми была совсем крошечной.
Как и все в нашей семье, Дебра приободряла меня. «Подожди, Джен, надеюсь, скоро все наладится», – говорила она, как и положено сестре. Она и мой брат Брайан, с которым я тоже тесно общалась, не давали мне свихнуться, когда я теряла надежду. Люди начали останавливать меня на улице. «Вы в порядке, Дженис?» – спрашивали они. «Иногда да, а иногда с ума схожу», – отвечала я, опасаясь, что следующий день станет кошмаром. Мне очень хотелось вновь стать старой Дженис Уайнхаус – фармацевтом из Северного Лондона, которая живет простой жизнью, гордится своими достижениями и всем сердцем любит своих детей.
Вскоре после приезда Эми в Лондон для присутствия на суде Блейка ее тур был отменен. У «Субутекса» были сильные побочные эффекты, так что она перестала его пить. Шаг вперед, два назад. Но я напоминала себе, что иначе и быть не могло. Чаще всего ее ломки были настолько интенсивными, что она забывала о своем намерении бросить. Порочный круг.
Со всеми трудностями она теперь справлялась с помощью крэк-кокаина и героина. Я не виню фанатов за освистывание – они заплатили за то, чтобы увидеть Эми Уайнхаус, а не ее тень. Казалось, ей было плевать, но это неправда. Наоборот, плохие выступления злили и расстраивали ее. Благодаря им она понимала, что должна вылечиться, однако вновь возвращалась к наркотикам, чтобы побороть тревожность на сцене.
Ноябрь перетек в декабрь, и второго числа плачущую Эми сфотографировали в красном бра и джинсах на пороге квартиры в Боу. Писали, что в таком виде она «шаталась по улицам», однако она всего лишь открыла дверь. Было трудно видеть эти фото. Я все еще страшно злюсь на тех, кто их опубликовал. Я не была в шоке от ее выражения лица – я уже видела ее напуганной и расстроенной, – меня раздражало, что кто-то посчитал нормальным фотографировать девушку в тяжелом психологическом состоянии. Для меня она выглядела словно напуганный ребенок – мой напуганный ребенок. Какой жестокий поступок. Я все еще думаю: а представляли ли эти люди хоть раз, что вместо Эми могло быть их дитя? Сомневаюсь.
Как и Эми, я опускалась на дно. Я стараюсь не вспоминать о самых трудных днях, но иногда я представляла, как Эми бездыханно лежит в комнате, в одиночестве, а кто-то выламывает дверь, чтобы поднять ее тело с пола. В те месяцы я постоянно представляла ее смерть, хотя и пыталась сопротивляться подобным мыслям. Я не узнавала свою дочь. Но иногда я замечала настоящую Эми и думала: «Давай, ты справишься с этим».
После публикации тех фото в бра со мной связался журналист с предложением написать открытое письмо Эми, которое опубликуют в News of the World. Я сказала, что подумаю, и обсудила вопрос с друзьями. Я редко советовалась с Тони. Неудивительно, что ему не хотелось втягиваться в драму, да он и не стал бы связываться со СМИ. Я чувствовала себя одиноко, принимая это решение.
Сначала я подумала, что не хочу писать письмо. Я была разбита, когда увидела наши семейные фото в таблоидах. Но в моем положении мне приходилось прощаться со многими дорогими сердцу вещами. Со временем я потеряла хватку, и виною этому был мой рассеянный склероз. Я лучше всех знаю, как много эта болезнь забрала у меня, и близкие
